Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Государственный статус Тмуторокансквго княжества претерпел кардинальные изменения. Из русской волости оно превратилось в византийскую провинцию. Подтверждением тому служит фрагмент похвальной речи византийского сановника Мануила Ставоромана, обращенной к императору Алексею I Комнину. Превознося его заслуги перед империей, Мануил перечисляет приобретения Алексея в Европе и Азии и среди прочих земель упоминает, в частности, и «то, что лежит у Киммерийского Боспора», причем, согласно географическим представлениям автора, здесь имеются в виду оба берега Керченского пролива{69}. Относящаяся к этому времени печать Олега Святославича, схожая по типу с печатями провинциальных имперских стратигов, также показывает, что он вступил во владение Тмутароканским княжеством в качестве византийского наместника с титулом «архонт Матрахи[133], Зи-хии[134] и всей Хазарии[135]». Свои обязательства перед Алексеем I русский «архонт» выполнял неукоснительно, наладив бесперебойное снабжение византийской армии таманской нефтью[136].
Труднее установить, какие отношения складывались у Олега Святославича с великим князем Всеволодом. «Слово о полку Игореве» дает понять, что его возвращение из Византии было воспринято в Киеве и Чернигове с тревогой: «Той Олег бо мечем крамолу ковал и стрелы по земле сеяше. Ступает в злат стремень в граде Тьмуторокане — той же звон слыша давный великый Ярославль сын Всеволод, а Владимир [Мономах] по вся утра уши закладаша в Чернигове». Однако летопись, отметив вокняжение Олега в Тмуторокани, напрочь забывает о нем на целое десятилетие, вплоть до смерти Всеволода в 1093 г., что можно расценить как свидетельство достаточно спокойных отношений тмутороканского «архонта» со своим киевским дядей. В сохранении создавшегося положения больше всех был заинтересован Алексей Комнин, который, по всей видимости, и выступил третейским судьей в улаживании трений между Олегом и Всеволодом. На роль дипломатического представителя императора в Русской земле с большой долей вероятности можно выдвинуть киевского митрополита Иоанна II, вступившего в управление Русской церковью около 1077 г. В отличие от своих предшественников, не оставивших по себе сколько-нибудь выдающейся памяти, митрополит Иоанн поразил русских людей своей ученостью, благочестием и даром слова. Повесть временных лет говорит о нем так: «Муж хытр книгам и ученью, смирен же и кроток, молчалив, речист же книгами святыми утешая печалныя, и сякого не бысть преже в Руси, ни по нем не будет сяк»[137]. Такому человеку было вполне по силам уговорить Всеволода оставить мысль о возвращении под свою руку Тмуторокани, а Олега — отложить до лучших времен добывание черниговского стола.
II
В отношениях с Изяславичами выжидательная политика Всеволода имела гораздо больший успех. Ее итогом было возвращение под власть великого князя Волыни и Новгорода.
Собственно говоря, получилось так, что сыновья Изяслава сами не усидели на своих столах, между тем как Всеволод первое время не давал им ни малейшего повода для ссор. Наоборот, в первой половине 80-х гг. XI в. он оказал поддержку Ярополку Изяславичу в его распре с изгоями Ростиславичами. Поколение последних состояло из трех братьев, один из которых, Володарь Ростиславич, уже успел поучаствовать в лихом набеге на Тмуторокань, а двое других — Рюрик и Василько, — как явствует из летописи, жили во Владимире-Волынском княжестве без собственных волостей, на иждивении Ярополка. Но в начале 1084 г. эти двое Ростиславичей «выбежали» от своего кормильца — не сказано куда, однако весьма вероятно, что путь их лежал на нижний Дунай, где, по всей видимости, обретался и выгнанный из Тмуторокани Володарь. «Совокупившись» все вместе, Ростиславичи нагрянули во Владимир-Волынский и захватили княжеский стол. Все это случилось в отсутствие Ярополка, который, ни о чем не подозревая, уехал встречать Пасху к дяде в Киев.
Всеволод вступился за обиженного племянника. По его поручению Владимир Мономах согнал Ростиславичей с владимиро-волынского стола и вернул княжение Ярополку. Впрочем, Мономахово «Поучение» свидетельствует, что Ростиславичи не сложили оружия, так как, по словам автора, ему пришлось в том же году ходить на Ростиславичей[138] «за Микулин», а весной 1085 г. вместе с Ярополком «на Броды», и, кажется, без особого успеха. Оба упомянутых города находились в Галичине, из чего можно заключить, что Ростиславичи прочно закрепились на этой южной окраине Владимире-Волынской земли. Осенью 1085 г. потребовалось также заново усмирять Всеслава Полоцкого. Внезапным броском Мономах захватил Минск и совершенно разорил его, не оставив в городе ни челядина, ни скотины, по его собственному выражению[139].
Снова заняв владимиро-волынский стол, Ярополк недолго питал благодарные чувства к дяде и вскоре сам очутился в стане врагов Всеволода. Оправданием ему могло служить только то, что на сей раз великий князь действительно волей или неволей ущемил его интересы. Дело касалось знакомого нам изгоя Давыда Игоревича. Отпущенный Олегом Святославичем из Тмуторокани вместе с Володарем Ростиславичем, Давыд разошелся со своим подельником и, обзаведясь новой дружиной, ударился в откровенный разбой. В 1084 г. он объявился в днепровском устье, где захватил город Олешье и ограбил «греков» — византийских (может быть, херсонских) купцов, промышлявших торговлей с Русью. Действия Давыда, перекрывшего главную водную артерию русско-византийской торговли, от которой зависело благосостояние крупнейших городов Русской земли, а следовательно, и великокняжеской казны, носили характер неприкрытого шантажа. Чтобы унять расходившегося изгоя, Всеволоду пришлось скрепя сердце наделить Давыда волостью во Владимире-Волынской земле, где некогда сидел его отец (см. с. 8). Давыд получил в удел Дорогобуж — город в верховьях реки Горынь, на востоке княжества.
Но тут задетым себя почувствовал Ярополк, и без того только что потерявший Галичину. Он начал что-то замышлять против Всеволода, послушав, как говорит летопись, «злых советник». Кто были эти люди и к чему они склоняли Ярополка, неизвестно. Не стоит забывать, что этот Изяславич был родственником польского князя, зятем саксонского маркграфа и вассалом римского папы[140]. Такое изобилие влиятельных покровителей предоставляло ему широкий выбор для маневра. Как показало будущее, он предпочел традиционного в своей семье союзника — Польшу, где к тому времени Болеслав II уступил место на престоле своему младшему брату Владиславу I (1079—1102). Мы не знаем, шла ли между заговорщиками речь о новом польском походе на Киев, но замыслы Ярополка несомненно представляли серьезную угрозу для Всеволода, потому что, когда о них каким-то образом стало известно при дворе великого князя, ко Владимиру-Волынскому был спешно двинут военный ангел-хранитель Всеволода — Владимир Мономах. Ярополк, по-видимому не особенно полагаясь на верность владимирцев, отослал дружину вместе с женой, матерью и казной в Луцк, а сам метнулся в сторону польской границы. Однако лучане выдали Ярополкову семью Мономаху, который отправил обеих женщин и взятое «именье» Изяславича в Киев. На владимиро-волынский стол был переведен Давыд Игоревич.
Ярополк против своих ожиданий не нашел в Польше ни военной, ни дипломатической поддержки, ибо явился ко двору Владислава I в самое неподходящее время, когда тот был поставлен перед необходимостью озаботиться безопасностью собственных владений. Польско-германские и польско-чешские отношения переживали период очередного обострения.
В начале 80-х гг. XI в. германский король Генрих IV отыграл у папы Григория VII все, что незадолго перед тем потерял в Каноссе. Этому способствовала грубая политика самого папы, который, одержав кажущуюся победу над столь могущественным противником, возомнил о себе невесть что. Во всех концах Европы папские легаты вмешивались во внутреннюю жизнь государств. Они смещали епископов, выступали против государей и выколачивали из населения «дань святого Петра». Григорий VII требовал, чтобы им везде и повсюду оказывалось повиновение, как ему самому — наместнику Бога на земле. Во Франции его посланцы, действовавшие под лозунгом «ругань проходит, деньги остаются», вызвали народные волнения, в которых участвовало не только низшее и среднее духовенство, но даже реймсский архиепископ. В Камбре толпа сожгла папского легата живьем; в Туре восставшие разгромили церкви. По свидетельству европейских хронистов, убийства представителей Рима стали повседневным явлением{70}. Однако Григорий VII, несмотря ни на что, настойчиво проводил в жизнь свою идею примата папской власти над светской. Это оттолкнуло от него даже многих из его недавних сторонников. Генрих IV чутко уловил изменившуюся расстановку сил. В 1081 г. он двинулся с войском на Рим, прогнал Григория VII и посадил на римский престол своего ставленника (в католической традиции «антипапу») Климента III, который в благодарность венчал его императорской короной. Бежавший Григорий VII призвал на помощь сицилийских норманнов, завладевших к тому времени южноиталийскими областями. Норманны выгнали из Рима Климента III и императорский гарнизон (1084), но предали город такому страшному разорению, что после их ухода Григорий VII, опасаясь народного возмущения, бежал вслед за ними и в 1085 г. умер в Салерно, брошенный всеми.
