Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Терпение — эта специфическая политика Всеволода — принесло свои плоды, превратив большинство племянников великого князя в его послушных подручников.
III
Междоусобицы, которыми изобиловало пятнадцатилетнее княжение Всеволода в Киеве, чередовались с пограничными войнами на южных и восточных рубежах Русской земли. Больше всего беспокойства причиняли половцы, установившие к тому времени безраздельное господство над степными пространствами от Яика до Днепра, надолго ставшими для русских людей «половецким полем». В 1091 г. ханы Боняк и Тугоркан, явившиеся на Балканы по приглашению византийского императора Алексея I Комнина, разгромили придунайских печенегов в долине реки Марицы. С печенежским господством на Балканах и в Подунавье было покончено в один день. Масштабы постигшей печенегов военной катастрофы изумили современников. «В тот день произошло нечто необычайное: погиб целый народ вместе с женщинами и детьми, народ, численность которого составляла не десять тысяч человек, а выражалась в огромных цифрах, — писала дочь Алексея Комнина Анна. — Это было 29 апреля, в третий день недели»[146]. По этому поводу византийцы стали распевать насмешливую песенку: «Из-за одного дня не пришлось скифам увидеть мая»[147]. После гибели придунайской печенежской орды западноднепровские степи до самого Дуная также вошли в зону половецких кочевий.
Разделавшись со своими степными конкурентами, половцы утратили единственную причину, которая побуждала их худо-бедно поддерживать мирные отношения с русскими князьями. Со второй половины 80-х гг. XI в. половецкие набеги на Русь учащаются и становятся почти ежегодными. Причиняемые ими опустошения были велики. Особенно 1092 г., по свидетельству летописи, был отмечен общей тревогой и бедствиями. Лето стояло засушливое, горели леса и болота, люди тысячами умирали от разных болезней, «и рать велика бяше от половець и отвсюду; взяша три грады: Песочен, Переволоку, Прилук, и многа села воеваша по обема странома» (то есть по обоим берегам Днепра). Владимиру Мономаху и его брату Ростиславу пришлось в эти годы дать половцам около десяти сражений, причем в одном случае противостоявшая им половецкая орда насчитывала 8000 человек. Успешная в целом оборона страны от половецких вторжений стала возможной благодаря тому, что военные силы Киевского, Черниговского и Переяславского княжеств были сосредоточены в руках Всеволода и его сыновей.
В подчиненной Чернигову Рязанской земле в начале 80-х гг. XI в. происходили волнения среди вятичских племен, руководимых каким-то Ходотой и его сыном. Войскам черниговского князя было оказано серьезное сопротивление: по признанию самого Владимира Мономаха, для подавления восстания ему пришлось совершить два зимних похода.
Отдельные отряды мятежников, по всей видимости, ушли в низовья Оки, где занялись разбоем, от которого особенно страдала булгарская торговля. Булгары потребовали от муромских властей навести порядок на торговых путях, но управы не получили. В отместку они напали на Муром и взяли его (1088).
Пребывание Всеволода на киевском столе имело важные последствия и для церковной жизни. При нем Киевская митрополия вновь распространила свою юрисдикцию на Чернигов и Переяславль. Формальным основанием к этому послужило принятое в 1084 г. постановление Константинопольской патриархии оставить за собой лишь те митрополии, которыми она владела не менее 30 лет, остальные же титулярные епархии после смерти лично возведенных в митрополиты епископов или по истечении срока, на который им был пожалован титул, должны были вернуться под управление своих прежних митрополий. Всеволод не был заинтересован в сохранении самостоятельных епархий, чье существование отражало соотношение сил, сложившееся при жизни его братьев. Во второй половине 80-х — начале 90-х гг. XI в. Черниговская и Переяславская титулярные митрополии одна за другой были упразднены. Возможно, именно тогда к титулу киевского митрополита впервые было добавлено определение «всея Руси»{77}, хотя, по данным сфрагистики, самая ранняя надпись подобного рода читается на печати митрополита Никифора (1104—1121): «Храни меня, Никифора, по твоему Промыслу архипастыря всея Росии, Сыне»{78}.
Впрочем, для Переяславля — столицы своего «коренного» княжества — Всеволод предусмотрел своеобразную компенсацию, отпустив из казны огромные средства на строительство там церковных и общественных зданий. В 80—90-х гг. XI в. под руководством переяславского епископа (до 1091/92 г. титулярного митрополита) Ефрема[148] в городе были возведены каменные стены, большая и богато украшенная церковь Святого Михаила, надвратная церковь Федора Мученика, церковь Святого Андрея, странноприимные дома, больницы и первая на Руси каменная общественная баня. Это было крупнейшее со времен Ярослава каменное строительство, придавшее Переяславлю великолепие и пышность второго после Киева города Русской земли. В этой связи знаменательно, что начиная с конца 90-х гг. XI в. переяславский князь меняет свое традиционное третье место в летописных перечнях русских князей, участников совместных предприятий (походов, съездов и т. п.), и теперь он неизменно упоминается сразу после киевского князя и перед черниговским{79}.
Приблизительно в то же время в западнорусских землях была учреждена новая епископская кафедра — во Владимире-Волынском. Решение это стоит в несомненной связи с обсуждавшимся на Майнцском синоде 1085 г. вопросом о создании Пражской (Чехо-Моравской) епископии в границах Чешского государства 60—70-х гг. X в., которые упирались на востоке в русские области по берегам Западного Буга и Стыри{80}. И хотя учредительная грамота Пражской епархии, составленная пражским епископом Яромиром-Гебхардом, так и не прошла удовлетворительной процедуры, Всеволод и митрополит Иоанн II сочли нужным укрепить конфессиональную территорию Киевской митрополии в Прикарпатье новым церковным центром[149].
Летопись вообще хвалит благочестие Всеволода, говоря, что «сий бо благоверный князь бе издетска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [жертвовал нищим], воздая честь епископом и презвутером, излиха же любяше черноризци и подаяше требованье [содержание] им. Бе же и сам воздержася от пьяньства и от похоти…». От Владимира Мономаха мы знаем также о высокой образованности его отца, который, никогда не бывав за границей («дома седя»), выучил пять языков[150], за что ему воздавали честь в чужих землях. Но, добавляет летописец, на киевском столе у Всеволода было «печали болше паче, неже седящю ему в Переяславли»; а «печаль» эта «бысть ему» от его племянников, которые просили волостей: один — той, другой — этой, а Всеволод всех мирил и раздавал им волости. К этим заботам присоединились болезни, а с ними приспела и старость. Всеволод удалился от дел, а его дружина, пользуясь этим, стала разорять киевлян поборами и продажами (судебными штрафами); «княжая правда» уже не доходила до людей, Всеволод же «сему не ведаша в болезнех своих». 13 апреля 1093 г. великий князь «преставися тихо и кротко» и на следующий день был погребен в киевском соборе Святой Софии рядом со своим отцом.
Уход со сцены последнего представителя поколения Ярославичей означал, что сроки действия завещания Ярослава истекли. Древнерусская политическая система снова стояла на пороге преобразований.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ПОСЛЕДНИЕ СКРЕПЫ ЕДИНСТВА
1093-1132 гг.
Глава 1.
ОТЧИННОЕ ПРАВО
Смерть Всеволода оставила открытым вопрос о наследовании киевского стола. Хотя за несколько дней до кончины великий князь и вызвал к себе в Киев сыновей, Владимира Мономаха и Ростислава, но, кажется, только для того, чтобы проститься с ними. Во всяком случае, если верить летописи, никаких политических распоряжений с его стороны не последовало.
Мономах, как старший в семье, оказался полным господином положения. Киев находился в его руках, а вместе с ним и большая часть русских волостей — Переяславль, Чернигов, Новгород, Смоленск, Ростово-Суздальская, Рязанская и Муромская земли. Наличный расклад сил как будто звал его к тому, чтобы принять великое княжение, тем более что и сами киевляне, по известию Татищева, просили его об этом{81}. Однако Мономахом овладели раздумья, суть которых летописец передает следующими словами: «Аще сяду на столе отца своего, то имам рать со Святополком, яко то есть стол преже отца его был». Результатом этих размышлений стала добровольная уступка киевского княжения Святополку: «И размыслив, посла [Владимир] по Святополка Турову, а сам иде Чернигову, а Ростислав Переяславлю. В неделю Антипасхи[151] месяца априля в 24 день приде Святополк Кыеву… и седе на столе отца своего и стрыя [дяди] своего».
