Георгий Сидоров - Сияние Вышних Богов и крамешники
Кое-кто считает, что период правления Иосифа Виссарионовича навязывал гражданам СССР законы крайнего аскетизма. Это далеко не так. Рыночные отношения характерны и для социалистического общества. Только они имеют совершенно иной характер, где на первое место выдвигается не выгода, а целесообразность. Люди в сталинскую эпоху тоже приобретали вещи, но в основном самое необходимое. Те, без которых никак нельзя. Лишних вещей и потому не нужных в стране, практически, не производилось. И дело было не в аскетизме, а совсем в другом. В понимании большей части наших соотечественников, основной ценностью для человека были не вещи, а знания. Только они позволяют человеку чувствовать себя по-настоящему свободным.
Именно по этой причине граждане СССР той героической эпохи и стремились к знаниям. Ограничение в материальном и бесконечность в познании, в то время, совершенно бесплатном, формировало особую психику людей будущего. Именно такими людьми и являлись мои родители, поэтому я о дегенеративном комплексе человека-накопителя и стяжателя знал только понаслышке. Но всё, как известно, меняется. На смену эпохи Сталина пришли времена Хрущёва. И люди на глазах стали перерождаться, совсем не в лучшую сторону. Никита Сергеевич провозгласил материальные ценности выше духовных. Сделал он это для общества незаметно, понятно, чтобы не раздражать приверженцев сталинского курса. Но факт остаётся фактом: реформа в сознании большинства граждан Союза ему удалась.
Теперь все средства массовой информации СССР рассказывали о росте нашего валового продукта, о том, что Союз по добыче стали, угля, производства зерна и товаров народного потребления скоро догонит Соединённые штаты Америки и даже их перегонит. Что скоро каждый советский человек сможет приобрести для себя всё, что ему заблагорассудится. Было б желание иметь. О знаниях речь уже не шла, потому что образованность, воздействуя на сознание, переводит человека в совершенно иное качество. Оно заставляет его «быть», превращая в созидателя, творца. Но хорошо образованные и высокодуховные люди Никиту Сергеевича не устраивали. Они нужны были Иосифу Виссарионовичу, но не Хрущёву. Последний изо всех сил разрушал наследие Сталина, причём во всём, где только мог: и в экономике, и в политике, и даже в образовании, но прежде всего, в душах советских граждан. Это для Хрущёва и его суфлёров из-за рубежа было главным.
Серьёзные изменения в психике своих родителей я почувствовал не сразу. Моему безоблачному детству, которое длилось почти до двенадцати лет, казалось бы, не предвещало ничего такого, что могло его омрачить. На мелочи я не обращал внимания, а серьёзные подвижки, которые протекали в обществе, в силу своей молодости я просто не замечал. Испугал и опустил меня на землю случайно услышанный разговор бабушки с матерью.
Я всегда удивлялся своей бабушке. Старинных боярских кровей, как смеялся отец — «недобитая контра», по своим убеждениям, была женщиной, каких мало. В кругу своих знакомых она слыла одновременно и бережливой, и щедрой. В бабушкином доме в плане вещей ничего не было лишнего. Всё только по делу. Если она переставала чем-либо пользоваться, она тут же от ненужного избавлялась. Как правило, кому-то эту вещь дарила, или оставляла в таком месте, где её обязательно заберут нуждающиеся. У потомственной княгини был девиз: «не делать из своей квартиры склада».
Удивляла ещё одна деталь. Несмотря на то, что бабушке платили мизерную пенсию, она никогда не нуждалась в деньгах. Мало этого, она часто давала деньги моей матери, которой всегда почему-то их не хватало. Почему, я тогда не понимал.
Несмотря на то, что бабушка происходила из древнего знатного рода, она была великой труженицей. Летом Мария Георгиевна начинала заниматься своими делами с шести утра. Зимой — несколько позднее, но тоже очень рано. В её огороде все без исключения овощи давали небывалые урожаи. На бабушкиных грядках всегда появлялись самые ранние огурцы, в то время как у соседей по улице их ещё не было. То же самое можно сказать и о помидорах. Как в сказке, они созревали прямо на кустах. Хотя в соседних огородах те же самые сорта выглядели чахлыми и, как правило, зелёными. По улице ходили слухи, что моя бабушка знает какое-то волшебное слово. Волшебства же никакого не было, просто она любила трудиться. И работала она не из необходимости, как принято было у тех, кто совсем недавно перебрался из деревни в город, и возомнил себя барином, а с особым воодушевлением и радостью. Как должен отдавать себя труду любой культурный и по-настоящему образованный человек. Глядя на бабушку, я понимал, что такое настоящий аристократизм. И мне всегда хотелось на неё походить. Быть аристократом не внешне, а внутренне, также светиться изнутри, как и она.
«Вот почему бояр и князей называли в народе "ваша Светлость"», — на примере бабушки дошёл до меня сакральный смысл древнего обращения.
И вот, будучи в гостях у своей потрясающей бабули, я услышал как она, сидя на кухне, отчитывает мою маму. Всегда сдержанная, спокойная и величественная, она, говоря со своей дочерью, на этот раз волновалась. И я почувствовал ту душевную боль, которая её терзала. Слушал и не верил: бабушке почему-то было стыдно за мать. Она так и говорила:
— Мне стыдно за тебя, дочь, очень стыдно! Неужели ты не понимаешь, куда опрокинула и себя, и мужа? Туда, откуда нет возврата. Почему ты позволила тёмным изменить свои ценности?! Разве этому я тебя учила? Вспомни мои слова. Что всё материальное, какое бы оно ни было, имеет всегда относительную ценность, абсолютно только знание. Глубокое понимание окружающего мира, тех процессов и в природе, и в социуме, которые способен наблюдать и чувствовать человек. Ты потянулась за призраком, за химерой. Золотой телец никогда не был богом. Он всегда вёл в преисподнюю. Я давно за тобой наблюдаю. Ты никак не можешь успокоиться. Всё покупаешь и приобретаешь. Зачем тебе ковры, зачем тебе отрезы? Что ты будешь с ними делать? Тебе же до самой смерти не сносить и десятой части того, что у тебя в гардеробах! Как ты изменилась! Такое ощущение, что я разговариваю не со своей дочерью, а с чужим человеком!
— Знаешь, мама, — перебила моя мать бабушку, — у тебя старомодные взгляды. В юности ты знала роскошь, а я видела только нищету. Естественно, мне тоже хочется пожить по-людски.
— По-людски, говоришь?! Это не по-людски, а по-свински! Я до сих пор прочитываю не менее десяти книг в месяц, а ты их читаешь? За год — две, от силы три, да и то ширпотреб! Так или нет?
— Ну и что с того, что ты живёшь книгами? Что ты с этого имеешь? — зло усмехнулась мама.
— Я вижу жизнь такой, какая она есть, — c дрожью в голосе ответила бабушка. — Ты же пребываешь в иллюзии. Когда до тебя дойдёт, что ты прожила своё впустую, будет поздно. Ничего уже не вернёшь.
Потом, после долго паузы, бабушка продолжила:
— Мне внука жаль. Вряд ли он примет ваши ценности. И тебе с мужем придётся его ломать.
— Ничего, сломается, он моё дерьмо, что захочу с ним, то и сделаю, — поднялась со своего места моя мама.
— Дерьмо, говоришь?! — повысила голос бабушка. — Он принял только твою с отцом плоть. Душу же ему дал Творец! Ты родила маленького бога. И у него есть право выбора. Если захочет, бог превратится в чёрта, возражать не стану. Но если не захочет, буду с ним рядом до конца, покуда хватит у меня сил. И ничего вы со своим мужем с моим внуком не сделаете.
— Всё, хватит меня учить, — оборвала мать бабушку, — Он наверняка слышал весь наш разговор. Пусть теперь сам решает. Ты слышишь меня?! — начальственным тоном обратилась ко мне мать, обозлённая упрямством бабушки. — Давай собирайся, нам пора! Или ты задумал здесь остаться? Иди сюда!
Я молча вошёл на кухню и, подойдя к бабушке, обнял её за плечи.
— Что ж, оставайся, — сверкнула глазами в мою сторону раздосадованная мама. — Но учти, как ты, так к тебе и я, — и она, выйдя в прихожую, заперла за собой дверь.
Ошарашенный услышанным и тем, с каким видом покинула она бабушку, я не знал, что и думать. Сознание отказывалось воспринимать случившееся. Мой иллюзорный мир рушился, и я это понимал.
«Что же произошло? — силился осознать я своим детским умом. — Какие силы смогли разделить дочь с матерью? Если такое случилось, чему я невольно оказался свидетелем, значит, они есть. Тогда откуда они взялись?»
Видя мой растерянный вид, бабушка поднялась со своего места и, подойдя к окну, сказала:
— Ты многого ещё не понимаешь, внучек. Мал ты, вот в чём беда. Был бы взрослее, я бы тебе многое рассказала…
А потом, повернувшись ко мне, увидев мой растерянный вид, она вдруг улыбнулась своей необыкновенной светлой улыбкой.
— Вообще-то ты почти взрослый. Трувор в твои годы ладьёй командовал. Это наш с тобой далёкий предок. Знаешь такого?
Я кивнул.
— Когда-то я тебе о нём рассказывала, — напомнила бабушка. — И о твоём тёзке Юрии Семёновиче Мстиславском, который управлял смоленскими полками при Грюнвальде. Он тоже твой родственник. И взялся за меч, как и его отец, в неполные четырнадцать. Так что буду говорить с тобой как со взрослым, а ты постарайся меня понять. Жить мне осталось совсем немного, ты же, по сути, — вздохнула бабушка, — почти ребёнок. Но выбора у нас нет, поэтому я открою тебе тайну, которую знают совсем немногие.
