Сергей Цветков - Узники Бастилии
Восставшие возвратили Обрио свободу и даже предложили ему как человеку энергичному и опытному стать их вожаком. Но он не решился прибавить к прежним обвинениям против него еще и участие в мятеже. Ночью бывший прево переоделся и бежал из Парижа. Он пробрался на родину, в Бургундию, где и умер, всеми забытый.
Строительство Бастилии было завершено без него, в 1383 году.
Козлиный балет
Достижение Карлом VI совершеннолетия и его последующее долгое царствование не принесло Франции облегчения. Безумие рано омрачило королевский рассудок, и власть по-прежнему оставалась в руках его дядей, герцогов Беррийского и Бургундского, и зятя, герцога Орлеанского, почти открыто сожительствовавшего с королевой Изабеллой.
Король не был способен наказать непокорных сеньоров. В 1392 году он выступил в поход против Монфорта, герцога Бретонского, укрывавшего у себя сеньора Пьера де Краона, виновного в покушении на убийство коннетабля[6] Франции.
Недалеко от Монса какой-то старик, с виду сумасшедший, остановил лошадь Карла:
– Король, не ходи дальше, за тобой по пятам идет измена!
Слова старика так поразили Карла, что он впал в бешенство и, выхватив меч, кинулся на свою свиту с криком:
– А, вы хотите выдать меня моим врагам, изменники!
Свита обратилась в бегство, но король догнал и зарубил четырех человек. Только сломав о чьи-то доспехи свой меч, Карл позволил снять себя с лошади и уложить в экипаж.
Война на том и закончилась, королевское войско повернуло назад. Кто был этот загадочный старик, осталось невыясненным; ходили слухи, что сцена была подстроена дядями короля, не желавшими этой войны.
Старания знаменитого лекаря Гарсели спасли короля от окончательного умопомрачения – временами рассудок возвращался к нему. В одну из таких минут Карл пожелал торжественно справить свадьбу своего любимца, молодого шевалье Вермандуа, с одной богатой вдовой из свиты королевы.
На пути к осуществлению королевского желания встретилось существенное препятствие – казна была пуста, принцы давно не оставили в ней ни гроша. Это не остановило короля: Карлу и его детям не раз случалось голодать, в то время как его дядюшки, изнурившие народ поборами, роскошествовали. У него оказались незаложенными кое-какие драгоценности; продав их за девять тысяч ливров, он собрал необходимую для торжества сумму.
В ночь на 29 января 1393 года в королевском дворце Сен-Поль собралась огромная толпа приглашенных. В числе гостей были герцоги Беррийский, Бургундский, Орлеанский, Бурбонский, знатнейшие фамилии королевства и высший клир. Наиболее многочисленные кружки образовались вокруг министра финансов Монтагю, могущественного фаворита герцога Орлеанского, и дворецкого, кавалера Гюга де Кизе. Последний был известен как наиболее щепетильный рыцарь Франции: в понятие «человек» он включал только лиц дворянского звания. Со своими слугами де Кизе обращался как с домашним скотом – заставлял их лаять, служить подставкой для ног вместо скамеечки и хлестал плетью за каждую провинность.
Веселье продолжалось всю ночь. Музыканты и певцы услаждали слух гостей веселыми мелодиями, слуги меняли на столах одно блюдо за другим, не забывая и о винах. Под утро кавалеры и дамы, не совсем твердо держась на ногах, направились в главную залу дворца, где был сооружен помост, вроде сцены. Здесь ожидался венец всего праздника – козлиный балет. Самый грубый цинизм был наиболее примечательной чертой этого зрелища, но именно в нем и заключалась его главная прелесть для благородных сеньоров. Тонкий вкус и хорошие манеры еще не нашли себе пристанища во Франции, триста лет отделяли парижский двор от того времени, когда он стал законодателем европейской моды.
Столпившись вокруг помоста, гости обсуждали тайну, волновавшую всех, – имена актеров, которые должны были участвовать в представлении. Ходили упорные слухи, что под масками скроются весьма значительные персоны.
В залу вошла шумная процессия с музыкой – это привели молодую. Ее усадили в высокое кресло рядом с женихом. Минуту спустя она подала знак к началу балета.
Слуги потушили свечи, и зала погрузилась в полную темноту.
Внезапно раздалась оглушающая музыка, похожая на кошачье мяуканье. Дюжина слуг с зажженными факелами вошла в залу и окружила помост, ярко осветив его. Вслед за тем раздались дикие крики и неистовые завывания, и на сцену откуда-то выскочили пять человек, наряженных козлами. Зрители встретили их подбадривающими воплями и рукоплесканиями, вполне оценив костюмы актеров: громадные козлиные головы с рогами и бородами и одежды, пропитанные смолой и вывалянные в козлиной шерсти.
Началась непристойная пантомима. Актеры скакали на двух ногах и ползали на четвереньках, валялись, бодались и принимали самые грязные позы, подражая животным, которых они изображали. Около четверти часа они подобным образом увеселяли зрителей, помиравших со смеху. Самые бесстыдные сцены вызывали у них наибольший восторг.
Наконец один из актеров, умаявшись, повалился на пол. Остальные тоже попадали вокруг него, все еще блея и тяжело фыркая.
Зрители вернулись к обсуждению возможных имен актеров. Герцог Орлеанский обратился к стоявшим рядом с ним дворянам:
– Желал бы я знать, кто такие эти господа, так хорошо повеселившие нас. Уверен, что вблизи я узнаю их.
С этими словами он взял факел у одного из слуг и, поднявшись на помост, стал вглядываться в лежащих людей. Он так силился узнать кого-нибудь из них, что по неосторожности (так он уверял впоследствии) поднес факел слишком близко к одежде одного из актеров. Огонь мгновенно охватил всего человека. Герцог в ужасе вскрикнул и от испуга бросил факел между актерами. Все пятеро запылали наподобие сухой поленницы. Удушливый, едкий дым стал расползаться по зале.
Истошные крики актеров привели в смятение толпу. Никто и не думал помочь им, люди давились, пробираясь к выходу. Факельщики бросили свои факелы и также разбежались.
Актеры продолжали кучей валяться на сцене – во время отдыха они зацепились друг за друга застежками своих костюмов и теперь не могли расцепиться. Когда наконец им удалось расползтись, двое из них так и упали на помосте, двое других скатились вниз; и лишь пятый, пострадавший менее своих товарищей, с трудом поднялся на ноги. Этот живой факел, жалобно вопя и простирая руки к герцогу Орлеанскому и герцогу Беррийскому, сделал несколько шагов и свалился к их ногам. Ремешок, поддерживающий козлиную маску на его голове, сорвался.
– Король! – в ужасе воскликнул герцог Беррийский.
– Король! – эхом пронеслось в толпе[7].
Какая-то молодая женщина бросилась на распростертое тело Карла, стараясь руками и платьем сбить пламя. Ее поступок привел в чувство остальных, короля закутали в плащи и вынесли наружу.
По счастью, ожоги, которые получил Карл, не были опасны. Но спасти остальных актеров не удалось. Граф Жуаньи умер раньше, чем его передали врачам, граф де Фоа и граф де Пуатье скончались через два дня. Гюг де Кизе умер на руках у слуги, которому накануне он исцарапал бока ударами шпор; этот незлобивый слуга был единственным человеком, пожалевшим о его смерти. Жена и сын де Кизе с отвращением вышли из комнаты, где корчилась обугленная и богохульствующая плоть того, кто был их мужем и отцом.
Двор чествовал спасительницу короля – Жанну, жену герцога Беррийского, урожденную принцессу Булонскую.
На следующий день дяди короля и герцог Орлеанский шли в Покаянной процессии от Монмартрских ворот до собора Парижской Богоматери. Они проделали весь путь босиком и отстояли обедню. Герцог Орлеанский обязался в честь спасения короля выстроить великолепную очистительную капеллу при церкви Святого Селестина.
Все были уверены: он заранее знал о том, что король находился среди актеров. Дофину не было еще двух лет, королева была его любовницей – таким образом у герцога Орлеанского были все основания, чтобы пойти на преступление. Летописец-современник, монах из Сен-Дени, прямо говорит, что на благочестивый поступок герцога – постройку очистительной капеллы – следует смотреть как на памятник его преступлению. К тому же это пожертвование не стоило ему ни гроша: для ее постройки он подарил Селестинской церкви дом Порш-Фонтен, конфискованный у Пьера деКраона.
Эти подозрения привели к тому, что при дворе на время восторжествовала бургундская партия. Открыто обвинить самого герцога Орлеанского в покушении на жизнь короля никто не решился, и опале подверглись его фавориты и ставленники: Ларивьер, де Виллен, Новиан и Монтагю.
Де Виллен и Монтагю предусмотрительно покинули Францию. Ларивьер и Новиан были брошены в Бастилию. Они просили, чтобы им было дозволено явиться перед судом и публично оправдаться. Судьи колебались, боясь вызвать гнев герцога Беррийского: у них не было ни достаточных улик для обвинения Ларивьера и Новиана, ни мужества для их оправдания. В Париже царила уверенность, что обвиняемых все-таки казнят. Несколько раз по городу даже распространялся слух о дне и часе казни, и толпа стекалась к месту, где якобы должен был возводиться эшафот.
