Ахметшин Наиль - Тайны великой пустыни
Ленту удалось увидеть в посольстве КНР в Москве, куда его сотрудники вскоре после международного кинофестиваля 1983 года стали периодически приглашать деятелей культуры, различных чиновников и некоторых синологов. Дело в том, что китайские кинематографисты именно в тот год приехали в нашу столицу после почти двадцатилетнего перерыва. В качестве переводчиков к ним определили автора настоящей книги и двух его однокашников по Институту стран Азии и Африки при МГУ им. М. В. Ломоносова.
При отсутствии на протяжении длительного периода какой-либо языковой практики наш уровень китайского языка производил удручающее впечатление, словарный запас на троих колебался в пределах 100–150 слов, включая междометия. Тем не менее мы очень мило общались с иностранными гостями, энергично размахивая руками, настойчиво повторяя одни и те же заученные на младших курсах словосочетания и выражения, регулярно заглядывая в допотопные разговорники, других никто попросту не издавал за десятилетия бессмысленного советско-китайского противостояния.
Христианский храм в Хами
Все складывалось замечательно, новая работа даже начинала нравиться, но предстояла пресс-конференция, где переводчиков ожидало неотвратимое и постыдное фиаско. Интерес к делегации из КНР, для многих совершенно неожиданно появившейся на кинофоруме, был велик, и количество аккредитованных журналистов, желающих задать тот или иной вопрос, поболтать о перспективах национального и проблемах мирового кинематографа, а заодно и покрасоваться на публике, исчислялось десятками.
Программа фестиваля предусматривала просмотр конкурсного фильма «Улица Сичжао» в субботу вечером. Что же касается официальной встречи с делегацией, то ее назначили на утро понедельника, поскольку на выходной был запланирован массовый отъезд в Ленинград. Глубоко осознавая неизбежность наступления судного дня, горе-переводчики решили напрямую объясниться с китайцами и попытаться заручиться их поддержкой. Такую беседу хотелось провести в неформальной обстановке, поэтому я заранее попросил матушку (замечательная была женщина!) испечь пирожки и подготовить разносолы.
Публика тепло встретила добротную картину с незамысловатым сюжетом о семейных и бытовых проблемах городских жителей на фоне стремительно меняющего свой облик Пекина. Большинство присутствовавших прекрасно понимали значение ее показа для будущих наших контактов с Китаем в области культуры. По дороге на вокзал и в купе разогнавшегося поезда тема разговора оставалась неизменной, и вскоре на столе «совершенно неожиданно» появилась отечественная водка с упомянутой закуской.
Мы сразу почувствовали, как китайцы, в те годы наверняка проинструктированные перед ответственной поездкой в Москву, несколько напряглись и чуть занервничали, но нам отступать уже было нельзя. Последние сомнения были отброшены, и еще долго мы поднимали стаканы за родителей и их долголетие, успехи китайского кинематографа, наше тесное сотрудничество и, конечно, крепкую дружбу между СССР и КНР. Проблемы со спиртным, столь характерной для российских застолий, не возникло, поскольку собеседники в нужный момент извлекли из сумки свой национальный напиток крепостью почти в 60 градусов, вызвав у нас неподдельный восторг.
Пресловутая пресс-конференция после такой трапезы перестала казаться страшным монстром. В возникшей ситуации стороны решили действовать по схеме «семейного подряда», в начале 80-х годов быстро набиравшего обороты в китайской деревне. Переводчиков подробно ознакомили с основными пунктами выступления делегации. Мы, в свою очередь, четко распределили роли и весьма неплохо пересказали собственные «домашние заготовки», по мере возможности сдерживая неугомонных журналистов. Проявив недюжинную смекалку, сплоченный коллектив единомышленников справился с поставленной задачей и остался весьма доволен собой.
Наш прославленный соотечественник Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888 гг.) весьма доходчиво и убедительно наставлял каждого, кто собирался отправиться в эти края: «Не ковром там будет постлана ему дорога, не с приветливой улыбкой встретит его дикая пустыня, и не сами полезут ему в руки научные открытия. Нет! Ценою тяжелых трудов и многоразличных испытаний, как физических, так и нравственных, придется заплатить даже за первые крохи открытий». Среди качеств, которыми, по его мнению, должен обладать путешественник, «цветущее здоровье, сильный характер, энергия, решимость, хорошая научная подготовка, любовь к путешествию, беззаветное увлечение своим делом», «да и пускаться вдаль следует лишь в годы полной силы».
Последнее высказывание особенно удручает, если тебе уже под пятьдесят. Впрочем, когда читаешь в прессе о 60— 70-летних американцах и японцах, настойчиво и довольно успешно карабкающихся на Эверест, возникают диаметрально противоположные чувства, но, вероятно, те иностранцы ведут принципиально иной образ жизни.
Н. М. Пржевальский — личность, безусловно, выдающаяся, хотя, с другой стороны его мало интересовали захватывающие исторические сюжеты и грандиозные этнические процессы далекого прошлого, а также уникальные памятники духовной культуры, у него были другие цели.
Мне же хотелось сосредоточить внимание на древних реликвиях и погрузиться в атмосферу интеллектуальных поисков народов, когда-то населявших эти земли.
В конце XIX века известный русский географ и зоолог Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло (1860–1936 гг.), путешествовавший в Западном Китае, писал, что «история мелких общин или даже государств», много столетий назад возникших на южных склонах Тянь-Шаня и Куньлуня, «полна бесконечных войн и варварских опустошений. Может быть, незадолго до нашей эры Восточный Туркестан и был блестящим собранием городов, в миниатюре — древняя Бактрия; может быть, он полон был самых замечательных сооружений, но, увы! от этих времен уже ничего не осталось… Все погибло, все снесено было с лица земли теми лавинами диких номадов, которые, со времени хуннов (сюнну. — Н. А.), то и дело наводняли эту страну».
О Хами его суждения еще более безрадостны: и прошедшее не блестяще, и в будущем «нет оснований ожидать для него чего-нибудь чрезвычайного, чего-нибудь такого, что сразу подняло бы благосостояние жителей этого оазиса». Город оживал лишь при «замешательствах на западе», когда в него вступала китайская армия. Сюда везли не только военное снаряжение, но и промышленные товары, продукты питания, включая рис. После разрешения очередного конфликта войска уходили, купцы разъезжались, и Хами «принимал снова свою прежнюю физиономию небогатого центрально — азиатского городка».
По свидетельству прекрасно владевшего уйгурским языком казахского ученого-просветителя Чокана Чингисовича Валиханова (1835–1865 гг.), в XIX веке город не имел торгового значения и был важен только как транзитный пункт, как этап на пути из внутреннего Китая в его западные районы. Товары привозили в основном из Пекина, что влекло за собой страшную дороговизну: «Дешево у нас только серебро», — комично говорили., китайские лавочники».
Вначале XX века Синьцзян посетил полковник генерального штаба царской армии барон Карл Густав Маннергейм (1867–1951 гг.), позднее командующий финскими войсками в боевых действиях против Советского Союза и президент Финляндии в 1944–1946 годах. Он составил «Предварительный отчет о поездке, предпринятой по высочайшему повелению через Китайский Туркестан и северные провинции Китая в Пекин в 1906–1908 гг.». Остановившись в Хами, барон, например, обратил внимание на то, что каждая из трех частей города обнесена зубчатой стеной «до крайности плохого устройства» — просто землебитной глиняной оградой квадратной формы, по углам которой и в середине размещались башни для продольного обстрела стен.
Критические замечания об условиях и уровне жизни населения в регионе и его городах-оазисах весьма часто встречаются в записках путешественников XIX— первой половины XX века. Конечно, нельзя не заметить некоторую тенденциозность в работах отдельных авторов, но в целом они стремились показать объективную картину увиденного.
Однако с тех пор прошло уже много времени, а за последние двадцать с небольшим лет Китай кардинально изменился. Повсюду сумасшедшими темпами ведется строительство ультрасовременных высотных зданий и транспортных магистралей, расширяются уже имеющиеся дороги, а одно- и двухэтажные улочки стремительно уходят в прошлое, что нередко вызывает грустные чувства.
Центр города: памятник хамийской дыне
Для непредвзято мыслящего человека повсеместный успех реформ налицо, тем не менее, никто не собирается закрывать глаза на сложности, которые были и есть. Так что поездка в Синьцзян— это не только странствия по древним караванным тропам Шелкового пути и посещение выдающихся памятников истории и культуры, но и знакомство с переменами, произошедшими в некогда экономически отсталом регионе, встречи с интересными людьми, решающими сложные проблемы наступившего века и тысячелетия, приобщение к современной повседневной жизни Срединной Азии.
