Руслан Скрынников - Царь Борис и Дмитрий Самозванец
Тщательная проверка списков и подписей избирателей позволила установить иную дату. После коронации, в первых числах сентября, Борис пожаловал чинами многих знатных дворян, участвовавших в выборах5. Парадокс состоит в том, что избирательная грамота Бориса Годунова отразила состав Боярской думы не на 1 августа 1589 г., а на январь 1599 г. Новые бояре и окольничие поименованы в грамоте с теми чинами, которые они получили от нового царя в конце 1598 г.
Становится понятными расхождения списков церковного собора в двух утвержденных грамотах. Не две-три недели, а год разделил две редакции грамоты, и за это время сменились настоятели нескольких монастырей. Возникла даже новая епископская кафедра в Короле, впервые упомянутая в поздней утвержденной грамоте.
Приведенные факты позволяют выявить второй подлог в избирательной документации Годунова. Цели и мотивы этого подлога очевидны. Окружение Бориса ориентировалось на прецедент — избрание царя Федора. Земский собор «избрал» на трон слабоумного царского отпрыска ровно за месяц до его коронации. Годуновская канцелярия старалась доказать, что и Борис короновался на царство через месяц после избрания на Земском соборе.
В последние годы жизни Федор полностью устранился от дел управления. Он стал первым государем, умершим без завещания. Неясно, помешал ли ему правитель или по своему умственному убожеству он и не настаивал на необходимости «совершить» духовную. В последние часы жизни, когда приближенные просили Федора назвать имя преемника, он по обыкновению сослался на волю Божью6. Будущее жены тревожило слабоумного царя больше, чем будущее трона. В ходе избирательной кампании Годуновы выступили с утверждением, будто Федор «учинил» после себя на царстве Ирину Годунову7. Показания современников начисто опровергали их версию. По словам очевидцев, царь «не повеле ей (жене. — Р. С.) царствовати, но повеле ей принята иноческий образ». «Како ей жити, и о том у нас уложено», — объявил Федор патриарху и боярам. Аналогичные сведения находим в «Сказании о смерти царя Федора и воцарении Бориса», составленном, по-видимому, еще при жизни Годунова. Автор «Сказания» повествует, что Федор приказал жене после его «живота» удалиться «от мирского жития и принять «ангельский образ». Ирина была готова последовать приказу «благоуродивого» мужа и дала обещание постричься в монахини, что засвидетельствовано патриаршей канцелярией и Посольским приказом8.
Борис прекрасно понимал, что пострижение сестры-царицы уменьшит его шансы на избрание, и потому, вопреки воле Федора, пытался учредить правление царицы. В силу традиции Русского государства присяга вдове-царице была делом неслыханным, поэтому современники восприняли ее как временную и чрезвычайную меру. После смерти Федора, повествует автор Пискаревского летописца, царица Ирина приняла власть «на малое время, покамест бог царьство строит от мятежей и царя даст». По обычаю, церемонией присяги могли руководить лишь начальные бояре. Власти и тут отступили от правил. «Царский синклит» (дума) целовал крест Ирине по велению не начальных бояр, а «изрядного правителя» Бориса Годунова. Принимал присягу боярин И. В. Годунов9.
Вслед за столицей к присяге была приведена провинция: крест «целоваша вся земля Расийского государьства», — свидетельствует автор Пискаревского летописца. 18 (28) февраля 1598 г. некий немецкий агент направил из Пскова подробное донесение об избирательной борьбе в России. Его фактические показания имеют большую ценность. Агент получил возможность ознакомиться с текстом присяги, обнародованным в провинции. По его словам, присяга обязывала жителей пограничной крепости не поддаваться полякам и шведам и хранить верность православной вере, патриарху, царице Ирине, ее брату Борису Федоровичу, его сыну-наследнику и другим детям, которые когда-нибудь у него родятся10. Жители Смоленска, вероятно, принесли аналогичную присягу в то же самое время. Литовские лазутчики, побывавшие в Смоленске в первых числах февраля, донесли, что в тамошних церквах служили службу «за великую княгиню царицу и сына». Не разобравшись, что речь шла о сыне Бориса Годунова, они высказали нелепое предположение о беременности царицы Ирины11.
Современники понимали, какие цели преследовала январская присяга. По мнению телохранителя Бориса капитана Якова Маржарета, Годунов только старался создать впечатление, что задумал «возвести На престол свою сестру, вдову покойного Федора (вопреки государственным законам)», а на самом деле он «начал домогаться короны» для себя. Важные подробности можно обнаружить на страницах церковного сборника XVI в. На протяжении 1598 г. владелец сборника сделал пять записей о событиях, непосредственным очевидцем которых он был. Его сведения отличаются исключительной точностью, вплоть до указания дня и часа. Первая из записей свидетельствует, что царь Федор скончался 7 января, в седьмом часу ночи, и «того же лета и того же месяца воцарился Борис Федорович, января 12, час 2-й дня, в четверг»12. Приведенная запись позволяет судить о том, как восприняли современники присягу бояр и населения столицы Борису и Ирине Годуновым.
В провинции реагировали на присягу совершенно так же, как и в столице. Немецкий агент писал из Пскова в середине февраля: «Со всех сторон в Псков постоянно приходят письма, что помещики, горожане и крестьяне уже вынуждены были присягнуть новому великому князю, но некоторые от нее уклонились; простолюдины весьма недовольны Годуновым и его шайкой, которую он поставил во главе людей при принесении присяги». В Пскове утверждали, что присяга на имя правителя не имела законной силы, поскольку в столице важнейшие не захотели признать Годунова великим князем. Примечательно, что московский очевидец событий 12 января вскоре убедился в том, что неверно истолковал их, и вычеркнул строки о «воцарении» Бориса13.
Современников возмущала бесцеремонная поспешность, с которой Борис рвался к трону и старался учредить правление вдовы царицы. При жизни Федора имя Ирины нередко называли подле имени ее мужа, после его смерти вдову охотно именовали «великой государыней». Но такое звание было не равнозначно царскому титулу. До Лжедмитрия и после него цариц не только не короновали, но и не допускали к участию в царском венчании. На коронации Федора Ирина Годунова не присутствовала. Ей позволили наблюдать за церемонией из окошка светлицы. Не будучи коронованной особой, Годунова не могла ни обладать властью, ни передать ее своему брату.
Православный люд был изумлен, услышав в церквах многолетие царице. Летописцы отметили этот факт как неслыханное новшество. «А первое богомолие [было] за нее, государыню, — записал один из них, — преж того ни за которых цариц и великих кнеинь бога не молили ни в охтеньях, ни в многолетье». Дьяк Иван Тимофеев пояснял, что до Бориса многолетие пели за одних только царствующих особ и первопастырей, а Борис велел петь ему многолетие вместе с женой. До Марии Скуратовой такой же чести сподобилась одна Ирина. Как истинно православный человек, Тимофеев назвал такое нововведение бесстыдством, нападением на святую церковь. Его гнев разделяли многие современники14.
Правление Ирины и Бориса Годуновых продержалось недолго. На третий день после присяги царица объявила о своем пострижении в присутствии многочисленной толпы. На площади перед дворцом, повествует официоз, собрался весь «многочеловечный народ царствующего града Москвы и всеа Русскиа земли с женами, и с детми, и с сущими младенцы». Годуновская канцелярия старалась изобразить дело так, будто толпа в порыве верноподданнических чувств слезно просила вдову принять царство. Однако неофициальные наблюдатели отмечали, что после смерти Федора в России сложилось напряженное положение. В Москве «из-за нового царствования возникла великая смута», произошло «великое замешательство», «по всей стране было неспокойно». И. Масса в таких выражениях описал беспорядки по случаю смерти Федора: «Простой народ, всеща в этой стране готовый к волнению, во множестве столпился около Кремля, шумел и вызывал царицу»; та вышла на Красное крыльцо, «дабы избежать великого несчастья и возмущения», и объявила, что хочет исполнить «волю покойного царя и свое обещание о пострижении». Из донесения австрийского дипломата М. Шиля, получившего информацию о московских происшествиях в сентябре 1598 г., следует, что вдова отказалась от власти в пользу Боярской думы. «У вас есть князья и бояре, — заявила она, — пусть они начальствуют и правят вами»15. Заявление Годуновой отвечало политическим чаяниям бояр и, скорее всего, было сделано по их указке. В толпе, заполнившей дворцовую площадь, были не только сторонники, но и противники правителя. Царица живо помнила народные возмущения, происшедшие при воцарении ее мужа, и опасалась их повторения.
