Сергей Мартьянов - Глоток воды
Балашов уже садился в кабину, когда к нему подбежал Николай Литвинов, тот самый Литвинов, у которого сегодня день рождения и выходной.
- Товарищ капитан, разрешите мне взять коней и участвовать в поиске?
Капитан кивнул.
Машина рванулась по разбитой пыльной дороге.
Кто там прошел? Вот тебе и сдача норм на значок ГТО, соревнования по следопытству...
Густое облако пыли накрыло машину, когда она остановилась неподалеку от Матлаша. Вместе с ним Балашов побежал к следам, а из кузова один за другим спрыгнули Давиденко с розыскной собакой Риной, Ефименко и Кашуркин. Им и предстояло вести поиск по следу. Только Давиденко, коренастому, крепкому пареньку, довелось задерживать нарушителей, остальным не приходилось, но все они были хорошие, опытные пограничники.
Капитан внимательно осмотрел следы - сначала на дозорной тропе, потом на песчаной косе и снова вернулся к КСП - теперь уже имея твердое представление о них, как бы нарушители ни ухищрялись.
Судя по всему, это были молодые здоровые парни; у одного из них подошвы были в крупных рубчиках наискосок, у другого - в мелких, крест-накрест. Вот детали очень важные в поиске, без них во время преследования пограничники были бы как слепые.
А солнце уже припекало вовсю. День обещал быть жарким. Вздымая пыль, с лошадьми прискакал Литвинов. Капитан и солдаты сели на коней и поехали к кромке барханов, а машина вернулась на заставу. Литвинова и Матлаша Балашов послал в обход, по старой контрабандистской тропе.
Сто, двести, триста метров, полкилометра, километр пограничники ехали по заметенным следам. Бороздки от веток виднелись на солончаковых лысинах, на стенках сухих арыков, на песчаных склонах холмов. Следы вели к барханам.
И только в барханах нарушители пошли нормальным ходом. Пучок веток валялся на пепельно-сером песке.
- Давиденко, подберите ветки и поставьте на след собаку, - сказал Балашов.
Давиденко давно ждал этой команды. Он соскочил с коня, потрепал Рину по загривку и дал ей понюхать ветки, потом след. Он приступал к своим обязанностям со всей энергией, на которую был способен, и с твердой уверенностью, что только он и его Рина доведут дело до конца, только они.
Говоря откровенно, Рина не вызывала особенного уважения к себе. Уж больно она была неказистой, эта небольшая собачка неопределенной буро-рыжеватой масти. Никакой в ней осанистости, никакой мощи, как у других псов, живущих на заставе. Но те были сторожевые, а эта розыскная, высший класс. Главный ее козырь - чутье и дрессировка. Рина взяла след и рванулась вперед.
Теперь свое слово должен был сказать радист Михаил Ефименко.
- Алло, Небесный, Небесный? Я Небесный один. Я Небесный один. Пошли по следам в западном направлении. Перехожу на прием.
Связь работала отлично. С заставы сообщили, что параллельным маршрутом в барханы выходит поисковая группа во главе с сержантом Евсеевым. Резервы штаба отряда прикрывают выходы из барханов.
"Развертывается операция, - удовлетворенно подумал Балашов. - Все идет хорошо".
4
Трудно сказать, кто первым потянулся к фляжке с водой. Пить захотелось всем - как только миновали один бархан, второй, третий, как только углубились в эти мертвые, не знающие пощады пески. Они источали такой жар, что Рина принялась поджимать под себя лапы, а у людей пересохло в горле и языки казались тверже рашпиля.
Первый раз напились досыта, потом выпили по три глотка, потом - по два. Не требовалось никакой команды об экономии воды. Все понимали, что пески нескончаемы, а фляжки вмещают только по четыре стакана.
И потом стали отпивать по одному глотку. По одному, не больше.
А барханы уходили все дальше и дальше, им не было ни конца, ни краю этим сыпучим курганам, поросшим щетиной тощего саксаульника, не дающего тени. Пепельно-желтая земля рассыпалась в прах под копытами лошадей, она обжигала лапы Рины, и она все приплясывала и приплясывала, поджимая под себя то одну, то другую ногу.
Давиденко взял ее в седло, но не надолго: следы потерялись. Все-таки человеческий глаз не столь изощрен, чтобы безошибочно отыскивать их. Только звериное чутье могло справиться с этим делом. Только собачий нос, черный и влажный.
"И это в век атома и кибернетики", - подумал капитан Балашов.
Нарушители спешили, однако действовали осмотрительно. То и дело они взбирались на вершины барханов, таких высоких и сыпучих, что на них не могли взобраться кони. Пограничники объезжали барханы по сторонам и делали широкие круги, пока не отыскивали след снова. Это было утомительным занятием.
А где-то шла тихая мирная жизнь. Просыпались люди, развертывали свежие газеты, садились пить чай...
Солнце потеряло всякую совесть. Оно шпарило без передышки, словно выслуживалось перед землей и небом; оно даже все побелело от неимоверной натуги; белым стал небосвод, белые круги и пятна плавали перед глазами.
И хоть бы одна живая тварь на пути! Ни птицы, ни зверя. Пески и пески. Низкий тощий саксаульник, полынь. Впрочем, вот что-то прошмыгнуло. Ящерица. Вот - змея. Множество нор. Ими изрыты все склоны барханов, и только чудом лошади не проваливаются в них и не ломают ног.
Потом зачастили заросли сухой прошлогодней травы, и следы потерялись совсем. Жесткие стебли чертовски неразговорчивы, они не хотят выдать тайны. Вся надежда была только на Рину, но она сильно устала. Вывалился язык, запали бока. Она жарко, прерывисто дышала и жалобно смотрела на Давиденко.
Пограничники понимали: если Рина не пойдет, никто из них ее не заменит. Чудес не бывает.
- Сто-ой! - протяжно скомандовал капитан Балашов. - Слить всю воду во фляжку Давиденко. Поить только собаку.
Он первым отстегивает свою фляжку и подает солдату. Давиденко сливает воду бережно, как аптекарь. Потом свою фляжку подает Кашуркин, потом Ефименко. Они делают вид, что расстаются с водой равнодушно, как с папироской для ближнего.
Давиденко слез с коня, подошел к Рине. Овчарка дышала всем своим телом. Давиденко отлил немного в ладонь, поднес ее к морде собаки. Рина с жадностью вылакала одну пригоршню, потом вторую, третью... Поднялась на ноги, встряхнулась, завиляла хвостом. Давиденко смочил носовой платок, протер им ноздри. Потом крепко завинтил крышку, поболтал флягой. А люди отвернулись, стараясь не слышать бултыханья воды.
Теперь самым важным было - возьмет ли Рина след, а еще более важным настигнут ли они нарушителей. Рина, покружив меж барханов, учуяла след, пошла ходче. Когда она уставала, Давиденко снова поил ее, брал в седло, закрывал телом от палящих лучей солнца. Люди старались не думать о жажде.
Через каждые полчаса Ефименко передавал по радио координаты и в ответ слышал спокойный сипловатый басок: "Добре..."
К часу дня впереди показались заросли камыша. А где камыш - там и вода! Там могли прятаться нарушители - ведь они тоже не железные.
- Приготовить оружие! - негромко приказал капитан.
Пограничники осторожно въехали в камыши. Это был всего лишь небольшой островок иссушенных зноем, ломких, пахнущих гнилью тростинок, и найти в нем человека не представляло никакой трудности. Но людей там не было. Не было и воды. Она давно высохла.
И еще ехали два часа - в пекле, без глотка воды. Хоть бы мутная лужица, хоть бы вонючая грязь! Ничего. Сыпучий песок, белое небо, белое солнце.
Вдобавок почти совсем затухла рация заставы. Отъехали так далеко от нее, что радиоволнам не хватало сил преодолеть пространство. Ефименко еле-еле расслышал: нужно держать связь с промежуточной рацией, находившейся в поисковой группе сержанта Евсеева.
- Алло! Небесный два. Небесный два? Я Небесный один. Я Небесный один. Слышите меня? Продолжаем преследование, перехожу на прием.
Небесный два услышал, продублировал на заставу.
Пить!.. Пить!..
Да, это были самые тяжелые, самые отчаянные часы. Капитан оглядывался на солдат: выдержат ли? Бодрее всех держался Григорий Давиденко. Всегда живой, веселый, с неунывающими смешливыми глазами, он и сейчас отпускал задиристое словечко, щеголяя своим украинским говорком. Молчаливый Василий Кашуркин сосредоточенно поглядывал по сторонам. Этот себе на уме, на характере вытянет. Светловолосый, с задумчивыми глазами Михаил Ефименко рысил позади всех. Ему, пожалуй, тяжелее остальных - рация весит тридцать два килограмма. Но ничего, не жалуется.
"Выдержат!" - решил капитан. О себе он не думал - о своем немолодом возрасте, бешено колотившемся сердце, отяжелевших руках. Зато почему-то представилось ему, как жена Людмила Григорьевна то и дело заглядывает в канцелярию заставы: как там ее Витя? Она всегда о нем беспокоится. Чудачка!..
Пить!.. Хотя бы по одному глотку на брата. Но хозяином воды была Рина.
И настал момент, когда она выпила последний глоток. Давиденко долго держал над ладонью фляжку - вытекло еще три или четыре капли. Ими он смочил платок и последний раз протер ноздри овчарки. Пограничники облизали запекшиеся губы.
