Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.
"Дорогой Алексей Максимович!
…Мы решили в Цека назначить Каменева и Бухарина для проверки арестов буржуазных интеллигентов околокадетского типа и для освобождения кого можно. Ибо для нас ясно, что и тут ошибки были. Ясно и то, что в общем мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна".
Вот так: место профессуры — в тюрьме. Их вина — думают по-другому, чем Ленин, Бухарин и остальные вожди. "Мера ареста… необходима и правильна". Вспоминал ли Бухарин эти страницы своей биографии? Как могли себя чувствовать русские интеллигенты в чекистских застенках, имевшие, как правило, лишь одну вину: неприятие большевизма?
Я, может быть, утомил читателей письменными монологами Бухарина, но думаю, что они помогают увидеть нечто более широкое, чем трагическая судьба этого ученика Ленина. Коллизии "любима партии" — отраженная волна страшного ленинского эксперимента. "Великий террор" конца тридцатых годов имел свои корни в ленинских идеях и действиях. В его распоряжениях, наподобие указаний Бош и Минкину: "Повесить, непременно повесить…"
Через полтора месяца после того как Бухарина арестовали, он вновь (в который раз!) пишет большое, на двадцати двух страницах письмо Сталину. Его мы не имеем возможности процитировать полностью, но несколько фрагментов, связанных с Лениным и ленинским "воплощением" в жизнь его идеалов, мы все же приведем.
"Ночь на 15 апреля 1937 года.
Иосифу Виссарионовичу Сталину. Лично.
Это письмо носит такой характер, что я прошу, чтобы оно было переслано И.В.Сталину без предварительного чтения кем бы то ни было.
…На пленуме я чувствовал себя как человек, невинно прикованный к позорному столбу… Я в отчаяньи клялся смертным часом Ильича. Ты-то ведь хорошо знаешь, как я его безгранично, всем сердцем и душой любил. Я воззвал к его памяти. А мне заявили, что я спекулирую его именем, что я даже налгал, будто я присутствовал при его смерти, даже приводили "документ" (статья Зиновьева), а суть в том, что я после смерти Ильича уехал из Горок в Москву, а потом вернулся со всеми, что и описано в статье.
…Я мечтал о большой близости к руководству и к тебе, не скрою. Я тосковал по крупным людям, я тосковал по более широкой работе. Что это, грех? Преступление? Тебя лично я снова научился не только уважать, но и горячо любить (опять, пусть сколько угодно хихикают люди, которые мне не верят, но это так)… Я бредил о доверии с твоей стороны… Все это было — и все полетело прахом, и я червем извиваюсь на тюремной койке…
Хочу сказать тебе прямо и открыто о своей личной жизни, о чем говорить не принято…"
Бухарин откровенно рассказывает о всех своих женах: Н.М.Эсфири, А.В.Травиной, Нюсе Лариной. Пока не пришла к нему Ларина, бытие его "пожиралось невероятными страданиями, съедавшими радость жизни…". Сейчас бы сказали: "Бухарин запутался в женщинах". Он был очень любвеобильным человеком, но без достаточно прочных моральных тормозов. То было время, когда он метался между долгом и любовью. Его нравственные слабости находят продолжение в слабостях политических, — в его полной капитуляции перед Сталиным. Арестант все еще не теряет надежды убедить Сталина в своей лояльности к нему.
"…Было время, когда я с тобой лежал на диване у тебя — это я тогда готовился к борьбе? Вздор.
А вот что было к подходам 1928 года. Я искренне думал, что ты поступаешь не по-ленински; я опирался на множество цитат и т. д. из Ильича. А что было? Да то, что я понимал завещание Ильича (не персональное, а о линии) буквально и формально… К 28-му году создалась особая ситуация, не входившая в поле зрения Ильича… А я, как школьник, хватался за букву, упуская дух… В 1928/ 29 году я в тебе видел воплощение антиленинской тактики. Это глупо, но это было именно так…"
Бухарин готов признать, что Ленин не мог давать рекомендации на будущее, ибо это уже не входило "в поле зрения Ильича". Этим Бухарин признает правоту Сталина, "развивающего" Ленина. Идет капитуляция по всем линиям, ленинской в том числе. Говоря о Ленине, о своих ошибках, Бухарин с неизбежностью возвращается к Сталину:
"…Мне было часто необыкновенно хорошо, когда удавалось быть с тобой (не тогда, когда вызывался для какого— нибудь разноса), даже тронуть тебя было хорошо. Я действительно стал к тебе чувствовать почти такое же чувство, как к Ильичу, — чувство родственной близости, громадной любви, доверия безграничного, как к человеку, которому можно все сказать, все написать, всем поделиться, на все пожаловаться".
Дальше Бухарин пишет о книге, которую он заканчивает и хотел бы посвятить Сталину, ибо теперь он чувствует себя "твоим учеником". И вновь утверждает: "…никакими средствами нельзя заставить меня совершить позорное клеветничество против самого себя…". Кончает Бухарин на крайне мучительной ноте: "…камеры темные, и круглые сутки горит электрический свет. Натираю полы, убираю, чищу парашу и т. д. — все это знакомо. Но сердце разрывается, что это — в советской тюрьме, и горе мое, и тоска моя безграничны….
Будь здоров и счастлив Н.Бухарин".
Это личное письмо Бухарина Сталин адресовал всем членам Политбюро: "в круговую". Ознакомившись с ним, члены высшей партийной коллегии оставили для истории свои автографы: "Читал. По-моему, писал жулик. В.Молотов". "Все та же жульническая песенка: я не я, а лошадь не моя. Л.Каганович". "М.Калинин". "Безусловно жульническое письмо. В.Чубарь". "Читал. К.Ворошилов". "Бухарин продолжает свое провинциальное актерство и фарисейское жульничество. А.Микоян". "Типичная бухаринская ложь. А.Андреев".
Так соратники Сталина, которые все считали себя учениками Ленина, решили судьбу своего сотоварища.
Сломленный, он напишет еще не одно письмо. О Ленине уже не упоминает, он ушел куда-то далеко-далеко… Но так хочется жить. Бухарин, уже сдавшийся, еще на что-то надеется. Несколько фрагментов еще из одного письма человека, которого любил Ленин.
"Здравствуйте Иосиф Виссарионович.'* …В галлюцинаторном состоянии (у меня были такие периоды) я говорил с Вами часами — ты сидел на койке, рукой подать. К сожалению, это был только бред…
Я хотел сказать Вам, что хотел бы объясниться с Вами хоть последний раз в жизни, но только с Вами. Я знаю, это неслыханно. Я не питаю ни малейшей надежды, что это будет. Но пусть Вы знаете, что я этого ждал, как израильтянин манны небесной. Я ничего не хочу брать назад, ни на кого не хочу жаловаться-
Пишу это вовсе не потому, что сижу в тюрьме и хочу себе что-то выторговать. Я смотрю на себя, как на человека, политически погибшего…
…Я написал уже (кроме научной книги) большой том (страниц 250–300) стихов… Первые мои вещи кажутся мне теперь детскими (но я их переделаю), за исключением, Думы мы о Сталине", которую я Вам переслал еще до ареста. Но по содержанию я могу сказать, что в нашей литературе такой попытки не было…"
Далее Бухарин излагает план написанной им книги "Преображение мира", где особое место занимают главы "Эпоха великих работ" и "Грядущее" (Коммунизм). Все это, выводит Бухарин, "я писал главным образом ночами и буквально кровью сердца…
Иосиф Виссарионович, Вы такой знаток стиля и так любите литературу. Не дайте погибнуть этой работе…
Вам покажутся чудовищными мои слова, может быть, факт, что я Вас люблю всей душой!.."
Я больше не буду цитировать бухаринских писем. Все они — выражение эволюции моральной гибели человека, которая олицетворяет обреченность не столько узника, сколько Системы, которую он сам же создавал. Ленин не мог представить такого трагического финала для "любимца партии". Но он совсем не был случайным. Эта партия, эта идеология, выпестованные Лениным, не могли обходиться без инквизиции. Просто Бухарин — наиболее яркое выражение процесса гибели личности, ее распада под давлением чудовищной машины, в создании которой он принимал самое активное участие. Судьба Бухарина — личностный приговор ленинской Системе. Впрочем, я приведу еще отрывки из двух документов. Финал трагедии Бухарина должен быть полным.
В Президиум Верховного Совета СССР
приговоренного к расстрелу Н.Бухарина
Прошение
Прошу Президиум Верховного Совета СССР о помиловании. Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершенные мною тягчайшие преступления против социалистической родины, ее народа, партии, правительства. У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было бы расстрелять десять раз…
Я твердо уверен: пройдут годы, будут перейдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу: я постараюсь всеми своими силами доказать вам, что этот жест пролетарского великодушия был оправдан.
Москва, 13 марта
Внутренняя тюрьма НКВД Николай Бухарин"'.
Естественно, прошение было отклонено. Это было давно предрешено. Бухарин будет расстрелян не "десять раз", всего один…
