Светлана Плетнева - Половцы
Несмотря на то что с 40-х годов XII в. все кочевники, жившие в Поросье, объединились в союз, т. е. сделали первый шаг в формировании нового этнического образования, они фактически на протяжении всего своего существования в Поросье твердо помнили, к какой первоначально этнической группировке принадлежала каждая орда. Мало того, постепенно выросло количество этнических наименований, входивших в черноклобуцкий союз, а также и кочевого вассального населения, обитавшего по окраинам Переяславского и Черниговского княжеств.
Помимо торков и берендеев, очень часто упоминавшихся в Ипатьевской летописи как самостоятельные, отдельно действующие объединения и после создания союза, летописец называл также печенегов (1151 и 1162 гг.), коуев (1151, 1162, 1170, 1185 гг.), турпеев (1150 г.), кае-ничей (1160 г.), бастиев (70-е годы). Последнее наименование особенно интересно, поскольку благодаря последовательным летописным записям о них удалось проследить процесс сложения этой этнической группировки. Так, в первых записях упоминается вычленившаяся из берен-деевской орды «бастеева чадь», т. е. большой аил богатого бая или даже хана Бастия. Позднее летописец говорит уже просто «бастии». Этот процесс выделения из большой массы новых малых этнических образований, получавших имя от главы семьи иди куреня, был, видимо, характерен для степняков. Этим путем шло формирование многих степных группировок, неожиданно возникавших на страницах средневековых хроник. Представляется весьма вероятным, что именно так выделились из торческих орд берендеи. В 1097 г. в летописи говорится о торчине Береньде. Ясно, что не этот Береньдя был основателем многотысячной орды берендеев, поскольку он служил всего-навсего «овчухом» у князя Святополка, но факт существования этого имени у торков можно считать установленным, а потому не исключено, что аил какого-то богатого и знатного Береньди стал ядром многочисленных сильных и чрезвычайно активных политически берендеев. После изгнания их Владимиром Мономахом в 1121 г. с занятых ими пограничных земель они вновь появляются на летописных страницах только спустя 18 лет: летописец записал, что в междоусобице Ярополка с Всеволодом Ольговичем на помощь Ярополку пришло 30 тыс. берендеев, посланных королем Венгрии. Вполне возможно, что это была та же разросшаяся на дунайских пастбищах орда. Нуждающийся в помощи киевский князь вновь предоставил ей для пастбищ земли в Поросье, и с тех пор берендеи стали самой дееспособной частью вассальных Руси кочевников. Надо сказать, что сообщение 1139 г. о берендеях представляет ценность еще и из-за того, что это одна из немногих в русской летописи количественных характеристик участвовавших в походах кочевников. Обычно летописец употреблял эмоциональные определения: «множество», «мнози» и «аки борове». Совершенно очевидно, что, называя такую значительную цифру, летописец имел в виду не количество воинов, а численность всей берендеевой орды. Демографические расчеты показали, что примерное соотношение воинов к остальной массе населения в эпоху средневековья равняется 1 : 5. Если допустить, что из Венгрии пришло 30 тыс. воинов, то можно предположить, что всего берендеев было не менее 150 тыс. Но это вряд ли воз-можно: территории в Паннонии и в Поросье были очень небольшими и на них не могло поместиться такое громадное количество населения, причем нужно помнить, что его сопровождали стада, без которых кочевники не могли существовать.
Выше мы говорили о том, что Анна Комнина писала о 30 тыс. печенегов (с детьми, женщинами, стариками), взятых в плен императором Алексеем Комниным после победы над ними. Учитывая, что большинство печенежских воинов погибло в битве, всего печенегов было не более 35 тыс. Видимо, мы можем уверенно говорить, что 30—40 тыс.— средний размер любой кочевнической орды.
В дальнейшем в Ипатьевской летописи еще дважды говорилось о участвовавших в военных походах берендеях: в 1172 г.— 1500 воинов, в 1184 г.— 2100. Это, как мы видели, вполне реальные цифры, исходящие из действительного количества берендеев, живших в Поросье, поскольку очевидно, что в обоих случаях (частных набегах на половцев) берендеи выставляли не весь имевшийся в их распоряжении воинский контингент, равный, видимо, 5000-6000.
Берендеи занимали в Поросье довольно большие территории. Судя по сообщениям летописи, они располагались в верховьях Роси, вокруг русского города Ростовца. Там находились их вежи и даже небольшие городки, вероятно не очень сильно укрепленные, так как в 1177 г. шесть «городов берендичь» были легко взяты половцами, которые очень редко брали города, хотя и часто осаждали их. Кроме того, берендеи упомянуты еще в 1105 г., т. е. до изгнания их Владимиром, в описании половецкого похода на Заруб: «...пришед Боняк зиме на Зарубе и победи торки и береньдее». Их вежи стояли вперемешку в долине Днепра, по которой проходила дорога на Заруб. По пути Боняк взял их.
Мы уже говорили, что печенеги обжили земли в верховьях Россавы (левого притока Роси). Торческие владения располагались в центральных районах Поросья. Там уже в конце XI в. возник на древнем скифском городище город Торческ. Кочевники вообще, оседая, любили использовать более древние укрепления в своих поселениях. Обычно они только немного подновляли их и ставили на древние валы деревянные, обмазанные глиной частоколы. Так произошло и с Торческом. Скифские городища обыкновенно были очень большими. Торческ располагался по всей площади древнего городища и был, безусловно, крупным средневековым поселением, однако заселен он был негусто, постройки были легкие, наземные, скорее всего войлочные юрты. Размещены они были в городе не улицами, а «гнездами» (дворами). Каждое «гнездо» принадлежало, видимо, одной большой семье — аилу, или чади, как называет их летописец. Один двор от другого был отделен иногда довольно значительным свободным от застройки пространством, поскольку известно, что скотоводы наиболее ценный скот (породистых коней) и молодняк предпочитали держать поблизости от своих жилищ. Видимо, каждый двор, принадлежавший большой семье, именовался летописцами «вежей». Вежи ни в городе, ни в степях никогда не были специально укреплены какими-то фундаментальными сооружениями, но для них, как правило, было характерно расположение юрт по периметру круга, в центре которого ставили юрту главы семьи. По внешнему периметру круга в степи нагромождали связанные между собой телеги, а в городе, возможно, могли ставить плетневые загородки, аналогичные тем, которые плетут вокруг двора (база) казаки. Таким образом, русские недаром называли аильные дворы вежами, т. е. укреплениями. Пробраться внутрь вежи-двора было, вероятно, весьма затруднительно.
Торческие вежи были разбросаны и за пределами торческих укреплений, так как, занимаясь пастбищным скотоводством на сравнительно небольшой территории, скотоводы были вынуждены и летом и зимой постоянно быть при своих стадах, перегоняя их с места на место, чтобы трава на пастбищах не выщипывалась и не вытаптывалась полностью и пастбища способны были «самовосстанавливаться».
Коуи — четвертое по величине (и значимости) этническое соединение, входившее в союз черных клобуков. Местоположение их веж и пастбищ в 50—70-е годы XII в. устанавливается только косвенно. Дело в том, что они постоянно выступают вместе с горками, берендеями и печенегами в составе черных клобуков. Поскольку этот союз образовался и локализовался на территории По-росья, то логично предположить, что коуи жили там же, где и остальные этнические группировки этого союза. Однако под 1185 г. летописец неоднократно упоминает особую группу этого этноса, названную им «коуи черниговские». Следовательно, помимо Поросья, коуи раскинули в то десятилетие свои вежи и пастбища и в Черниговском княжестве: на его границах и, возможно, даже частично в окрестностях самого Чернигова — по широкой деснинской пойме.
Что касается турпеев и каепичей, то оба эти небольших этноса обита.ли, видимо, на нереяславско-чернигов-ском пограничье, поскольку упоминаются в летописи в связи с военными действиями, ведшимися князьями друг против друга именно на территории этих княжеств. Иных, более веских доказательств о месте их обитания у нас нет.
Следует сказать, что, помимо этих перечисленных в Ипатьевской летописи этнических группировок, вассальных Руси, мы можем считать вслед за крупным советским тюркологом Н. А. Баскаковым какими-то формирующимися соединениями перечисленных в «Слове о полку Игореве» могутов, татранов, шельбиров, топчаков, реву-гов и ольберов. Баскаков справедливо предполагает, что это были названия большесемейных коллективов (аилов), таких же, какой была Бастеева чадь (Баскаков, 1985, с. 128—137). Под 1159 г. в летописи упоминается Олбьерь (Ольбер?) Шерошевич (дружинник князя Мстислава). Это подтверждает гипотезу И. А. Баскакова о том, что в «Слове» действительно перечислены производные от имен собственных названия отдельных вассальных аилов. Из них при благоприятных обстоятельствах могли сложиться и более крупные объединения. Перечисленные в «Слове» семьи принадлежали, вероятно, наиболее богатым вассалам черниговского князя, уже начавшим выделяться из общей массы вассальных пограничных скотоводов, вполне возможно — из среды коуев или торков.
