Алексей Величко - История византийских императоров. От Юстина до Феодосия III
Как оказалось, подавляющая часть населения Константинополя разделяет эти взгляды, и не успел ещё император отдать необходимые распоряжения, как уже 15 июля 518 г. огромная толпа заполнила собой храм Св. Софии и потребовала от патриарха Иоанна анафематствовать евтихиан, манихеев, к которым халкидониты относили всех сочувствующих Несторию, и Антиохийского архиерея Севера.
От Иоанна потребовали также публично признать Халкидонский Собор как Четвёртый Вселенский, восстановить в диптихах имена Македония, Евфимия, папы св. Льва Великого и назначить на следующий день собор для восстановления церковного единства. «Многая лета патриарху, многая лета государю, многая лета августе! — неслось из толпы. — Вон Севера! Ты вполне православен! Провозгласи анафему на севериан, провозгласи Собор Халкидонский! Чего тебе бояться? Юстин царствует».
Требования возникли не на пустом месте, и хотя при вступлении в патриаршество Иоанн отрёкся от Халкидона, сейчас он дал прилюдную клятву, что выполнит все требования присутствующих. На следующий день, 16 июля 518 г., ситуация повторилась в ещё более жёсткой редакции — кричали: «Вон манихеев, анафема Северу! Послать общительную грамоту в Рим! Учредить празднество в честь Евфимия и Македония! Внеси в диптихи четыре Собора!»[6] Это было настолько всеобщим мнением — имеется в виду восстановление единства Церкви и общения с Римом, что патриарх распорядился помянуть во время литургии имена прежних вселенских архиереев и Римского папы.
Собор, на котором присутствовало более 40 епископов, открылся 20 июля и первым делом рассмотрел ходатайство монахов из тех обителей, которые в течение долгих лет отстаивали честь Халкидона. Их требования сводились к тому, чтобы Собор: 1) внёс в диптихи имена патриархов Евтихия, Македония и папы св. Льва Великого наравне с именем св. Кирилла Александрийского, 2) восстановил права всех ранее осужденных лиц по делам патриархов, 3) восстановил почитание всех четырёх Вселенских Соборов, 4) анафематствовал и низложил патриарха Антиохии Севера. Заметим, что, за исключением восстановления чести патриархов Македония и Евтихия, все остальные пункты дословно повторяли инструкции папы Гормизда своим легатам в переговорах с императором Анастасием. Константинопольский собор беспрекословно принял все требования монахов, а патриарх Иоанн с согласия Юстина утвердил его решения. Последовавший затем царский указ ко всем восточным церквам требовал принять соборные акты[7].
Откровенно говоря, отношение в восточных патриархатах к этому Собору было различным. В Палестине его приняли с большим сочувствием, и сам св. Савва взялся отправить копии соборных актов в некоторые епархии. Но в Антиохии, где авторитет Севера был беспрекословен, и в Александрии его отвергли. Сам Север до осени 519 г. сохранял за собой патриарший пост, нимало не беспокоясь о собственной судьбе, и убежал в Египет лишь тогда, когда комит Востока Ириней прибыл в Антиохию, чтобы его арестовать.
На Востоке начался настоящий ренессанс Православия. Все, кто ещё вчера был гоним, вышли из убежищ и получили прощение, а их гонители были сосланы или казнены. Приговорённый к смерти за попытку государственного переворота Виталиан был возвращён из Скифии, и в храме Св. Софии он, император и св. Юстиниан дали друг другу клятвы в верности и дружбе. Его наградили титулом консула на 520 г. и саном магистра армии, он остался при дворе, принимал деятельное участие в делах государства и требовал суровых кар к монофизитам, предлагая не только лишить сана Севера, но и отрезать ему язык[8].
Царское и патриаршее послания одновременно были отправлены с комитом Гратом в Рим к папе Гормизде, где их получили 20 декабря 518 г., дабы сообщить о восстановлении имени понтифика в диптихах восточных церквей и о прекращении раскола. Первоиерарх и император просили понтифика прислать своих легатов в Константинополь, чтобы те скрепили единство церквей. Конечно, папа с радостью воспринял эту весть, посчитав, что при таких удачных обстоятельствах нужно добиваться полной победы. Но провинциализм и политическая слепота Рима привели к тому, что папа решил, будто весь Восток подпишет его послание, что называется «с закрытыми глазами». Увы, он глубоко заблуждался на этот счёт.
Для проформы и в целях соблюдения собственного достоинства, Апостолик созвал в Риме свой собор и, после краткого обсуждения, направил к Юстину пять послов — епископов Германа и Иоанна, пресвитера Блада и диаконов Диоскора (наиболее доверенного своего человека) и Феликса. С ними папа передал послание (Libellus), в котором обязывал всех восточных епископов подписаться под следующими словами: «Следуя во всем Апостольскому престолу и исповедуя все его постановления, я надеюсь заслужить пребывание в том же общении с тобой, которое исповедуется Апостольским престолом, ибо в нём пребывает всецелая и истинная сила христианской религии. Обещаю не поминать в богослужении имён тех, кто был отделён от общения с Кафолической Церковью, и кто, следовательно, не согласен с Апостольским престолом»[9]. Приезд легатов был обставлен пышно: навстречу послам выехали два сановника, а за 10 км от Константинополя к послам вышли Юстиниан, Келер, возвращённый из небытия Виталиан и Помпей, которые при ликовании народа 25 марта 519 г. ввели клириков в столицу.
Впрочем, воссоединение церквей состоялось не без «шероховатостей». Папа непременно требовал анафематствования не только Евтихия и Нестория (они давно уже считались на Востоке еретиками), но целой плеяды патриархов: Диоскора, Тимофея Элура, Петра Монга и Петра Кнафея, Акакия, Фравиты, Македония и Евфимия, а также бесчисленного числа епископов, служивших при режиме «Энотикона». Кроме того, папа Гормизда желал подписей под актом всех восточных епископов, что вызвало лёгкий ропот и дневную задержку для уговоров сомневающихся. Но силой императорской власти и это условие было принято. Позднее, уже после отъезда легатов, Юстин, соглашаясь с отлучением Акакия, обращался к папе с просьбой снять анафемы с остальных восточных патриархов и других архиереев, но понтифик твёрдо стоял на своём. Как естественное следствие, фактически Восток пренебрёг папскими требованиями и «не заметил» анафематствования своих архипастырей. Даже несчастный патриарх Акакий в агиографических сочинениях не только не рассматривался как еретик, но и именовался «блаженным» за свою защиту Халкидонского Собора.
Во многих епархиях местные Соборы открыто, в пику папскому посланию, приветствовали восстановление памяти Македония и Евфимия, а когда один из легатов, епископ Иоанн, в Фессалониках потребовал подписать Libellus, то едва не был сметён толпой. Отлученный папой от Церкви Фессалоникийский епископ Дорофей был признан в сущем сане на Соборе в Гераклее и при поддержке императора Юстина восстановлен на своей кафедре[10].
Пожалуй, в большей степени, чем богословские расхождения, преодолению раскола и окончательному отказу от «Энотикона» препятствовали формальное упорство Рима, его излишняя «угловатость» и жёсткость во всём, что касалось обеспечения его интереса и превосходства. Такая позиция и ранее с трудом воспринималась на Востоке, и этот случай не стал исключением. Те епископы, которые принимали «Энотикон» с халкидонских позиций и не отвергли его, не рассматривались на Востоке как еретики. Не только Евфимий и Македоний, но и Флавиан Антиохийский и Илия Иерусалимский вполне справедливо сохранили свою репутацию святых[11].
Наконец, папская грамота была подписана, и все указанные в ней лица анафематствованы. Примечательно, что патриарх Константинопольский Иоанн подписал послание, добавив к своей подписи следующие строки: «Я заявляю, что церкви древнего и нового Рима суть единая Церковь». Возможно, этим он хотел показать, что в столице — не одни еретики, а, быть может, желал подчеркнуть, что Рим и Константинополь имеют по-прежнему равную честь в Кафолической Церкви.
Но напрасно Рим полагал, что Константинополь капитулировал — события в столице и Палестине ещё в бытность Анастасия I показали, что «Энотикон» в монофизитском понимании едва ли имеет большинство, и заслуги тех патриархов и епископов, которых понтифик потребовал анафематствовать, не менее важны для Православия, чем бескомпромиссная позиция Апостолика.
Последней точкой преодоления раскола стало исключение из церковного поминовения имён императора Зенона и Анастасия. Это было сверхъестественное событие, до сих пор никогда не виданное, тем более, что ранее папы, отказывая многим восточным епископам в общении, не считали Зенона и Анастасия отлучёнными от Церкви. Однако для упрочения своей победы Рим заявил и это требование. Как ни странно, но Юстин и Юстиниан согласились с ним — видимо, у императора и его племянника были свои расчёты, чтобы пойти на столь непопулярный для идеи римского самодержавия шаг. И оба правителя, имевшие свои виды на Римскую церковь, не хотели допускать, чтобы из-за формальности их планы провалились. И вот 27 марта 519 г., в день Святой Пасхи, в храме Св. Софии при общем ликовании народа совершилась общая служба. Но папские легаты ещё на целый год остались в Константинополе, решая отдельные вопросы веры, в том числе и формулу скифских монахов, выведенную ими как противовес «Распныйся за ны…» — «Один из Троицы плотью пострадав».
