Леонид Шестаков - Всадники
- Спасибо, дядя!
- На здоровье! А теперь расскажи, как думаешь домой добираться. Ведь отмахали мы за эти дни верст полтораста.
- Домой? - вздохнул Севка. - К бабке? Она и сама-то голодная-преголодная. А тут еще я. Домой мне никак нельзя, дядя. Вот если б вы в эскадрон взяли. Не глядите, что мал, мне уже четырнадцатый, прибавил он себе целый год. - Могу при санчасти состоять или при кузнице с дядей Архипом. А если что - из пулемета тоже...
- Можешь из пулемета?
- Смогу! Пулеметчик Дроздов сколько раз при мне разбирал своего "максимку" до винтика. И ничего в нем хитрого, в пулемете.
Подумал, помолчал эскадронный.
- Писаря ко мне! - приказал.
Явился писарь, козырнул, звякнул шпорами.
- Зачислить товарища Снеткова на котловое довольствие! Пока будет при кухне, а там увидим.
Вот как повернулась Севкина жизнь. Хоть без коня, без шашки, да все равно он теперь боец! А со временем добудет и коня.
Быстрый, неутомимый парнишка приглянулся всем. Кашевар, дядя Андрей, не скупился на похвалы:
- Огонь, не парень! Вихрь! Одно плохо - разут. Надо ему каку-никаку обувку справить, а то виду нет - шпоры не к чему прицепить.
И справил: где-то в деревне выменял у старика на алюминиевую собственного литья ложку пару новеньких пеньковых лаптей.
- Обувайся! - приказал. - Для лета - легки, для зимы теплы. Не у каждого взводного такая шикарная обувка имеется. Видел, в чем воюют?
- Как не видеть, - ответил Севка. - У кого опорки, у кого калоши.
Кавалерия может воевать и в конном, и в пешем строю. Но в пешем она теряет главное свое преимущество - подвижность. Потому-то эскадрон, в котором служил Севка, часто перебрасывали, придавая его пехотным полкам для прорыва, для выхода на фланги, а то и в тыл противника. И хоть Севка в боях пока не участвовал, все же многое успел повидать и понять.
Дядя Андрей поучал:
- Главное - тыл, это уж завсегда. Фронт на нем, как дом на фундаменте. Наш эскадрон, к примеру, ходит сейчас по тылам противника. Через то у беляков дрожь в коленках и несварение желудка - не знают, где мы их лишь куснем для виду, а где под корень вдарим.
Засыпав две горсти соли и размешав в котле, кашевар продолжал, снизив голос:
- Беспременно вдарим! По всем приметам, не сегодня-завтра.
Предчувствие не обмануло старого бойца. В ночь Ребров перебросил эскадрон к небольшому селу, укрыл в роще и послал разведку.
- В гарнизоне от силы рота! - доложил старший разведки. - И, видать, нас не ждут. Вооружение не так чтобы шибкое: артиллерии - ноль, а пулеметов, по видимости, один - на колокольне. Если с наскоку...
- С наскоку петухи дерутся, - осадил разведчика эскадронный. Сколько же пулеметов, если не "по видимости"?
- Один, должно быть, - развел руками разведчик. - Они тоже не дураки показывать.
К рассвету второй и третий взводы перешли подмерзшее болотце и затаились в овраге. Первому взводу приказано спешиться и идти на село в лоб - для маскировки.
Севка видел, как из рощи выскользнула цепь первого взвода, припала к земле. За ней - вторая цепь, тоже ползком. Неужели противник не видит? Или подпускает на выстрел?
Рядом с кухней стояла в резерве запряженная парой пулеметная тачанка. Ее редко применяли в атаках, чаще при отходе - для заслона.
Пулеметчик Дроздов молча курил одну цигарку за другой, хмурился. Ездовой Охрименко лежал под кустом на попоне, укрывшись с головой шинелью, - маялся животом.
Вот и первый выстрел с той стороны! Над плетнем заголубел дымок. С нашей стороны - залп. С колокольни - пулеметная строчка. Завязалось!
- Эс-кадрон, ш-шашки к бою! Марш - ма-арш! - врастяжку скомандовал Ребров, вскидывая клинок и выпуская Бурьяна во весь мах.
Ухнула, застонала под копытами схваченная морозом земля, екнули конские селезенки. Развернувшись в лаву, всадники начали заходить на село с фланга.
И, откуда ни возьмись, с чердака крайней хаты полоснул по коннице станковый пулемет.
- Клади коней! - крикнул Ребров, сдерживая Бурьяна, и скатился на землю.
На Севкиных глазах послушно легли под огнем старые эскадронные кони, заслонив спешенных кавалеристов. А молодые, необученные - ни в какую! Обезумев от страха, метались туда-сюда, волоча на поводьях бойцов, ошалело храпя.
- Р-разворачивай! - отшвырнул цигарку Дроздов, кинулся к тачанке.
Ездовой выпростал из-под шинели усатое лицо, тупо посмотрел на пулеметчика.
- Разворачивай, старый сыч, зарублю!
Севку подхватили невидимые крылья. Вскочил на тачанку:
- Садись, дядя Федор!
Гикнул, ожег вороных кнутом, и тачанка молнией вылетела под пули. В передке во весь рост - Севка. Натянутые вожжи в руках, как струны. Вот он развернул тачанку для боя, Дроздов припал к пулемету:
"Та-та-та-та! Та-та-та-та!" По слуховому окну чердака, да по плетням, да опять по слуховому: "Та-та-та-та!"
- Федя, золотой! - повеселели бойцы. - Федя-а!..
Захлебнулся вражеский пулемет на чердаке. Кинулись беляки прочь от плетней, запаниковали.
Тут и подняли бойцы коней.
- Шашки вон! - пропел на высокой ноте юношески звонкий голос. Вдогон марш-ма-арш!
Это товарищ Касаткин, комиссар. На плечах выбитого из села противника ведет эскадрон к станции. Гореть пакгаузам железной дороги, рваться на складах патронам и снарядам, истекать керосином простреленным цистернам и валиться с высоты на землю взорванной водокачке.
Раненого командира санитары бережно подняли на повозку, фельдшер сделал укол.
На ту же повозку положил пулеметчик Дроздов и Севку. Положил, взял из тачанки полушубок, укрыл.
- Крепись, Савостьян! Поболит - перестанет. Земной тебе поклон от эскадрона.
Севка хотел улыбнуться в ответ, но губы его не послушались. Улыбнулись одни глаза.
Под вечер санитары доставили раненых на железную дорогу, погрузили в товарный вагон. Севка лежал на соломе, укрытый полушубком. Рана в плече почти не болела. Думалось про эскадрон: как он там без командира?
Дорога оказалась длинной. Вагон прицепляли то к одному поезду, то к другому. Поезда часто останавливались, долго стояли на разъездах, полустанках, а то и просто в поле.
Из шести раненых больше всех ослаб командир. Он то приходил в сознание, то снова впадал в забытье. И Севке становилось страшно, особенно по ночам: вдруг умрет!
Но приходило утро, и Степан Викторович открывал ввалившиеся глаза, требовал пить.
Потом ему стало полегче, и однажды он заговорил, тихо, почти шепотом:
- Сева, а ведь меня всего на полпальца выше сердца ударило. Чуть бы пониже - и конец... Счастье! Не иначе как твоя дареная подкова выручила.
- Вы это всерьез, дядя Степан, про подкову?
- Шучу! - улыбнулся командир. - Не в подкове суть. Тут дело случая. А счастье, Сева, оно куда сложнее. Я за ним с эскадроном уже давненько скачу. Сколько товарищей потерял, сколько полей ископытил. А счастье все еще впереди.
- Может, его и нет на свете, а люди только зря говорят, - задумался Севка.
- Как это нет! - рассердился эскадронный. - Зря, что ли, воюем, жизни кладем? Ты эти слюнявые мысли брось.
Утомленный разговором, задремал командир.
Полежал с закрытыми глазами и Севка, но спать не хотелось. Повернулся на правый бок, на левый - не уснуть. Подтянул колени, сел. Полушубок сполз, вывернулся шерстью наружу.
Севкино внимание привлекла странная заплатка, пришитая изнутри. Карман! Пальцы нашарили в уголке что-то твердое. Уцепился покрепче, оторвал сложенный вчетверо кусочек овчины, исписанный химическим карандашом. Прочел и тут же повернулся к командиру. Но тот спал.
Севка кашлянул раз, другой. Повозился на соломе, покряхтел.
- Не спишь? - открыл глаза Ребров.
- Прочитайте вот!
На квадратике оголенной от ворса овчины четко выстроились слова:
"Дорогому товарищу Ленину в подарок от крестьян села Заозерье. Полушубок сей сшил по поручению сельского схода Серафим Лыков. Носи его, Ильич, на доброе здоровье и на страх врагам".
Ребров даже чуть приподнялся на локте. Заметно волнуясь, сказал:
- Ну, брат, тебе и привалило! Смекнул, чья это вещь?
- Н-не может быть! - усомнился Севка. - Тогда как же этот полушубок к Дроздову попал?
- К Дроздову-то просто. По всей стране собирают теплые вещи для фронта. Женщины варежки, носки вяжут. А Ильич, выходит, отдал подаренный ему полушубок. Другое удивительно. Воинских частей у нас сотни, если не тысячи, а этот разъединственный полушубок попал именно в наш эскадрон!
Севка примолк. Поскреб ногтем пятнышко ружейного масла на рукаве полушубка, снял с воротника прицепившийся пустой колосок.
- Не могу поверить! Чтобы сам товарищ Ленин носил, а теперь я... Каждый скажет: "Врешь!"
- А ты, брат, помалкивай, - предупредил командир. - На эту вещь знаешь сколько охотников найдется!
Покачивало. Севка лежал с открытыми глазами и думал: "А все-таки не зря говорят про подкову, что она счастье приносит. Ведь все началось с нее. Не найди я тогда в пыли подкову, может, и в эскадрон не попал бы и не ехал бы сейчас в тыл под полушубком самого товарища Ленина...
