Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья.
Пржевальский не был женат — «великое счастье может обернуться для меня великим несчастьем». Самые близкие люди — его спутники в путешествиях стояли рядом. «Одно ружье — Роборовскому, другое — Козлову». Так он распорядился лично принадлежавшим ему имуществом. Все остальное, добытое им в трудах, принадлежало России, Россия при жизни воздала Пржевальскому большие почести и признания, назвала одним из лучших своих сынов. «Даже рядового члена его экспедиции во время торжественной встречи ученые пронесли через весь зал на руках».
Пржевальский прошел по земле тридцать три тысячи километров. Двадцать тысяч километров пути он впервые нанес на карту. Многие места Азии он увидел и описал первым. Он множество раз в трех шагах видел смерть. Все та же книга свидетельствует: «В Джунгарской пустыне экспедиция умирала от жажды. Последний глоток воды из своей фляги Пржевальский отдал больному. В тот же день он объявил мужественный приказ: «Кто уже не в силах испытывать мучения, разрешаю покончить с собой».
Постоянный спутник Пржевальского бурят Дондок Иринчинов подошел к Пржевальскому:
«Николай Михайлович, пусть не умирают, пока я не приду». Бурят ушел и вернулся со счастливой вестью: вода!!! Это один только день из многих дней экспедиции, и один только случай.
Теперь в самом начале очередной экспедиции тиф повалил сильного, не знавшего усталости человека. Скрывавшие слезы друзья ничего не могли сделать. «Похороните тут, на Иссык-Куле.
Надпись сделайте простую: «Путешественник Пржевальский». Это было последнее слово…
Восемьдесят девять скульпторов предложили свои проекты памятника над могилой у Иссык-Куля. Лучшим оказался простой карандашный рисунок одного из друзей путешественника. По этому рисунки исполнили монумент с орлом, раскинувшим крылья над картой Азии.
Почти сто лет уже стоит над Иссык-Кулем памятник великому россиянину. Могила Пржевальского — в нескольких шагах от этого па мятника. Среди цветов на гранитной плите мы увидели засохший пучок ржаных колосьев и васильков. Кто-то издалека, может быть, со Смоленщины, где начинался прекрасно пройденный путь, привез этот трогательный знак нестареющей человеческой памяти.
«Семь быков»
Недалеко от Пржевальска есть редкой красоты ущелье. Ночью в нем видно только звезды над головой и слышно бегущую воду, в которой звезды не отражаются. Утром, когда солнце обнимает верхушки гор, в ущелье прячется остаток ночи. Медленно уходит сумрак, медленно выплывают из тумана черные ели. А когда наконец солнце упрется лучами в пенную реку, ущелье наполняется звонким зеленым и синим цветом. Для реки немного простора в ущелье, и все-таки она ухитряется колобродить, прижимается то к одной каменной стенке, то к другой. Тропа из-за этого по мосткам бегает с одного берега на другой. Кажется, у восьмого моста речка наконец вырывается из ущелья. Но тут на широком пространстве горы делают последнюю попытку остановить воду.
Семь красных скал плотно одна к другой стоят наперерез воде. Конечно, воду остановить никак невозможно. Вода сделала себе широкий проход и без шума покидает теснину. В этом месте даже молодые пугливые жеребята заходят в воду напиться и с удивлением видят свое отражение.
Путник, если он шел из ущелья, обязательно остановится. Если в ущелье — тоже остановится. Небо синее, верхушки гор сиреневые, вся долина синяя и зеленая. И только эти семь скал ярко-красные. На закате и на восходе солнца, когда низина заполнена сумраком, освещенные скалы похожи на языки красного пламени.
— Как называется это место?
— Джеты-Оуз… — говорит киргиз-пастух, так же, как и я, остановленный необычным зрелищем.
— Наверное, есть какой-нибудь смысл в названии?
— Джеты-Оуз — по-русски сказать — Семь быков. — Пастух начинает рассказывать легенду про семь быков, которые когда-то ушли от хозяина. Но вдруг пастух кладет мне на плечо руку: — Слушай, ты видел быков, когда нападает волк? Погляди…
Ну, конечно! Семь красных быков тесно прижались друг к другу, наклонили головы навстречу волку, который вот-вот выскочит из ущелья. Маленькое открытие. Но мы оба довольны. Мы правильно поняли какого-то человека, окрестившего горы неповторимо точным названием.
Семь быков.
Фото автора. 10 августа 1967 г.
У Лукоморья
(Широка страна моя…)
«У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том…»
Лукоморье — изогнутый, как натянутый лук, морской берег. Наверное, так надо толковать поэтический образ.
Вот он, как раз такой берег. Во времена Пушкина тут можно было вообразить русалок. Про это место можно было сказать: «Там лес и дол видений полны…»
Все иначе на нынешнем берегу. Избушки, как видим, на прочных бетонных ножках. Добраться до них из самых дальних земель можно за пять-шесть часов. Аэрофлот из одной только Москвы каждые сутки направляет к этому берегу более сорока больших самолетов. Сейчас Пушкин из Ленинграда, с «берегов Невы», мог бы попасть сюда за три часа сорок минут. Для поэта все это показалось бы сказкой похлеще, чем про бабу-ягу. Но мы привыкли. На самолетах, на поездах, на автомобилях по Симферопольскому шоссе нас за лето приезжает к морю несколько миллионов. «Избушек» за последние пятьдесят лет построено тут несчетное число: маленькие и большие, красивые и не очень, и похожие на дворцы, ведомственные и профсоюзные, лечебные и просто дома для отдыха. И, как видим, строительство все продолжается. Но, конечно, на всех пока не хватает.
Ничего. Мы селимся под брезентовой крышей, в курятнике у какой-нибудь бабы-яги, у дальних родственников или чуть-чуть знакомых, спим в автомобилях, клянчим раскладушку в гостинице. А всему причина — вот эта сверкающая благословенная песчаная полоса возле воды. Нас тут собирается так много, что, если приподнять от земли ногу, через мгновение ее уже негде поставить. Но солнце одинаково всем отдает тепло.
Море со всеми одинаково ласково. Воздуху всем хватает. И мы миримся с теснотой. Правда, мы замечаем с грустью, что в тесноте погибает что-то нужное нам не менее солнца, воды и воздуха. «У лукоморья дуб зеленый…» Есть же где-то оно, лукоморье? Кое-кто из нас летом уходит искать его с рюкзаком на Белое море, в Карелию, на сибирские реки, на малые речки Средней России…
Лукоморье есть на земле. Только надо искать…
Ну а для тех, кто все-таки не может изменить Черному морю, эта фотография должна представлять интерес. Это мыс Пицунда, пятикилометровый язык суши, за миллионы лет намытый кавказской рекою Бзыбь. Мыс покрыт реликтовым сосновым лесом. Тут есть древние памятники. И лес, и памятники надо беречь.
Это стоит напомнить тем, для кого берег у моря лег чудесным пляжем. Тут скоро будет работать один из больших черноморских курортов. Семь многоэтажных корпусов почти готовы и смогут принимать одновременно десять тысяч людей.
Фото автора. 18 августа 1967 г.
Крайняя точка
(Широка страна моя…)
Самолет пересек Печору, Обскую губу, Енисей, Лену, Индигирку, Колыму… Менее суток, а стоишь уже на самом краю земли. Если поднять из-под ног камень и кинуть, то падает камень в Чукотское море. Менее суток пути после московских садов, берез, синего неба и теплой воды, и вот: косо летящий снег, люди в шубах, на воде вперемежку со льдинами продрогшие пароходы, грустная лошадь ходит по каменистому берегу.
Четвероногое существо не знает зеленых лужаек. В разгар местного лета лошадь ходит по свалкам, лижет жестянки из-под консервов.
Издалека, из Владивостока и Мурманска, в эту точку земли пришли корабли. Корабли привезли на Чукотку картошку, капусту, консервы, муку, бульдозеры, доски, горючее. В этот край все везут пароходами. Где-то там, в глубине земли, за сопками, — золотые прииски и рудники.
Но золото начинается тут, у пристани. Вся Чукотка живет событием. Пришли корабли.
Но корабли стоят уже восемь дней и не могут освободиться от грузов — прибрежный лед не пускает до кораблей ни лодку, ни баржу. Посыльные с приисков в грубых, как из жести сшитых, плащах собрались в поселке, ждут выгрузки. По одному и толпой они заходят к капитану-наставнику, топчутся, курят, вздыхают. С прибывших судов тоже вызывают капитана по радио:
— «Нептун»! Ну как там?..
Нужен ветер, который угнал бы прибрежные льды.
Чукотка. В этот край все везут пароходами.
Больше всего люди ожидают картошку и капусту. «Понимаешь, Петрович, у нас кошка в бараке начала цветок есть…» Наставнику и самому до черта надоело открывать банки с пресной, как сено, говядиной, но что сделаешь. Капитан водил корабли. Теперь долгий опыт и «ледовая мудрость» привели его сюда, на самое трудное место в Восточной Арктике.
