Олег Стрижак - Секреты балтийского подплава
Ещё в 30-е годы один режиссер как-то небрежно отнесся к записочкам Вишневского, и получил от Вишневского нагоняй: "Вы разве не понимаете, что каждая строчка нашей переписки принадлежит Истории?!"
Кстати, в блокадных дневниках бригадный комиссар Вишневский где-то пишет, что приказом наркома ВМФ он включён в некий "список 68-ми" — на самое усиленное питание.
Адмиралы поникаровские твердят (с упорством попугая Флинта) о моих заметках: "ложь", "ложь".
Я же объяснил, что история с эскалопом, в чрезвычайно приглаженном виде, была в рукописи Грищенко "Соль службы". Главный редактор "Лениздата" Дмитрий Терентьевич Хренков велел мне этот эпизод убрать: говорит не просто вычеркнет, а устроит скандал, доложит в обком, в ЦК, вони не оберёшься.
Так Грищенко и сообщили. Грищенко воспринял известие совершенно безмятежно, будто заранее всё предвидел.
Часть шестая
Философию, усвоенную на работе в ЧК, Вишневский уместил в одной реплике в пьесе "Незабываемый 1919-й". Там матрос-чекист объясняет Сталину, что делопроизводство в ЧК простое: "приход" и "расход". "Приход" — перечень арестованных, а "расход" — и так понятно (и Сталин, в пьесе Вишневского, одобрительно смеется).
Михаил Булгаков в марте 32-го в письме к Другу говорил о "флибустьере" Вишневском:
"Меня уверяют, что есть надежда, что его догонит в один прекрасный момент государственный корвет, идущий под военным флагом. и тогда флибустьер пойдет ко дну в два счета. Но у меня этой надежды нисколько нет..." (см.: Цит. соч., сс. 474-475).
Слова "меня уверяют", я думаю, относились к бурлившим тогда слухам о скором разгоне РАППа (и РАПП действительно был разогнан постановлением ЦК ВКП(б) в апреле 32-го года). ЛОКАФ, где пиратствовал и безумствовал Вишневский, был брат-близнец РАППа, только в военных сапогах, некоторые литераторы (Либединский, например) начальствовали и в той, и в другой организации. Вероятно, кто-то надеялся, что разгонят и ЛОКАФ.
Булгаков не разделял этих светлых надежд. "Флибустьер" Вишневский крейсировал под государственным флагом.
Ложь — патетический прием Вишневского. Он не высказывает своего личного мнения (как принято у приличных людей). Он угрожает и проклинает от имени неведомой ему самому "массы". Громя Булгакова, Вишневский печатно (публично) лжет, будто зрители во МХАТе покачивают головами и видят в героях "Дней Турбиных" — вредителей, которыми газеты пугали тогда народ.
"Дни Турбиных" были любимым спектаклем, единственной отдушиной в те годы, когда — "...и воздух пахнет смертью". Занавес но окончании "Турбиных" давали по 20 раз. Биографы Сталина не могут понять, почему Вождь любил этот спектакль,— но "Дни Турбиных", запрещенные в 29-м году, были разрешены к возобновлению лично Сталиным в январе 32-го года. В 34-м году прошел 500-й спектакль "Дни Турбиных", в 40-м году — 900-й...
То был единственный, кажется, случай, когда Вишневский "не сориентировался".
Вишневский удачно провернул другую "операцию" — он начал и возглавил кампанию против Сергея Колбасьева.
Колбасьев во всем был противоположность Вишневскому. Не липовый "братишка", а морской командир (в Гражданскую войну Сергей Колбасьев командовал миноносцем, командовал на линкоре "Петропавловск" дивизионом 120-мм артиллерии), настоящий герой войны (в знаменитом сражении у Обиточной косы 15 сентября 1920 года Колбасьев командовал 2-м дивизионом канонерок). Высокий и красивый. Блестяще образованный, переводчик с нескольких языков и радиоинженер. Талантливый в изобретательстве и в музыке. И великолепный, любимый всеми писатель.
В 31-м году в журналах "Локаф" и "Залп" появились статьи с хорошими названиями:
"Выправить курс". "Гражданская война в кривом зеркале" (не правда ли, похоже на недавний заголовок в "Труде" — "Ложь от имени покойного"?), и прочая. Суть этих "критических" статей сводится к мудрой формуле адмирала Поникаровского: "неча лазить грязным пером в нашу чистую историю". Авторы этих статей Вс. Вишневский, П. Федотов, С. Варшавский (после войны Ленинградский писатель Сергей Варшавский учуял перемену спроса и перековался из "локафовца" в описателя Эрмитажа) без обиняков утверждали, что Колбасьев — "классовый враг", который протаскивает "идеологически чуждые установки в литературу". "Объективно вредная книга", "грехопадение автора", "тяжелая литературно-политическая ошибка", "автор — верный установке на героев из бывших офицеров"...
Но вот что интересно. Книга "Поворот все вдруг" Сергея Колбасьева вышла первым изданием в 28-м году, а критический "залп" прозвучал только в 31-м. В чем дело?
А дело в том, что в 1931 году на флоте заново, после десятилетнего перерыва, принялись "чистить" и уничтожать бывших офицеров. О масштабах такой "чистки" на Балтике в 1931 году говорят цифры из архивных документов, опубликованные в историческом исследовании С. Зонина "Теория и практика перманентного уничтожения..." ("Звезда", 1994, .№ 9, с. 147): "в результате арестов и перемещений" вновь назначены: из 8 командиров соединений — 5, из 8 командиров дивизионов — 6, из 2 командиров линкоров — 1, из 2 командиров кораблей 1-го ранга — 2, из 20 командиров кораблей 2-го ранга — 17, (в их числе из 12 командиров эсминцев — 10)...
Колбасьев именно тогда служил на Балтике на эсминцах (по неизвестной мне причине он прервал свою дипломатическую и разведывательную работу за рубежом и был возвращен командиром на флот). Статьи Вишневского и его своры были прямым (и грязнейшим) доносом: они указывали ГПУ на командира флота Сергея Колбасьева — вот он, враг!..
Колбасьев уцелел в той "чистке". С большям трудом ему удалось в 32-м году уйти с флота. Но это его не спасло. В 33-м его арестовали. Через несколько месяцев выпустили. В 34-м арестовали вновь. Выпустили. В апреле 37-го его арестовали в третий раз, и в октябре расстреляли.
Вишневский мог быть доволен.
Хорошо заметил о Вишневском Лев Успенский: "по-настоящему ему везло в жизни только на ордена". К травле Сергея Колбасьева крепко приложил руку и его однокашник по Морскому корпусу Леонид Соболев. Роль Соболева-доносчика в арестах и уничтожении многих лучших командиров на Балтике показал по архивным документам С. Зонин (см.: Там же, сс. 147-148).
Все добровольные (!) доносы Соболева, написанные "четким штурманским почерком" и "с несомненным литературным даром", сохранились. А в печати Л. Соболев в 31-м году утверждал, что корабли героев Сергея Колбасьева "плывут прежним, буржуазно-дворянским курсом". У Соболева хватило бесстыдства включить эту статью в свой однотомник "На главном курсе. Статьи и выступления о литературе и писательском труде" в 69-м году — через 13 лет после реабилитации невинно расстрелянного Колбасьева. Не постеснялся Соболев включить в однотомник 69-го года и свои выступления 57-го года, где он громит В. Дудинцева и альманах "Литературная Москва".
Одним из редакторов (общественных, то есть без заработка) "Литературной Москвы" был замечательный человек, писатель, бесстрашный защитник Ханко Владимир Рудный...
Древняя истина: каждый человек судим будет в потомство и на небесах — по делам своим.
Сколько замечательных и благодарных слов сказано в разных книгах о балтийском комдиве (воспитателе Маринеско) Евгении Гавриловиче Юнакове. Если собрать эти слова вместе — отдельная книга получится.
А вот про комдива по фамилии Орёл я нигде не встречал ни единого доброго слова. Только в статье адмирала Поникаровского.
Орёл мне неинтересен.
В истории войны он упоминается полтора раза. Начал войну командиром бригады, окончил войну командирам дивизиона подводных лодок. В море вышел на лодке один раз — когда война уже кончалась, а для мирной карьеры, для восхождения в адмиралы нужен был хоть один боевой поход. Профессор каперанг Мрыкин своё письмо в "Вечерний Петербург" украсил эпиграфом из Вольтера: "Бог Истории — в подробностях" (профессор забыл указать, из какого произведения он это почерпнул, такое бывает, особенно если слямзишь фразу не из собр. соч.. а из отрывного календаря). Если каперанг Октябрь Мрыкин любит подробности, я могу сообщить.
Г. Зеленцов в воспоминаниях ("Дороги из глубины", сс. 578-581) историю о том, как матросы били капитана 1 ранга Орла о каменный пол, излагает несколько иначе, чем устная легенда. Но в сути всё подтверждается:
"Срыв гаек от перетяга произошел под Новый год. Комдив не разрешил пропустить на встречу Нового года приглашенных девушек с Морзавода. Отменой ранее данного разрешения он поставил матросов и старшин в весьма неудобное положение..."
Далее Орёл является в столовую поздравить матросов. Моряки, от большой любви, принимаются его качать.
Зеленцов пишет, что вышло всё само собой, "сговору не было — это точно".
Когда Орёл шлепнулся на пол, "...рука машинально хваталась за пистолет. В столовой раздался гомерический хохот сотен людей. Он взял себя в руки и стремглав выскочил из столовой".
