Роландо Кристофанелли - Дневник Микеланджело Неистового
Но Леонардо не таков, чтобы легко смириться с неудачей. Он одержим в своих желаниях, хотя и слывет галантным человеком. Как все люди его толка, он способен ловко притворяться и, собравшись с силами, нанести коварный удар, чтобы расплатиться за якобы нанесенную обиду. Не случайно он вновь поддерживает в городе разговоры о скульптуре как занятии плебейском, лишенном творческого начала. С его легкой руки повсюду судачат о скульпторах как о пекарях, вечно вывалянных в мраморной пыли, насквозь провонявших потом и живущих в грязи среди каменной крошки и осколков.
Но коль скоро таково его представление о скульптуре, то диву даешься, во имя чего он домогался этой глыбы и зачем теперь поддерживает в Рустичи его склонность к ваянию? Непостижимы его противоречивые поступки! Но о живописцах, а особенно о самом себе, у Леонардо совершенно иное мнение. Он тщится доказать всюду и всем, что искусство живописи чуждо плебеям, являясь достоянием талантов, отмеченных самим богом. Не в пример другим, Леонардо следит за своей внешностью и, даже принимаясь за работу, всегда одет с изысканным вкусом, как знатный синьор; кисти и палитра с красками - все у него безупречно, не говоря уж о доме (который, правда, ему не принадлежит), где он окружен дорогими красивыми вещами.
Ему никак не терпится сделать из Рустичи моего главного соперника, выпеченного из того же теста, что и я. Теперь он постоянно держит его при себе и поучает.
* * *
Эти наши старые мастера, у которых денег куры не клюют, да и славы хоть отбавляй, вознамерились видеть вокруг себя поклонение и почет. И пока они этим довольствуются, их еще можно было бы терпеть - куда ни шло. Но когда они принимаются поучать и охаивать молодежь, тут уж всякому терпению конец. Перуджино, видите ли, не переносит мои рисунки по анатомии. Но, смирись я и явись к нему с повинной головой, он тут же перестанет высмеивать в присутствии других мои работы. Неприязнь ко мне со стороны Перуджино и ему подобных вызвана разными причинами. Но не одни мои рисунки вызывают у него желчь и заставляют злословить всех тех, кто не понимает и не хочет понять, насколько современное искусство ушло вперед. Кончились "добрые старые времена", и тихая заводь искусства прошлого не может более дарить отдохновение и спокойствие. Кое-кто уже начинает себя чувствовать не в своей тарелке. Нет, новое искусство принадлежит не им. И пусть себе Перуджино пыжится из последних сил, тщетно мечтая о возврате золотых времен прошлого. Он и иже с ним всячески изощряются, дабы ударить меня побольнее или хотя бы унизить. И они не ошибаются, видя во мне своего главного противника. Я доказываю своим искусством, что их карта бита.
Сменяя долгий бег счастливых лет,
Приходят разом беды и сомненья.
Удел один у всех - забвенье.
Хоть трижды знатен будь - спасенья нет.
И под луной ничто не вечно.
Все - тлен, фортуна скоротечна.
* * *
Попечительский совет собора созывает на завтра около тридцати лучших флорентийских мастеров, которым надлежит решить, где следует установить статую Давида. Я уже высказал совету свои соображения на сей счет, и вся эта затея мне не по нутру. Ведь дело-то касается одного меня. Неужли я не способен решить, где стоять Давиду? Лучше меня никто не выберет самого подходящего для него места. А впрочем, пусть себе пораскинут мозгами. Но уж если их предложение окажется негодным, тогда поглядим, чья возьмет. У меня тоже есть определенные взгляды. Я даже согласился присутствовать на завтрашнем заседании, хотя не вижу в нем никакого прока. Ведь установка статуи не менее важна для художника, который ее изваял. Это последнее усилие, венчающее весь его труд, а возможно, и самое волнующее для него событие. Ни за что не позволю распоряжаться судьбой моего Давида и никогда не отдам его на откуп чьей-либо прихоти.
Мне доставляет особое удовольствие здесь отметить, что, несмотря на поражение при Гарильяно * нашего покровителя - короля Франции, мы, флорентийцы, позволяем себе тем временем судить и рядить о том, где лучше всего установить статую. Ничего не скажешь, завидная черта. А Людовику XII действительно чертовски не повезло. Зато в злосчастных для него водах Гарильяно нашел свой конец Пьеро Медичи, да и от Цезаря Борджиа фортуна отвернулась. Эти два коршуна не будут более угрожать Флоренции. Все это, несомненно, добрые предзнаменования для нашей республики, и мой Давид рождается под счастливой звездой.
* Гарильяно - река в Центральной Италии, здесь произошло сражение между испанскими и французскими войсками 29 декабря 1503 года.
Кстати, о Давиде. Мой отец Лодовико умоляет меня быть посдержаннее на заседании в Попечительском совете.
- Веди себя разумно и будь осторожен, если не хочешь всех восстановить супротив себя, - увещевал он меня сегодня. - Пусть все выскажутся, а сам повремени. И выбрось из головы, что все говорят только по злобе. Не думай об этом и не будь дикарем, - закончил он свои наставления.
Отец места себе не находит и даже предпочел бы, если бы я вовсе не являлся на завтрашнее заседание. Но я пойду. На это у меня и причин немало, да и прав поболее, чем у всех остальных.
Вот уже несколько дней, как Симоне дель Поллайоло, которого все у нас зовут Кронакой, стал полновластным хозяином в моей мастерской. По моей просьбе Попечительство собора поручило ему все заботы по перевозке Давида на его постоянное место. Сейчас вокруг моего героя возводится целый замок из бревен и досок. Я все же дал кое-какие советы Кронаке, хотя он знаток своего дела. Во Флоренции его очень ценят как архитектора, где он возвел немало строений, значительных по своим размерам. Жаль только, что он так сдал в последние годы, уверовав в пророчества Савонаролы. Его душа, кажется, занята только ими. И если он не говорит об архитектуре или строительных работах, его мысли неизменно о монахе, его проповедях и ужасном конце. Все остальное Кронаку не интересует. Апрель 1504 года.
* * *
Вчера утром Давид был вывезен наружу и к вечеру оставлен позади абсиды собора в ожидании следующего дня. Ночью его забросали камнями. К счастью, защищающая скульптуру деревянная обшивка выдержала натиск. Чтобы уберечь статую от новых посягательств, которые могут повториться и нынче ночью, я попросил Кронаку наглухо обшить досками всю махину. Пусть теперь попробуют сунуться погромщики, действующие по наущению моих недругов, - им не удастся продырявить мощную обшивку. Со своей стороны мессер Франческо - первый герольд Флоренции - обещал выставить на ночь вооруженную охрану у статуи.
На дворе май, и жара еще не наступила. Но рабочим - а их здесь занято десятка четыре - приходится изрядно потеть над этой громадой. Не устают одни лишь зеваки, которые с утра до вечера толпятся вокруг, галдят, спорят, размахивая руками. Даже в самом скучном зрелище толпа способна найти для себя развлечение.
Давид должен проследовать по улице Проконсоло до площади Синьории и остановиться перед статуей Юдифи работы Донателло *. Юдифь будет несколько сдвинута, а затем станет вровень с Давидом по левую руку от главного входа во дворец Синьории. Я всегда мечтал видеть моего Давида стоящим здесь или в центре самой площади.
Никто не догадался предложить то же самое на заседании, созванном прошлым месяцем Попечительским советом собора. На нем мнения резко разделились. Одни советовали установить статую в лоджии Ланци *, другие называли место перед собором Санта Мария дель Фьоре или во внутреннем дворике дворца Синьории, где, кстати, стоит другой Давид * - работы Донателло. Иные вовсе указывали на самые укромные уголки города. Для Козимо Росселли и Боттичелли любое из первых трех названных мест было приемлемым; Джульяно да Сангалло ратовал за центральный пролет лоджии Ланци, считая, что лучшего места для статуи не сыскать. С его мнением согласились Леонардо да Винчи и Пьеро ди Козимо.
* ... перед статуей Юдифи работы Донателло - бронзовая группа "Юдифь и Олоферн" с 1460 г. находилась в саду дворца Медичи. 21 декабря 1495 г. установлена перед дворцом Синьории как символ обретенной свободы после восстановления республиканского правления.
* Лоджия Ланци - архитектурное сооружение в готическом стиле с тремя арочными пролетами, воздвигнутое на площади Синьории в 1381 г. Своим названием обязана тому, что там находился сторожевой пост ландскнехтов (от итал. lanzi).
* ...стоит другой Давид - статуя Донателло находится теперь в Национальном музее Барджелло (Флоренция).
В тот день я терпеливо выслушал всех. Правда, был момент, когда я чуть было не взорвался, но вовремя спохватился и заставил себя сдержаться. Под конец обсуждения я решил изложить собственные соображения. Но едва я заговорил о центре площади Синьории, как все разом разинули рты от изумления, а иные восприняли мои слова чуть ли не как личное оскорбление. Посыпались возгласы, что я слишком многого желаю, что это неслыханная наглость... Тогда я предложил отодвинуть в сторону статую Юдифи. Но тут уж началось совсем невообразимое. Около десятка ревностных поклонников Донателло повскакали со своих мест и заорали благим матом, требуя, чтобы Юдифь осталась на прежнем месте; другие кричали, что не позволят оскорблять память великого мастера (которого, кстати, я очень ценю). Словом, красивых фраз было произнесено немало. Других идей у меня не было, а по последнему предложению, которое мне не менее дорого, чем первое, вступать в дальнейшие споры не хотелось. Зато уж все наговорились до хрипоты.
