Александр Волконский - Историческая правда и украинофильская пропаганда
Таковы методы. С открытием войны Германия могла начать свою давно подготовленную работу в том же направлении. Ее поле деятельности было шире: предстояло оторвать весь юг России (с донецким углем и даже с бакинской нефтью). Явилась мысль посадить нам в Киеве не Габсбурга, а Гогенцоллерна. Прежде всего, надо было переменить имя малороссам. Нужды нет, что сам Богдан Хмельницкий называл население своей Украины «народом руським», — стали уверять, что оно не русское. Надо было порвать лингвистическую связь малоросса и великоросса, ибо, оторвав культурный класс юга России от русского литературного и научного языка, легче будет навязать стране свою германскую культуру, — стали поддерживать искусственную «украинскую мову». Действовали по-немецки — систематично и не теряя времени. С первого года войны пленные малороссы были выделены в отдельные лагеря и там подвергались «украинизированию»; для наиболее восприимчивых было устроено в Кенигсберге нечто вроде «академии украинизации». Сотня тысяч распропагандированных пленных, вернувшись в 1918 году в Малороссию, стала главным орудием распространения украинской идеи в крестьянской среде. Надо было положить начало украинской армии — и с первых же дней революции появилось требование выделить солдат-малороссов в особые части. Это была мера тем более прекрасная, что вносила расстройство в русскую армию, которая была подготовлена начать через два месяца грандиозное наступление по всему фронту от Балтийского моря до Черного. Мера эта, как и гениальный по простоте «приказ № 1», внесший в войско смертоносный для него яд равенства, родилась, конечно, не в петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, а в германском генеральном штабе.
Дальнейшие события у всех в памяти. Германцы проявили необыкновенную готовность вести мирные переговоры с кучкой каких-то украинских самозванцев. Последние заключили трижды предательский мир: предательский по отношению к союзникам, ко всей России и к самой Украине: связанная по рукам и ногам, она была отдана во власть Германии, приобретя лишь мишурное право именоваться самостоятельным государством. Германцы способствовали возведению в гетманы Скоропадского; он держался их штыками; они распоряжались в стране как у себя дома. Они же потом обеспечили первый успех Петлюры.
Надо обладать исключительной развязностью украинофилов, чтобы заявлять, будто Германия им не сочувствует. Они много правдивее в сочиняемых ими мнимо народных песнях, например в той, которая говорит:
Буде вiльна Украiна у свободі жити,
Буде каждий украiнец Габсбургам служити.
Или в другой, которая взывает:
Да поможи, пане Боже и Пречиста Мати
императору Вильгельму,
«нiмецкому славному Цiсарю»,
Як наискорше з Галичины прочь москаля гнати.
Откровеннее всех, однако, сами немцы. «Русский вопрос, — заявил в учредительном собрании министр Эрцбергер, — является не чем иным, как частью большого спора, который немцы ведут с англичанами в целях господства над миром. Нам нужны Литва и Украина, которые должны быть аванпостами Германии. Польша должна быть ослаблена. Если и Польша будет в наших руках, то мы закроем все пути в Россию, и она будет принадлежать нам. Для кого не ясно, что только на этом пути лежит будущность Германии».
Итак, «будущность Германии» — вот где разгадка украинского сепаратизма.
Победа союзников устранила открытую работу Германии на Украине. Но германским планам посчастливилось в Европе. Украинские бюро, начавшие работу в нейтральных странах еще в 1915 году (следовательно, на германские деньги), продолжают свою пропаганду. Европейское общественное мнение либо верит ей, либо делает вид, что верит. Как бы то ни было, когда в Совете четырех или десяти г-да Ллойд Джордж или Клемансо упоминают об «украинском народе», они уже тем самым следуют германской указке, ибо, не будь германской пропаганды, эти господа не знали бы о существовании самого слова «украинский».
Франция, столь многим нам обязанная, особенно охотно пошла в украинском вопросе по германским стопам. Вполне возможно, что широкая французская публика принимает украинскую пропаганду за чистую монету. Но не допускаю, чтобы политические деятели не замечали ее лживости. Сегодня вас уверяют, что украинский народ — воплощение республиканских добродетелей; проходит месяца три (в течение которых член какой-нибудь украинской миссии вел тайные переговоры с тем или иным эрцгерцогом) — и вы читаете, что украинцы прирожденные монархисты. Не было в истории армии, совершавшей столько подвигов, как украинская, и в особенности отличающаяся таким вездесущием: сегодня она берет Одессу, через пять дней — Киев, через три дня — опять Одессу. В дни, когда Деникин был в апогее своих успехов и телеграммы сообщали о занятии им городов по всему фронту, в газетах вдруг появилась телеграмма о взятии тех же городов украинской армией; телеграмма была помечена Таганрогом, где тогда находилась Ставка Вооруженных Сил Юга России. Печатаются иллюстрации о входе трехсоттысячной армии в Киев, но в действительности армия эта никогда более 45 000 человек не достигала. Французские газеты называют Петлюру генералиссимусом. Я не француз, но все же мне неприятно, что темного авантюриста титулуют так же, как генерала Фоша. Украинская Директория, по уверениям пропаганды, является последним словом прогрессивного правительства. Каких только благ не дало оно своему народу: и широкую демократическую программу, и высокую веротерпимость. А на деле на Украине происходит кошмарное избиение евреев, и не только стихийное избиение, производимое крестьянской массой, а планомерное, выполняемое по приказу «атаманов» украинской армии. Волосы дыбом становятся, когда читаешь описание «кровавой бани в Проскурове».[111] Да и какая может быть программа у «правительства», состоящего из недоучек-авантюристов, завладевших властью лишь благодаря демагогическим лозунгам и кличу «Вся земля крестьянам»? Этот клич может на короткое время объединить у нас крестьян вокруг кого угодно и поднять их на что угодно. Но теперь на Украине, как и во всей России, — хаос, война всех против всех. Может ли французское правительство, имевшее своих агентов на юге России, не знать хотя бы части правды? Но тогда чем объяснить явное сочувствие Франции украинской идее? Говорят, Франция желает обеспечить себе возвращение своих миллиардов. Почему часть страны может успешнее выплатить долг, чем вся страна, — я отказываюсь понять. Современное мышление преподносит иногда такие логические загадки. Не видим ли мы серьезных, казалось бы, людей, мечтающих создать острастку Германии из конгломерата маленьких разноплеменных государств Восточной Европы? Вместо ребяческой затеи обезопасить себя от Германии коалицией четырех или пяти мелких новорожденных армий не практичнее ли работать над восстановлением единой России, к которой естественно и добровольно примкнут и эти государства?
Выяснить действительное отношение Польши к украинскому движению нелегко. Там готовят протекторат и мечтают о дальнейшем полном подчинении. Правительство объято ненасытным империалистическим аппетитом, но оно в тисках между русским и домашним большевизмом и располагает армией, разные части которой имеют различные «политические взгляды», а потому вынуждено лавировать и в украинском вопросе. В настоящую минуту (март 1920 года) оно покровительствует Петлюре, с легким сердцем продавшему Польше за это покровительство Восточную Галицию.
Другой могущественный фактор украинского и всех остальных сепаратизмов в России — большевизм. Международные силы зла, его породившие, свили себе гнездо прежде всего в центральной России. Все окраины, желая оградить себя от заразы, тем самым вынуждены отмахиваться от «России». Были периоды, когда русский патриот чистой воды мог со спокойной совестью служить местным правительствам: служа им, он ограждал часть русской земли от большевистского духовного и материального разгрома, с тем чтобы в будущем работать над восстановлением русского единства. Ныне роль большевизма как силы расчленяющей, по-видимому, миновала: его мировой, а не русский характер стал виден даже слепым, и люди скоро перестанут отождествлять слова «большевик» и «русский»; с другой стороны, в советской политике в Москве происходит какое-то перерождение, и оно, искренно или нет, ставит армии национальные объединительные задачи.
Каковы внутренние факторы самостийности? На какую почву ложатся перечисленные внешние воздействия? Кто отзывается на них на месте? Да и существует ли, в конце концов, украинский сепаратизм?
«Мы избраны волей сорокапятимиллионного народа», — утверждает Директория; «мы представители народа», — говорят разные украинские «посланники» и в газетных интервью, и на щедрых банкетах в честь представителей печати. Но мы живем в революционное время, хочется ответить им, а революционные времена — это времена самозванцев. Кто и когда выбрал вас? Разве эти рады, составленные из нескольких сотен киевских рабочих, не получивших ни от кого мандатов и голосовавших по наущению десятка-другого агитаторов, представляют собою волю народа? Иной читатель заподозрит меня в предвзятом отношении к столь демократическому собранию. Пусть за меня говорят представители партии социал-революционеров. В декабре 1919 года они подали в Международное социалистическое бюро меморандум. «Украинский народ, — сказано там, — ни разу определенным образом не выразил своего желания отделиться от Русского государства».[112] 20 ноября 1917 года рада, «избранная не по всеобщему голосованию… высказалась в своем 3-м универсале за федерацию с Россией». Уже через два месяца (22 января 1918 года), после поражения украинских войск большевиками и потери Киева, «остатки рады в 4-м универсале провозгласили полное отделение Украины». В это время «рада была уже совершенно оставлена населением; ее поддерживали только самостийники и те круги, которые желали восстановления своих классовых привилегий при помощи Германской империи». Действия рады вели к «полному подчинению всей Украины Германии. Когда 12 мая 1918 года германский майор разогнал Центральную раду и арестовал украинских министров,[113] ни одна рука не поднялась в Киеве в защиту этого собрания, заслужившего всеобщую непопулярность». Короче и еще определеннее высказывается о самозванстве рады профессор Майяр в своей брошюре, весьма удачно озаглавленной «Ложь украинского сепаратизма».[114] В ней есть глава «Украинская делегация стремится ввести в заблуждение Конференцию мира». Автор цитирует утверждение «делегации» о бесповоротном решении «украинского народа» отделиться от России; затем, поставив вопрос, как, где и когда этот «народ» выразил свое желание, выясняет, что рада 1917 и 1918 годов была не что иное, как «толпа товарищей-самозванцев», не имевших никаких полномочий. Он кончает следующей фразой по адресу «делегации»: «Я сейчас вернулся из Малороссии, где прожил двадцать лет и которую люблю, как вторую родину, и говорю вам в лицо: написав вышеприведенную фразу, вы подло солгали и пытались обмануть Конференцию мира». Оставим «народное представительство» и перейдем к «правительству».
