Галина Петреченко - Рюрик
Хайм вышел из-за перегородки кузни по пояс голый, потный, грязный и, слегка поклонившись, спокойно сказал:
- Ты прости, князь, что мы решили стать лучше твоих сварожичей. Мои родичи с Понта давно славились кузнечным мастерством, ну и раз я не могу быть ни мореходом, ни купцом... Что же мне, такому детине, оставалось делать? - И он красноречиво обрисовал свою огромную фигуру руками.
- Хватит об этом! - досадливо прервал его князь и, бегло осмотрев оружие, хмуро заметил: - Этого все равно мало.
- Я знаю, что этого мало. - Абрам отстранил сына и, указывая князю па секиры и мечи, продолжил: - Железа мало. Да и та дорога, по которой его доставляли раньше, теперь плохо охраняется...
Дагар во время их разговора внимательно рассматривал оружие, еще горячее, и старался не смотреть на возбужденного князя.
- Ведаю, - хмуро прервал Абрама князь и сухо спросил: - Когда оружие будет у моих воинов?
- Только завтра к утру, - ответил Хайм, выступая вперед из-за спины отца. Раздраженность князя была ему непонятна, а потому смотрел он не на Рюрика, а на его меченосца.
Дагар понял, что иудейский старейшина и его сын г:равы, и согласно кивнул Хайму головой, искоса посмотрев на сконфуженного Рюрика.
- Да, раньше оно готово не будет! - хмуро подтвердил князь и, не глядя на отца с сыном, стремительно вышел из кузни.
Дагар и Абрам последовали за ним, не зная, что еще взбредет в голову их неуемному риксу. Они были готовы к любой неожиданности.
- А там... кто живет? - сдержанно, но явно заинтересованно спросил Рюрик Абрама, когда тот с Дагаром догнали его во дворе. Князь указал на небольшой глинобитный домик, утопающий в зелени ракитника и стоящий рядом с домом иудейского старейшины.
- Мой отец, - ответил Абрам и понял, что должен в эту минуту почувствовать Рюрик: "Да, я знаю, твой отец жив...", и Абрам, набравшись мужества, продолжил: - Я знаю, князь, твой отец погиб от руки злого Лотария. А мой отец жив только потому, что еще твой дед высоко ценил его мореходное искусство и не разрешал участвовать в битвах. Я в чем-нибудь провинился перед тобой, мой князь? - живо спросил Абрам, зная, что мог поставить ему в вину Рюрик.
Князь вспыхнул. Замолчал, заметив мрачный огонек, загоревшийся в черных глазах достопочтенного иудея.
Побагровевшая шея Абрама говорила о той буре, которую невольно вызвал своим вопросом князь в его душе.
"Да, тебя ни в чем нельзя обвинить! - хотел крикнуть Рюрик, но сдержался. - И все равно я не могу простить тебе того, что ты и твой отец еще живы, а мой..." На его глазах появились слезы, он резко отвернулся от Дагара и иудейского старейшины и прямо через огород направился к дому отца Абрама.
- Если ты хочешь, то я нынче же вместе с сыном войду в твое войско! крикнул, не выдержав, Абрам, понявший боль князя.
Он вынужден был бежать за риксом, но делал это осторожно, так, чтобы не повредить грядки с овощами, па которых остались следы от быстрых и неразборчивых шагов князя.
- Если я хочу... - передразнил вдруг князь иудея. - Я хочу послушать... молитвы твоего отца, - желчно ответил, не оборачиваясь на купца, Рюрик, и Дагар понял наконец все. "Ну разве достойно князя так вести себя, Рюрик?" хотел было остановить его меченосец, но опоздал.
Рикс уже открывал деревянную скрипучую дверь, на которой был вырезан треугольник со странным глазом в центре. Глаз смотрел на входящего строго и предупреждающе. Рюрик усмехнулся, вспомнив, как объяснили значение этого символа миссионеры: символ совершенства духа, божеское начало. "Итак, осторожно, здесь живет божеское начало, - иронично подумал молодой князь, но тут же остановил себя: у каждого народа свой бог, и задевать его нельзя!" (То был извечный завет предков, и нарушать его не смел никто из словен.) "Не нарушу и я", - растерянно подумал князь, и вдруг бег его мыслей был остановлен низким, чуть глуховатым старческим голосом:
- Ты хочешь знать, что такое смятение души, Давид? Не верти головой, когда ждешь ответа. Смятение души - это первоначало премудрости. Как золотые слезы пробиваются на мрачном ковре, так и смятение должно пробиться сквозь нашу чувственность и возродить наши падшие духовные силы. - Голос старца звучал спокойно и убежденно. Рюрик вспыхнул и заглянул в комнату. На ковре перед отцом Абрама сидели юноши, едва достигшие пятнадцатилетнего возраста. Они терпеливо внимали старику, но скуку на лицах своих скрыть не могли. Они не понимали, что это за мрачный ковер, на котором выступают золотые слезы, и почему должны возродиться падшие духовные силы.
Вот что такое чувственность, они уже познали и потому тяжело завздыхали и закивали головами в ответ на слова отца Абрама.
Непоседливый Давид вновь обратился с вопросом к учителю, и вопрос его отозвался в душе Рюрика странным звоном:
- А кто такой Адонирам, учитель?
- Добрый и важный вопрос, егозенок, ты задал! Так слушайте, юноши, все! Адонирам - это существо! - И юноши ахнули, не поверив, но старик продолжил: - Да, да, существо! И существо, вечно сокрытое в человеке и вечно пребывающее в нем!
Давид всплеснул руками и, округлив блестящие черные глаза, прошептал:
- Учитель, а я... чувствую его иногда!
- И прекрасно, внук мой! - живо отозвался старик. - И я почувствовал его в себе примерно в твои же годы,- спокойно и без иронии проговорил он и оглядел ласковым взглядом призадумавшихся юношей.
- А... как распознать его в себе, учитель? - обеспокоенно спросил другой юноша, сидевший поодаль от Давида и жадно внимавший каждому слову старого морехода и торговца.
- Очень просто! - охотно ответил старик. - Надо только слушать и слышать... свою душу! - чуть помедлив, посоветовал он.
- А как это? - удивился юноша.
- А так, - пояснил старик. - Вот захотелось тебе сблудить... Прежде чем совершить недостойное отцов твоих и дедов дело, посмотри на свои руки и послушай свое сердце.
Юноши тут же поглядели на свои руки, и каждый, не улыбаясь, приложил правую руку к сердцу.
- Да, да, вот так, - похвалил мастер юношей и продолжал: - Если сердце громко стучит и волнуется, а руки взмокли, значит, твой Адонирам запрещает тебе совершить задуманное, - лукаво, но вместе с тем с убедительной серьезностью проговорил старик, тряхнув седовласой головой.
Дагар улыбнулся, прослушав речь отца Абрама. А Рюрик глубоко задумался. Поучения старого иудея так похожи на советы, которые давал ему отец, но чем-то они и разнятся. Чем? Вот и верховный жрец близок в своих размышлениях к мудрости отца Абрама, хотя у него свои боги и свои страхи. Может быть, он и был прав, когда звал князя хотя бы изредка приходить и слушать жрецов...
Абрам не мешал ни Дагару, ни Рюрику и не проявлял беспокойства. Он, казалось, впитывал в себя мудрые поучения отца, так необходимые для юношей, и начинал понимать причины грозовых всплесков в душе молодого князя.
Однако он понял не все, а лишь то, что лежало на поверхности. В глубь ее Абраму было пока не дано заглянуть.
Все трое стояли в сенях, у раскрытой двери, оперевшись на глинобитную стену, и задумчиво слушали старого иудея.
А тот, вспомнив что-то очень важное, вновь привлек внимание юношей и продолжил:
- Существо Адонирам присутствует в людях в виде особого голоса. Этот голос одобряет только дела и намерения благие, богоугодные... Вот как, например, борьба с врагами, - пояснил иудей и быстро добавил: - Но голос уязвляет нас, если мы думаем о тщетном и преходящем...
Рюрик вздрогнул, повел головой в сторону Абрама и чуть было не крикнул: "Что же это я тщетного и преходящего надумал?", но спохватился и только переступил с ноги на ногу.
- И этот голос всегда звучит в нас? - снова спросил обеспокоенный Давид.
- Нет, - твердо ответил старый нудей и пояснил: - Этот голос иногда умолкает в нас под ударами трех злодеев.
- Злодеев?! - хором выдохнули юноши и в страхе уставились на учителя.
Тот подождал, пока успокоятся его слушатели, и торжественно объявил:
- Этот голос умолкает в нас под воздействием гордости, корыстолюбия и... сластолюбия!
- А-а-а! - разочарованно протянули слушатели: им чудились невероятные злодеи в виде германских воинов, а тут...
Юноши вдруг разом затихли: они услышали тяжелые, быстрые шаги и резкий удар закрывшейся двери...
Растревоженный услышанным Рюрик шел стремительно. "Гордость возвели во грех! - негодовал он, поняв наконец, почему иудеи уживаются с другими народами. - Они искореняют ее уже в душах своих детей! А наши рарожские, венетские, словенские парни... Попробуй скажи им, что германцы сильнее их! Да они животов своих не пожалеют, чтобы добиться победы над врагом! Да если бы не наша гордость, разве держались бы мы столько лет в борьбе с проклятыми германцами?!"
Дагар едва поспевал за князем. Он тоже находился под впечатлением поучений старого иудейского купца и старался осмыслить суть их. "Много мудрости ведает это племя, - изумленно думал знатный меченосец. - Видно, не зря Руцина вняла их вере... Она гораздо суровее и живучее нашей... А Рюрик?.. Похоже, что наш юный князь не принял душой того, что давалось ему само собой... Не может... Слишком молод?! И, наверное, бесполезно ему сейчас доказывать мудрость Христову.
