Владимир Бушин - Тотальный проект Солженицына
Наконец, в обоснование правдоподобности нашей гипотезы о том, что именно известный нам «К» совершил донос на матерого доносчика Ветрова, укажем: каким образом это делается, он прекрасно знал, и никакие моральные тормоза сдерживать его тут не могли. Дело в том, что в юности этот наш новый персонаж, как упоминалось, несколько месяцев проработал на заводе. Там добровольное приобщение к героическому рабочему классу живой юноша сочетал со столь же добровольным доносительством на него. По заданию некоего Александрова он вынюхивал настроение рабочих и писал, как сам деликатно выражается, «обзоры наблюдений по заводу». Расставшись вскоре с рабочим классом, способный молодой человек не расстался с полюбившимся литературным жанром, продолжал и в Харьковском университете писать «обзоры наблюдений». В противоположность Ветрову он сейчас не отрекается от своей обзорно-эпистолярной деятельности, но божится, что в 1934 году навсегда оставил ее, завязал. Однако есть основания сомневаться в крепости завязочки. И вот почему.
Решив в юности, что на Украине его никогда не поймут, не оценят, да и масштаб для такой натуры маловат, в 1936 году с выговором в учетной карточке «К» едет завоевывать всесоюзную столицу. Беспрепятственно поступил в институт иностранных языков. Но едва начались занятия, еще в сентябре – новый вышибон из комсомола. Закаленный многолетней сноровкой, «К» идет на приступ соответствующих инстанций с целью восстановления. Штурмует месяц, полгода, год – ничего не помогает! И тогда он решается прибегнуть к помощи того самого Александрова. Поступок был крайний, отчаянный, но по тому времени и самый эффективный: шел 1937 год. О содержании «александровской справки» ее получатель скромно умалчивает, но после того, что мы уже знаем, догадаться об этом не трудно. Конечно, там было что-то вроде следующего:
«Податель сего «К», 19.. года рождения, из служащих, на протяжении ряда лет вел по моему заданию слежку сперва за рабочими и служащими одного харьковского завода, позже – за студентами и преподавателями университета и писал мне об этом донесения. Они были обстоятельны и оперативны. Работал «К» с душой, умело – ни разу не засыпался. Заслуживает не только снисхождения, но и похвалы, и продвижения вверх, хотя пристрастен к спиртному и слаб по части женского пола.
Александров».
Сентябрь 1937 года.
В том году, ставшем олицетворением осужденных партией нарушений законности, подобная «справка» могла иметь магическую силу. Ее податель, конечно же, своей цели добился. Как видим, и в конце 1937 года Александров так ценил доносчика, что, возможно, с риском для себя (едва ли подобные справочки выдавались по первой просьбе) ринулся выручать его из беды. А ведь Ветров, большой знаток и даже теоретик этого вопроса, уверяет: «Доносчик – как перевозчик: нужен на час, а потом не знай нас». Нет, Александров хотел и дальше знаться с «К».
Без «александровского» феномена трудно объяснить и тот факт, что в 1937–1939 годах, когда пострадало столько людей совсем неповинных, ничем не запятнанных, «К» даже не потревожили. Это с его-то прошлым – с троцкистскими связями, публичной антикоминтерновской болтовней, печатным станком для подпольных листовок, с бесчисленными выговорами да исключениями!.. Да, такой тертый калач мог раздобыть донос дружка и выдать его Арнау.
Итак, лжец в 1945-м, когда его только арестовали, на следствии; клеветник в 1952-м, незадолго до выхода на свободу; доносчик в 1979-м, уже из-за океана – кем же был Солженицын в особо интересующую нас теперь пору своей жизни – с того дня, как получил новое имя, и до конца заключения, т. е. с 1945-го по 1953-й? Он признается: «В тот год я (став Ветровым. – В. Б.), вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже. Ведь за гриву не удержался – за хвост не удержишься. Начавший скользить – должен скользить и срываться дальше». Однако тут же уверяет: «Но что-то мне помогло удержаться». Он хочет внушить читателю, что семь лет вполне благополучно провисел на хвосте скачущей лошади: «Никаких доносов я, конечно, не представлял. Ни разу больше мне не пришлось подписываться «Ветров». И многократно будет повторять в последующие годы: конечно, не представлял, ну, разумеется, ну, какие могут быть между нами, интеллигентными людьми, разговоры на сей счет! Кажется, последний раз мы слышали это в 1979 году: «Ни разу я этой кличкой не воспользовался и ни одного доноса не написал». Почти уговорил, мы почти поверили, но вдруг – обмолвится: «И сегодня я поеживаюсь, встречая фамилию «Ветров».
Если «ни разу», если «ни одного», то с чего бы такая повышенно нервная реакция?..
«Отец нации, патриарх России»
…Руководящие и газетные коммунисты очень неравнодушны к Александру Исаевичу. Вспомните… Когда изгнанник пребывал еще в США, тов. Зюганов уверял нас, что он никакой не антисоветчик и не коммунофоб, это, мол, грешок молодости, а теперь он великий патриот, и ничего больше….
А вспомните, что сделал Солженицын, едва летом 1994 года припожаловав из Америки во Владивосток. Первым делом позвонил коммунистке Светлане Горячевой и пригласил ее в гостиницу побеседовать. Та бросила все свои прокурорские, все домашние дела и сломя голову помчалась. Потом напечатала об этой незабываемой встрече умильную статейку. Вот когда Президиум ЦК или кто-то из его секретарей должен бы взыскательно побеседовать с партдамой: с какой, дескать, стати ты полетела, как на помеле, по первому звонку этой вражины да еще потом в газете слюни пускала? Но никто не побеседовал. Как можно, если сам тов. Зюганов видит во вражине большого патриота и ничего больше!.. За Горячеву взялись лишь после того, как она отказалась выполнить несуразное решение ЦК, требовавшее от нее и от других коммунистов покинуть пост главы думского комитета. Еще Суворов говаривал: «Каждый солдат должен понимать свой маневр». А этот «маневр» понять было невозможно: зачем, ради чего добровольно оставлять с таким трудом завоеванные высоты, дающие повышенные возможности влияния, связи, транспорта и т. д.? Члены ЦК убежденно отвечали: «Во имя Устава! Он один для всех!» Они так и не поняли до сих пор, что есть вещи поважнее любых уставов: живая жизнь, реальная ситуация, конкретная обстановка. Даже в армии, даже в боевой обстановке разрешается не выполнять преступные приказы. Это решение ЦК наносило прямой ущерб партии. Как же его назвать? Только капитулянтским или отзовистским тут ограничиться нельзя.
Между тем гигант мысли, организуя по пути митинги, триумфально приближался к Москве, как некогда Наполеон, бежав с острова Эльба, приближался к Парижу. В эти дни, а именно 21 июля 1994 года, «Правда» предоставила слово доктору политических наук Д. Ольшанскому, который объявил: «Солженицын играет роль отца нации, патриарха России». (Это при живом-то патриархе! Как он это воспринял? – В. Б.)
Вот и представьте себе, поднимутся регионы, по которым проедет великий писатель, и скажут: «Хотим в президенты Александра Исаевича! Мы его видели, руку жали, мы ему верим и на него надеемся…» Но, увы, как показало время, вопреки предсказанию доктора наук Ольшанского регионы почему-то не поднялись, не рявкнули: «Хотим Солженицына!..»
Отец нации припожаловал в столицу, Лужков его облобызал, а «Правда» ласково прошептала на первой полосе: «Здравствуйте, Александр Исаевич…»
И вскоре не кто иной, как опять же коммунисты, стали добиваться приглашения Солженицына в Думу. Надо полагать, столь серьезное дело было не личной инициативой коммуниста И. Братищева, еще одного доктора и земляка гиганта по Ростову, а решением всей фракции во главе с Г. Зюгановым. Потерпев поражение при кнопочном голосовании, коммунисты, как всегда, не пали духом и поставили вопрос на поименное, и таким путем им все-таки удалось протащить приглашение. Победа!..
«Правда» 8 октября 1994 года приветствовала сию грандиозную викторию ленинизма восторженной передовицей «Скажите в Думе свое слово, Александр Исаевич!». В статье, чтобы потрафить возвращенцу, злобно проклинался Сталин и превозносились мужество и «истинная русскость» титана. А кончалась статья так: «Верится, что вы скажете России слово правды, объединяющее всех честных людей труда». Слово он сказал. Кого оно объединило?
А в последующие годы коммунистические газеты время от времени чесали в затылке: «Наш или не наш Солженицын?», «С нами или не с нами Александр Исаевич?» И тут главными их советниками были Рой Медведев да тверской мыслитель Владимир Юдин, профессор, конечно. Первый из них прославился тем, что, будучи евреем, оправдывает немецких фашистов: уверяет, будто они лишь потому уничтожали советских военнопленных, «что правительство Сталина отказалось признать подпись России под международной конвенции о военнопленных, из-за чего (!) не шла помощь советским военнопленным через Международный Красный Крест, и обречены они были умирать от голода в немецких лагерях». Какое благостное представление о фашистах: будь подпись, и все было бы о'кей! Да ведь стояли же подписи не то что под многосторонней коллективной конвенцией, а под двумя межгосударственными договорами, причем один из них – «о дружбе». И какие подписи! Министров иностранных дел. И как договоры подписаны были! При личном участии лидеров обеих стран. В Кремле. И что, остановило это немецких фашистов от нападения на «друзей»? Этот историк не знает, что у фашистов, у Гитлера была сознательная цель – физическое истребление русских. И не только от голода гибли в немецком плену наши люди – их и просто расстреливали, оставляли в поле на морозе, морили в душегубках. И это не слышал историк? А чего ж Красный Крест евреев не спас? Ведь большинство из них даже оружия в руки не брали, военнопленными не были. Но попробуй скажи этому историку, что погибли не шесть, а пять миллионов его соплеменников, – какой он визг поднимет!.. Невежественные и лживые статьи Медведева, объявлявшего «Архипелаг» «величественным произведением» великого писателя, даже «одной из самых великих книг XX века», перепечатывались «Правдой» в 1989–1990 годах из зарубежной прессы пятнадцатилетней давности. То, что вместе с Солженицыным этот Медведев еще и клеветал на Шолохова, не смущало газету. Так ей не терпелось своим тогда многомиллионным тиражом просветить читателей.
