Сергей Цветков - Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
Боевым кличем в древности действительно выигрывали сражения. Показательна в этом отношении знаменитая битва между римлянами и кельтами, происшедшая в 390 г. до н. э. Противники впервые столкнулись на поле боя, и римляне буквально оцепенели, увидев перед собой рослых воинов с развевающимися волосами, танцующих под непривычные для римского уха звуки музыкальных инструментов, напоминающие звериный рев. А когда кельты единогласно издали страшный крик, повторенный вдалеке эхом долин, римлян охватил панический ужас, и они, даже не попытавшись вступить в бой, обратились в бегство[53].
Неистовство варваров, проявляемое ими в бою, вообще поражало людей античной культуры, «порождая великий ужас». Изматывающий душу, вызывающий оцепенение боевой клич непременно присутствует в античных описаниях сражающихся варваров. Характерны следующие строки Аммиана Марцеллина, повествующего о битве под Адрианополем в 378 г. между готами и римлянами: «Можно было видеть варвара, преисполненного ярости, со щеками, сведенными судорогой от пронзительного вопля, с подсеченными коленными сухожилиями, или с отрубленной правой рукой, либо с растерзанным боком, находящегося уже на самой грани смерти и все еще с угрозой вращающего свирепыми глазами».
Боевой клич у всех древних народов имел сложное предназначение, совмещая военно-психологическую и магическую функции. Во-первых, при помощи его (иногда подсобными средствами служили также музыка, песни и танцы) воины входили в состояние экзальтации и устрашающим образом воздействовали на психику противника. А во-вторых, в состав боевого клича непременно входили различные заклинания, имеющие целью обезвредить вражеских богов или духов и тем самым лишить неприятеля силы. В «Слове о полку Игореве» русские воины криком «перегорождают поля» и «полки побеждают, звонячи в прадедню славу», то есть славяне боевым кличем призывали на помощь своих предков-покровителей.
Для славянского войска не существовало водных преград. Привыкнув селиться по руслам рек, славяне легко переправлялись через них в случае необходимости и в этом искусстве, по мнению Маврикия, не имели себе равных. Реки и озера служили также убежищем для мирного населения, женщин, стариков и детей, внезапно застигнутых опасностью. В этом случае они погружались глубоко в воду, держа во рту длинные тростинки, и так, «лежа навзничь на глубине, они дышат через них и выдерживают много часов, так что не возникает на их счет никакого подозрения». Только опытные византийские воины могли распознать ложную тростинку «по срезу и положению», и тогда спрятавшимся приходилось плохо. Обнаружив их, ромеи сильным ударом по тростинке пронзали сидящим в воде глотки или, выдернув тростинки, вынуждали людей вынырнуть из воды.
Достигнутый славянами к VI в. культурный уровень сохранялся почти неизменным на протяжении всего периода славянской колонизации Европы; из всех известных им искусств и ремесел одному только военному искусству суждено было развиваться преимущественно перед другими.
Глава 2
СЛАВЯНСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ БАЛКАН
Загадка скамаров
Ко второй половине V в. славяне вплотную придвинулись к северным границам Византийской империи — по всей линии дунайского лимеса и, возможно, в некоторых местах уже пересекли ее. Не исключено, что это переселение было поощряемо самими византийскими императорами, заинтересованными в трудолюбивых землепашцах и хороших солдатах. В этой связи интересны упоминания раннесредневековых источников о скамарах.
Самое раннее известие о скамарах содержит «Житие святого Северина» (511). Составитель этого сочинения аббат Евгиппий, ученик Северина (епископа при дунайской провинции Норик) и очевидец событий, создал, по сути дела, хронику повседневной жизни Северо-Западной Паннонии и прилежащей к ней части Северо-Восточного Норика. Это время, названное Евгиппием «жестоким владычеством варваров», было ознаменовано вторжением в Паннонию и Норик отдельных варварских племен — готов, ругов[54], алеманнов, тюрингов, а также толп «грабителей» и «разбойников». Внезапно появляясь из лесных чащ, последние разоряли поля, угоняли скот, пленников и даже пытались при помощи лестниц штурмовать города. В 505 г. империя была вынуждена направить против них довольно значительное войско.
Вот эти крупные банды, видимо чем-то отличавшиеся от прочих варваров, местные жители и называли «скамарами».
Более или менее убедительное происхождение слова «скамары» возможно только от славянского «скамрах» или «скоморох», как бранного или насмешливого нарицательного имени[55]. Правда, сами скамары были, скорее всего, деклассированной частью разоренного крестьянского и городского населения придунайских областей, искавшего спасения от голодной смерти в разбоях и грабежах и ради этого зачастую примыкавшего к варварам во время их набегов на империю[56]. Но по свидетельству Евгиппия, термин «скамары» был местным, простонародным, что позволяет говорить или о постоянном присутствии славян среди местного населения, или о близких и частых контактах между ними.
Начало славянских вторжений за Дунай
Первый зафиксированный в византийских источниках самостоятельный набег на Балканы славяне совершили в правление императора Юстина I (518–527). По свидетельству Прокопия Кесарийского, это были анты, которые «перейдя реку Истр, огромным войском вторглись в землю ромеев». Но антское нашествие было неудачным. Императорский полководец Герман нанес им поражение, после которого на дунайской границе империи на некоторое время воцарился мир.
Однако с 527 г., то есть с момента восшествия на престол Юстиниана I и до самой его смерти, последовавшей в 565 г., непрерывная череда славянских вторжений опустошает балканские земли и угрожает самой столице империи — Константинополю. Ослабление северной границы империи было результатом величественного, но, как показало время, неисполнимого замысла Юстиниана, стремившегося восстановить единство Римской империи. Военные силы Византии оказались распыленными по всему побережью Средиземного моря. Особенно затяжными были войны на востоке — с Сасанидским царством и на западе — с королевством остроготов в Италии. К концу правления Юстиниана империя полностью истощила свои финансовые и военные возможности.
Императорские амбиции не распространялись на северодунайские земли, поэтому основой стратегии местных военных властей была оборона. Некоторое время они успешно сдерживали славянский напор. В 531 г. главнокомандующим во Фракии был назначен талантливый полководец Хилвудий, офицер императорской гвардии и, возможно, ант по происхождению. Он пытался перенести военные действия на славянские земли и организовать на другом берегу Дуная опорные пункты, размещая там войска на зимние квартиры. Однако это решение вызвало сильный ропот среди солдат, жаловавшихся на непереносимые лишения и холод. После гибели Хилвудия в одном из сражений (534) византийские войска вернулись к сугубо оборонительной стратегии.
И все же славянам и антам почти ежегодно удавалось проникнуть во Фракию и Иллирик. Многие местности подвергались грабежу более пяти раз. По подсчетам Прокопия, каждое славянское нашествие стоило империи 200 000 жителей — убитыми и уведенными в плен. В это время население Балкан достигло минимума своей численности, сократившись с двух до одного миллиона человек[57].
Подчинение антов Византии
К счастью для Византии, вспыхнувшая междоусобная война между склавенами и антами приостановила их дальнейшие совместные вторжения за Дунай. Византийские источники сообщают, что «…анты и склавены, оказавшись в ссоре друг с другом, вступили в сражение, где и случилось антам потерпеть поражение…».
Дипломатам Юстиниана в это время даже удалось привлечь склавено-антские отряды к военной службе в рядах византийской армии. Именно эти подразделения спасли от крупных неприятностей главнокомандующего итальянской армии Велизария, который весной 537 г. был осажден остроготами в Риме. Прибывшие к ромеям подкрепления, состоявшие из склавенов, антов и «гуннов» (под ними подразумеваются, скорее всего, булгары), позволили Велизарию отстоять город и вынудить противника снять осаду.
Тем временем разногласия между склавенами и антами побудили последних к более тесному сближению с Византией. На эту мысль антов натолкнули случайные обстоятельства. Один антский юноша, по имени Хилвудий, был взят в плен склавенами. Спустя некоторое время среди антов распространился слух, что этот Хилвудий и его тезка, византийский полководец, главнокомандующий во Фракии, — одно и то же лицо. Творцом интриги был некий грек, захваченный антами во Фракии. Им двигало стремление выслужиться перед своим господином и получить свободу. Он представил дело так, что император щедро вознаградит того, кто вернет ему Хилвудия из плена. Хозяин грека отправился к склавенам и выкупил Лжехилвудия. Правда, последний чистосердечно отрицал свое тождество с византийским полководцем, но грек объяснил его возражения нежеланием раскрывать инкогнито до прибытия в Константинополь.
