Елена Козловцева - Московские общины сестер милосердия в XIX – начале ХХ века
Городской распределительный госпиталь в 1-м казенном винном складе. Перевязочная (Альбом деятельности Московского Городского Управления по организации помощи больным и раненым воинам и семьям призванных 1914–1915 гг. М., 1915. С. 16)
С 1881 г., согласно новому уставу, сестра милосердия могла рассчитывать на обеспеченную старость в общине только после безупречного двадцатилетнего труда в ней. Из этого следует, что о сестрах, потерявших здоровье ранее этого срока, община никакой заботы на себя не брала: у них изымался крест, а выданное свидетельство уничтожалось, причем сестры не имели права требовать от содержавшей их общины какого-либо вознаграждения за свои труды[406].
Более уверенными в своем будущем могли быть сестры после перехода их общины в ведение Московской городской думы. Прослужив в общине 25 лет, они могли оставить работу, им назначалась пенсия и предоставлялось право проживать на полном содержании в приюте для сестер, состоявшем при общине или каком-либо другом благотворительном учреждении. При этом пенсия им все равно выплачивалась, но из нее вычиталась стоимость их содержания[407]. Сестры, утратившие на службе здоровье, помещались в приют при общине, а если они к тому времени проработали уже более пяти лет, то им назначалась пенсия, размер которой зависел от их трудового стажа [408]. Выдача пенсии не прекращалась, даже если сестра по выходе из общины вступала в брак или монашество[409]. Тем, кто прав на пенсию не имел, при необходимости могли выдавать единовременные пособия[410].
Если сестра Владычне-Покровской общины увольнялась по старости или болезни после многолетнего усердного служения или же принимала монашеский постриг, ее могли оставить в общине на проживание с сохранением полного содержания. В остальных случаях она лишалась звания сестры милосердия и не получала от общины никакого вознаграждения или пособия[411].
По всеобщему мнению, служение сестер милосердия должно было быть исключительно безвозмездным. Поэтому сестры чаще всего не получали за свою работу денежного вознаграждения и должны были довольствоваться тем необходимым минимумом, который предоставлялся общиной. В лучшем случае им выплачивалось незначительное жалованье, на которое можно было лишь отчасти восполнить недостаточность выделяемых общиной вещей.
Сестра военного времени М. И. Девиз (Охотина) вспоминала печальный разговор сестер общины, к которой она была приписана:
«– …Когда мне отдыхать, чулки штопать надо, – смеялась сестра, – у нас ведь всего-навсего дают три пары чулок, две рубашки, два платья, одно ситцевое, другое шерстяное, – скоро-скоро говорила сестра К., точно старалась скрыть свое недовольство.
– Ну, а еще три рубля в месяц-то забыли? – ядовито прибавила другая сестра, лежа на кровати, и, засмеявшись, прибавила:
– А из них купи зонтик на лето, а то удар хватит, теплый платок на зиму, а то голову простудите, перчатки, прибавь белья, так как двумя рубашками не обойдешься.
– Ну вот, слава Богу, хоть на сапоги дают, а то бы босиком ходили»[412].
Разумеется, не приходится говорить о том, чтобы сестры за время работы в общине могли накопить какую-то сумму на случай непредвиденных обстоятельств, так что в случае потери трудоспособности они оказывались в критическом положении. Для получения даже минимальной пенсии необходимо было проработать в общине не менее 15 лет, что было под силу далеко не каждой. Очень тяжелый физический труд, сильные эмоциональные нагрузки, постоянный риск заразиться или получить ранение – вот факторы, которые часто приводили к тому, что сестры теряли трудоспособность уже через несколько лет работы в общине. Оказавшись на улице без средств к существованию и с совершенно расстроенным здоровьем, они вели длительные переписки с Обществом Красного Креста о выплате пособий, помещении в больницу или богадельню[413], а кто-то не выдерживал и оканчивал жизнь самоубийством.
Можно привести пример сестры С., которая несла свое служение в инфекционном отделении военного госпиталя. Проработав совсем недолго, она заразилась и вынуждена была вернуться в свою общину на лечение. Когда же оказалось, что болезнь неизлечима, община отказалась далее держать у себя нетрудоспособную сестру. Совершенно одинокая, больная, не имея прав на пенсию или какие-то другие выплаты, она могла обратиться за помощью только к своим подругам по госпиталю. Те не имели возможности оказать ей существенную помощь и лишь собрали ей что смогли на дорогу и отправили к знакомой акушерке. Через несколько дней стало известно, что несчастная девушка, очевидно не найдя этой знакомой, подавленная сознанием своей полной беспомощности, утопилась в реке[414]. По свидетельству М. И. Девиз, случаи самоубийств среди сестер милосердия не были редкостью[415].
В таких критических случаях большую роль играла позиция общины, ее отношение к своим сестрам. Отрадным примером является история сестры милосердия Иверской общины Л. К. Пиварович, которая прослужила всего 9,5 лет. В 1892 г. она поступила в Георгиевскую общину Санкт-Петербурга, а через три месяца была назначена старшей сестрой Тверской Серебряной общины[416]. С 1896 г. Любовь Константиновна трудилась в качестве старшей сестры Иверской общины, во время командировки на театр Греко-турецкой войны заразилась тифом, от которого долго не могла оправиться. В 1899 г., по особому ходатайству общины, она получила из средств Московского Дамского комитета РОКК 400 руб. для лечения заграницей[417], хотя полностью выздороветь ей все же не удалось. В 1900 г. она уже отправилась с отрядом Иверской общины на Дальний Восток, где ее здоровье снова ухудшилось[418]. В 1901 г. ей пришлось окончательно оставить свое служение и переехать в места с более теплым климатом[419]. В 1913 г., очевидно находясь в крайне тяжелых обстоятельствах, Пиварович обратилась в РОКК с просьбой предоставить ей место в Московском Мариинском у Троицы-Сергия убежище сестер милосердия Красного Креста. Главное управление РОКК ей отказало со ссылкой на устав убежища, в которое принимались сестры, прослужившие не менее 15 лет[420]. Однако настоятельное ходатайство со стороны совета Иверской общины, который поддержал просьбу своей бывшей сестры, привело к тому, что для Л. К. Пиварович сделали исключение и она была принята в убежище[421].
Большой стаж работы в общине еще не являлся гарантией спокойной и обеспеченной старости. Сестры, прослужившие 15 и более лет, получали законное право на пенсионное обеспечение и проживание либо в самой общине, либо в специальной богадельне. Однако, как отмечает Т. М. Миркович, пожилые сестры являлись для Красного Креста обузой, и их содержание было для Общества весьма обременительным. А потому и пенсии выплачивались такие, что на них невозможно было существовать, и условия проживания в богадельне оставляли желать лучшего[422].
§ 5. Судьбы сестер милосердия
За строчками уставов, официальных отчетов, исторических обзоров и газетных статей теряются судьбы конкретных людей. Уставы представляли лишь некую теоретическую картину функционирования целого учреждения, отчеты и обзоры обобщали и несколько приукрашивали информацию. Газеты, выполняя социальный заказ или в погоне за сенсациями, часто выхватывали из контекста и раздували случаи исключительные, которые никогда не были и не могли быть типичными, на их основе создавая картины полного благополучия или же, наоборот, глубокого кризиса. На самом деле в жизни все оказывалось гораздо сложнее. Сестры милосердия – это прежде всего живые люди, со своим мировоззрением, своими стремлениями и заботами, разными взглядами, характерами и судьбами. Объединяло их только одно – то служение, которому они посвящали свою жизнь.
Причины поступления в общиныОдним из важнейших является вопрос о причинах, побуждавших женщин поступать в общины сестер милосердия. Ответить на него чрезвычайно сложно, поскольку причины могли быть самыми разными и в каждом конкретном случае они были свои. Можно только попытаться обобщить известные сведения, почерпнув подобного рода информацию из источников личного происхождения – дневников, воспоминаний и писем самих сестер милосердия.
Большинство сохранившихся документов принадлежат тем, кто решил стать сестрами милосердия в связи с объявлением войны – Русско-турецкой, Русско-японской или Первой мировой[423]. Разумеется, ими двигал патриотический порыв, желание быть полезными Отечеству в трудное время, стремление следовать за дорогими людьми – отцами, братьями, женихами и мужьями. Далеко не всегда такие решения могли быть продуманными и взвешенными. Например, сестра Дьякова, совсем недолго проработавшая в отряде Александры Григоровой, призналась, что пошла в сестры в порыве патриотизма, под влиянием возвышенных речей своей пылкой подруги, так и не решившейся на аналогичный шаг. Девушка, бывшая сельской учительницей, отправилась на Дальний Восток, переоценив свои силы и способности. «Я ее убеждала, – писала А. М. Григорова, – что самое лучшее для нее постараться выйти из общины и вернуться к прежнему делу»[424].
