Александр Зимин - Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)
«Что де еси отдал монастырь свой в великое государьство, ино-де еси отступил от небеснаго, а пришел к земному (царю. — А. 3.)»[431].
Этим самым Серапион хотел сказать, что Иосиф Волоцкий пошел на службу к великому государю, нарушив церковное, «божественное» установление, изменив делу церкви.
Вассиан Патрикеев сообщал, что Серапион советовал Иосифу лучше уйти из владений Федора Борисовича, чем передавать великому князю монастырь, основные богатства которого были созданы волоцкими князьями:
«Яко же и тебе рек Серапион: «Не достоит ти с князем Феодором сваритися и силою у него жити на его отчине»».
В другом месте он писал:
«Не токмо сам погреши, но и вся обитель свою соблазни, на своего великого господина, будучи в его отчине под его областию, и отчину его преобидил и князя уничижил»[432].
Получив известие об отлучении от церкви, Иосиф Санин первое время не мог принять какого-либо определенного решения: слишком неожиданно и велико было наказание, наложенное Серапионом — одним из крупнейших церковных деятелей той эпохи. Позднейшие жизнеописатели Иосифа Волоцкого сообщали, что якобы он ждал от Серапиона известия о смягчении наказания: «Не ускори послати к пре-священному Симану… но ждаше от архиепископа ослабы». Даже старцы Волоколамского монастыря советовали ему бить челом новгородскому архиепископу[433].
Однако Иосиф принял другое решение: он послал челобитные грамоты великому князю и Симону-митрополиту, в которых жаловался на неправильное, по его мнению, решение Серапиона[434]. Ему было известно, что московские государи защищали своих ставленников, даже если против них выступали могущественные иерархи. В 1509 г. складывалась сходная ситуация. Расчетливый волоцкий игумен изобразил дело так, что якобы Серапион наложил на него наказание из-за самого факта перехода под власть великого князя, а не из-за того, что Иосиф перешел под великокняжеский патронат без согласия архиепископа. За своего брата при дворе Василия III усиленно хлопотал Вассиан Санин, а также архимандрит Андронникова монастырая Симеон и друг волоцкого игумена Василий Андреевич Челяднин[435]. В то же самое время Серапион пытался добиться свидания с московским государем, но безуспешно. Он еще зимой хотел попасть в Москву, чтобы переговорить с Симоном об Иосифе Санине, однако это ему не удалось. После того как было послано Иосифу отлучение, Серапион решил отправиться с объяснениями в Москву, но и на этот раз ему не пришлось исполнить своего намерения[436].
В Москве состоялся собор, на котором с Иосифа Санина отлучение было снято, а Серапион заочно осужден. Одновременно Серапион был насильно доставлен на заседание нового церковного собора, состоявшегося в июле 1509 г.: «Лета 7017 месяца мая поймал князь новгородского архиепископа Серапиона и велел вести его к Москве и учениша на него собор»[437]. Вторая соборная грамота помечена июлем 1509 г. Серапион же сведен с архиепископства на третьей неделе после Пасхи, т. е. 7 апреля[438].
Второй собор был пустой формальностью: исход был уже предрешен. В состав его участников входили главным образом иосифляне и их сторонники (Вассиан Санин, Досифей Крутицкий и др.). Они истолковали слова из грамоты Серапиона к волоцкому игумену о «земном» и «небесном» в том смысле, что якобы тот «учинил Волок небом, а Москву землею». Василий III был возмущен новгородским владыкой, осмелившимся назвать «князя Федора небесным, а меня земным». Участь Серапиона легко было предугадать. Он был заточен в наиболее преданном великому князю Андронникове монастыре. Так окончился первый этап столкновения Иосифа Волоцкого с новгородским архиепископом. За противоборством двух незаурядных церковных деятелей легко угадывается борьба двух группировок в среде духовенства. Одна из них (возглавляемая волоцким игуменом) искала опору в великокняжеской власти и готова была поддержать ее единодержавные тенденции, другая (во главе с Серапионом) упорно отстаивала устремления воинствующей церкви, пытавшейся утвердиться над великокняжеской властью и диктовать ей свои требования. Последняя группировка пользовалась сочувствием в тех русских землях, где были сильны центробежные тенденции (и прежде всего в Новгороде).
Заключительным аккордом происшедших событий стало назначение 21 августа 1509 г. архимандрита Андронников-ского Симеона, оказавшего большие услуги Василию III в деле с Сераиионом, епископом Суздальским[439]. К тому же Симеон «ученик… бе Иосифов»[440]. Через три дня после назначения Симеона Тверское епископство получил игумен Богоявленский Нил[441]. По своему происхождению он был грек и родственник Юрия Дмитриевича Траханиота, казначея и верного сподвижника московского государя[442].
На этот раз столкновение Василия III с его удельными братьями и оппозиционными элементами русской церкви было им выиграно. Можно было приступать к реализации более серьезных планов.
Глава 6
Псков
Создание оборонительных бастионов вокруг рубежей Русского государства, подавление удельнокняжеского сепаратизма позволило решить и еще одну важную политическую и военно-стратегическую проблему. Речь идет о Пскове, который все еще сохранял тень былой независимости, хотя уже давно шел в русле великокняжеской политики. Без окончательного подчинения Пскова, лежавшего и на ливонском, и на литовском рубеже, начинать борьбу за Смоленск было нельзя.
Включение Пскова в единое Русское государство диктовалось даже не столько внешнеполитическими планами Василия III или интересами «обороны» (как думает Н. Н. Масленникова[443]), сколько потребностями развивающейся экономики страны[444]. Псков был одним из крупнейших торговых и ремесленных городов страны. «Псков же град, — с гордостью писал местный летописец, — тверд стенами и людей бе множество в нем». Вероятно, по своей величине он был третьим городом России (после Москвы и Новгорода). Ведь в 1510 г. в одном Среднем городе Пскова насчитывалось 6500 дворов[445]. Правда, М. Н. Тихомиров считает, что в это число летописец мог включить все псковские дворы вообще, а не только Среднего города[446]. Н. Н. Масленникова находит сведение летописца вполне достоверным[447]. Так или иначе можно считать Псков крупным городом (ведь в Москве, по Герберштейну, было 41 500 дворов). Псковские каменщики-строители, иконописцы и колокольные литцы славились на всю страну. Многочисленные ремесленники шили одежду и обувь, выделывали кожи, изготовляли металлические изделия. В Псковской земле, больше чем где-либо в стране, выращивалось льна и конопли — важнейших технических культур, пользовавшихся большим спросом на мировом рынке. Псковский торг поражал разнообразием продававшихся там товаров. Псковские купцы уже давно завязали оживленные торговые отношения с Прибалтикой, Великим княжеством Литовским и более далекими землями.
После закрытия ганзейского двора в Новгороде роль Пскова в торговле с Прибалтикой резко возросла, а 25 марта 1509 г. Псков заключил особый договор с Юрьевом (Дерптом)[448]. Государственный контроль над ганзейской торговлей был крайне важен для Василия III. Таким образом, в то время, когда в России складывались предпосылки всероссийского рынка и возникали рынки с профилирующими товарами, присоединение к Русскому государству Пскова с его развитой экономикой было насущной необходимостью для дальнейшего развития всей страны в целом.
Василий III имел и личные основания относиться к псковичам с недоверием. Ведь еще в 1499 г. они посылали депутацию к Ивану III, с тем чтобы у них княжил Дмитрий, внук великого князя, а не Василий Иванович[449]. Вряд ли забыл подобное непослушание псковичей мстительный княжич Василий (сам Дмитрий умер в темнице за полгода до начала похода на Псков).
Внешнеполитическая обстановка для проведения псковской акции была вполне благоприятна[450]. С Великим княжеством Литовским продолжалось состояние мира. Крымские набеги не давали покоя ни Литве, ни Польше. Так, осенью 1509 г. 50-тысячное войско крымских царевичей вторглось в Великое княжество Литовское, а отдельные его отряды доходили даже до Вильно[451]. Четырнадцатилетнее перемирие с Ливонией (25 марта 1509 г.) не омрачалось никакими тревожными инцидентами, тем более что Тевтонский орден готовился к войне с Польшей и настаивал, чтобы Ливония избегала вооруженного конфликта с Россией. В сентябре 1509 г. Сигизмунд даже упрекал Василия III в том, что Михаил Глинский ведет антилитовские переговоры с датским королем Иоанном. Дания в это время находилась в союзнических отношениях с Россией. Швеция, а также Любек с другими ганзейскими городами начали теснить Данию, и она стремилась обеспечить себе поддержку других держав[452]. Желая укрепить русско-имперские отношения, 9 августа 1509 г. Василий III направил Максимилиану послание, в котором в принципе соглашался на восстановление ганзейского двора в Новгороде, о чем ходатайствовал император п. Правда, до реального исполнения этого обещания было далеко. Вскоре новгородцы под благовидным предлогом отказали ганзейцам в том, на что милостиво соглашался Василий III[453]. Несколько позже (28 марта 1510 г.) новгородские наместники заключили четырехлетнее перемирие и со Швецией[454]. Налаживались в это время мирные отношения с Крымом и Казанью.
