Рафаэль Гругман - Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна
Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному вопросу, как это быстро становится известно товарищу Жемчужиной».
То, что Жемчужина четвёртый год находится в лагере и хотя бы по этой причине Молотов не может с ней контактировать, Сталина не остановило. Он продолжил клеймить того, кто долгие годы являлся его правой рукой.
«Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и её друзьями. А её окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо».
Поражает не только сталинское лицемерие и цинизм (предъявленное Молотову обвинение абсурдно), но и покорность, с которой очередная жертва выслушивает инкриминируемые ему преступления. Стыдливо прячут глаза члены ЦК, зная, что обвинение лживо: при созданной в Советском Союзе вертикали власти ни один руководитель не предпринимал ни одного шага без согласования со Сталиным.
Даже 22 июня 1941 года, когда началась война, ни один командующий фронтом, ни Генеральный штаб, ни один член Политбюро не отдал приказ начать боевые действия. Все ждали указания Сталина.
Лозунг «кристально честных» большевиков — все на одного, и каждый за себя — и на этот раз сработал безукоризненно. Предательство они оправдывали цинично: «Так надо для единства партии»…
Не мог Молотов без санкции Сталина предложить лидерам ЕАК отправить письмо в правительство СССР с просьбой о создании в Крыму еврейской автономной республики. Не мог многоопытный Молотов без разрешения Сталина активно участвовать в подготовке письма, из-за которого его обвинят в антипартийной деятельности. Однако прошло восемь с половиной лет, прежде чем Сталин публично обвинил его в совершении крупной политической ошибки.
Безропотная покорность поражает — никто не выступил в защиту Молотова и Микояна. Последуй команда, и стая набросится на них с требованием смертного приговора. Ужасающая эпоха. Диковинные люди. Большевики, одним словом.
Берия — единственный, кто не побоялся в доверительных беседах защитить Молотова, и, по воспоминаниям Микояна, подговаривал Маленкова и Хрущёва: «Надо защищать Молотова… Сталин с ним расправится, а он ещё нужен партии».
Берии, единственному из членов Политбюро, пытавшемуся организовать противодействие Сталину, с «лёгкой руки» Хрущёва, надолго приклеят ярлык монстра.
Удивительно, что после публичной порки на пленуме оба «героя» (у Молотова жена четвёртый год в тюрьме, у Микояна два сына на Лубянке) решили поехать к Сталину на дачу и «по-товарищески», как написал Микоян, поздравить его с днём рождения. Способны ли они на заговор? Да. Но только друг против друга.
1 декабря состоялось заседание Президиума ЦК КПСС. Вячеслав Малышев, заместитель председателя Совета министров СССР, слово в слово записал в свой рабочий дневник выступление Сталина:
«Любой еврей-националист — это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли Соединённые Штаты. Они считают себя обязанными американцам. Среди врачей много евреев-националистов»[88].
Прозвучало то, что Сталин «вынашивал» несколько лет. Присутствующим стало ясно: слово «любой» означает неизбежность предстоящего коллективного наказания, аналогичного тому, которому были подвергнуты уже репрессированные народы. Ведь чёрточку в словосочетании «любой еврей-националист» легко превратить в тире, и тогда эта фраза приобретёт иной смысл: «любой еврей — националист».
За тридцатилетний период пребывания у власти Сталин создал уникальную систему. Каждое произнесенное им слово, где бы оно ни звучало, моментально приобретало силу закона, который облекался в постановления Политбюро и Совета министров. Юридическая система стала служанкой партии, которая, по Конституции 1936 года, являлась «руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных».
Заявления Сталина было достаточно, чтобы при получении соответствующей команды каждого советского еврея объявили националистом, агентом иностранной разведки и по существовавшим в стране законам подвергли репрессиям. А тех, у кого имеются еврейские родственники, если они от них не откажутся, записать в сообщники сионистов со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Ганс Глобке, официальный комментатор расовых законов в гитлеровской Германии, в эти дни плакал бы от умиления.
Рюмин. Головокружительный взлёт
Головокружительному взлёту — а за три месяца Рюмину удалось пройти путь от подполковника МГБ до заместителя министра госбезопасности по следственной части (на эту должность он был назначен 20 октября 1951 года) — он обязан нерешительности Абакумова. Генерал-полковник попал в сложнейшую ситуацию. Сталин требовал от него ускорить следствие по делу Еврейского антифашистского комитета, развивавшегося, по его мнению, медленно и не в том направлении, а Абакумов осторожничал, понимая, что его подталкивают к конфронтации с Молотовым, бывшим главой советского правительства и пока ещё членом Политбюро (напомним, жена Молотова проходила по делу ЕАК).
Долго лавировать и быть изворотливым «слугой двух господ» Абакумову не удалось. Верна поговорка: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Весной 1951-го Суханов, помощник Маленкова, принял в своём кабинете следователя по особо важным делам Министерства государственной безопасности подполковника Рюмина. Под его диктовку Рюмин написал донос на Абакумова, обвинив его в саботаже расследования деятельности вражеской агентуры[89].
В июле Абакумова арестовали. На его место был назначен Игнатьев, а скромный подполковник пошёл на повышение, возглавив Следственную часть по особо важным делам. Рюмин уловил конъюнктуру: антисемитизм ныне в чести на всех уровнях власти. В новом кресле он быстро очертил контуры разветвлённого, тщательно законспирированного заговора еврейских буржуазных националистов, полностью подпадавшего под аналогичные умозаключения Сталина. В его воображении возникли три группы заговорщиков.
Первая почти полностью состояла из деятелей науки и культуры и была обезглавлена арестами членов ЕАК. Вторая группа состояла из врачей и профессоров Лечсанупра Кремля. Она, как утверждал Рюмин, планировала злодейское умерщвление руководителей партии и правительства. А третья, по замыслу Рюмина, «самая опасная, включала в себя генералов и старших офицеров госбезопасности из евреев по крови и духу (сюда Рюмин отнёс и тех, кто был женат на еврейках. — Р. Г.), должна была захватить власть, сместить товарища Сталина и установить диктатуру Абакумова»[90].
В списке арестованных офицеров оказались заместитель начальника Специального бюро по разведке и диверсиям за рубежом генерал-майор Эйтингон, ранее руководивший советской нелегальной разведки в Испании; заместитель начальника 2-го контрразведывательного управления генерал Райхман; сын бывшего главы советского государства полковник Свердлов; заместители министра госбезопасности генерал-лейтенанты Питовранов и Селивановский[91]. Рюмин выбивал из них показания на Абакумова и требовал дать компрометирующие материалы на Берию, с которым некоторые из арестованных работали в годы войны. Для придания заговору масштабности он планировал увязать его с вялотекущим «мингрельским делом».
«Мингрельское дело»
В Москве и в Праге полным ходом шла подготовка к политическим процессам. А Грузия запаздывала. Трагедия, которая там разыгрывалась, проходила по иному сценарию. Роль главного героя, которого в последнем акте следовало казнить, предварительно подвергнув мученическим страданиям, отводилась Берии. Он курировал работу служб безопасности в «освобождённых» странах Восточной Европы, отвечал за тайные операции по оказанию помощи Израилю и, по мнению Сталина, «сознательно» проглядел «заговор сионистов».
Когда провалился план по созданию советского форпоста на Ближнем Востоке, вождь пустил в оборот выражение «всемирный сионистский заговор», обрушился на руководство компартии Чехословакии (так началось «дело Сланского»). Во всех неудачах он обвинял сионистов и у всех выискивал еврейские корни. В один из дней его «осенило»: мать Берии — мингрельская еврейка, и, стало быть, Берия — скрытый враг, затаившийся сионист. Теперь ему стала ясна причина политических неудач на Ближнем Востоке. Предательство! Осталось найти доказательства, способные убедить в этом членов Политбюро.
Чтобы «всемирный сионистский заговор» выглядел масштабно и впечатляюще, Игнатьев и Рюмин с подсказки Сталина назначили Берию одним из его руководителей — им предстояло объединить «дело ЕАК», аресты руководящих работников МВД и «мингрельское дело». Его Сталин затеял, чтобы вытеснить Берию из кремлёвского руководства, обвинить в заговоре и расстрелять (сценарий устранения членов Политбюро, опробованный на Каменеве, Зиновьеве и Бухарине). Началось «мингрельское дело» с кампании против взяточничества: в 1951 году в Грузии немало руководящих постов занимали мингрелы.
