Петр Шелест - Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС
Наступил новый, 1941 год. Все мы думали, что он принесет много нового, хорошего. По крайней мере, так нам хотелось. Но он не снял напряжения и беспокойства. Я много времени нахожусь на заводах, где изготовляется военная техника — танки, бронетранспортеры, тягачи, самолеты, минометы, снаряды, боеприпасы и военное снаряжение. За всем производством военной техники был установлен еще более строгий партийный контроль. Особую заботу вызывал вопрос налаживания массового производства противотанковых и противопехотных мин и ручных гранат на заводе № 308. Директором завода был Ахназаров, по национальности армянин, неплохой организатор-хозяйственник, но в технике и технологии мало разбирался. Коллектив завода был молодой, недостаточно сколоченный, поэтому Ахназарову приходилось помогать во всех отношениях. А боеприпасы, мины, ручные и противотанковые гранаты требовали выпускать сотнями тысяч штук. Приходится следить и за разработками в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах и лабораториях. Большая загрузка неотложной работой как-то меня отвлекала от семейных дел.
А состояние здоровья Любы становилось все хуже. Начались признаки паралича нижних конечностей. Сами врачи забили тревогу — потребовали квалифицированной консультации московских специалистов. По всем анализам, рентгеновским снимкам приехавшие из Москвы специалисты приходят к заключению, что имеет место поражение позвоночника. Вот тут я только и понял, что это, очевидно, результат автомобильной аварии, произошедшей в 1939 году с Любой, когда она выезжала за город, после чего у нее долго болел позвоночник. Рекомендованный курс лечения дает временное облегчение болезненных явлений, но не дает никакого эффекта к выздоровлению.
Я часто бываю в больнице. Люба смотрит на меня умоляющими глазами и с надеждой просит: «Спаси меня, Петя». А я ничего уже сделать не могу. Моя мать — старуха, которую мы взяли к себе, хотя и старается, но ей очень трудно управляться с Борей. Просим старшую сестру Любы Веру приехать в Харьков со своим ребенком и ухаживать за Борей.
С ее приездом стало немного легче. Сильно беспокоится за детей Люба, все время просит меня больше проявлять о них заботы и внимания. Борю она могла часто видеть, а Витасика нет, ведь он в Днепродзержинске у бабушки. Очень больно было смотреть на страдания молодой женщины, матери двух малолетних детей. Когда-то Люба была веселой, жизнерадостной. Она и сейчас, находясь в тяжелейшем состоянии, старается не падать духом. Но все же, когда я прихожу к ней с Борей, она все чаще плачет, а это мне выворачивало всю душу. Я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо, что она поправится и мы вновь будем все вместе. А она смотрела на меня с какой-то глубокой, проникновенной укоризной и, кажется, глазами и всем своим естеством спрашивала меня: «Что же ты не поможешь стать мне на ноги?» И это было уже в буквальном смысле, ибо она передвигалась с большим трудом и только при помощи костылей. На все это смотреть и вынести не хватало человеческих сил. Врачи Харькова и Москвы приходят к заключению, что последнее и единственное средство возможного выздоровления — это квалифицированное нейрохирургическое вмешательство в область позвоночника. Просят моего согласия на проведение операции, советуюсь с Любой — она растерянно смотрит на меня, соглашается со мной: надо идти на операцию как на спасительную надежду. Я ужасно мучаюсь, переживаю, но где-то в глубине души теплится надежда на благополучный исход операции и ее выздоровление.
Первое мая 1941 года — большой, радостный праздник народа, демонстрация, гулянье, веселье, ликование весны. Я на вокзале встречаю приезжающего из Москвы академика, профессора, известного всей стране нейрохирурга Н. Н. Бурденко с его ассистентами. Он по просьбе Харьковского областного лечебного управления дал согласие лично посмотреть больную и, если нужно, сделать операцию. С вокзала прямо поехали в больницу. После осмотра больной Николай Николаевич принимает решение делать операцию. Меня удаляют из больницы. Спасибо, были добрые товарищи по работе в горкоме партии, которые морально поддержали меня в эту трудную минуту, да старые друзья — Сурель Станислав Венедиктович и его супруга Вера Ипполитовна, Женя Каплун.
Операция длилась больше трех часов. Наконец мне позвонил Н. Н. Бурденко. Он пригласил меня на обед к братьям Гельферд — известным харьковским врачам: «Заодно поговорим и о прошедшей операции». В разговоре со мной Н. Н. Бурденко мне откровенно сказал: «Молодой человек, надеюсь, что вы правильно меня поймете, мужественно воспримете мое сообщение. Положение у вашей супруги очень тяжелое, операция была необходима, других средств на облегчение ее страданий нет. Возможно, она и поправится. Организм у нее крепкий, здоровый, молодой. Но откровенно вам говорю, что гарантии в этом полной нет и вам надо быть ко всему готовым. К сожалению, у нее обнаружена саркома позвоночника. Мы сделали все, что только возможно, назначили определенный курс лечения. Вот все, молодой человек, что я вам мог сообщить. Мужайтесь, ждите и надейтесь на лучший исход». После этого сообщения я совсем растерялся, поник. Мне до глубины души было жалко Любу, детей, самого себя, я думал: за что на меня, на мою семью свалилась такая беда?
Бурденко, его коллеги-врачи, присутствовавшая здесь же будущая спутница всей моей жизни Ираида Павловна Мозговая старались как-то меня утешить, поддержать мой моральный дух. Под конец нашей встречи Бурденко мне сказал: «Прошу вас, не допустите оплошности, не подайте даже виду, что с вашей супругой так плохо. Если она это почувствует, ее может это окончательно убить». Мне было тяжело неимоверно, хотелось забыться, уйти от этого тяжелого кошмара и надвигающейся трагедии.
Так уж устроена жизнь: какое бы личное горе ни постигло человека, он обязан держаться, работать — исполнять свой долг перед страной, перед Родиной, думать о перспективах, тем более в такое тревожное время.
Гитлер уже захватил Париж, Варшаву, Прагу, был взят прицел на СССР. ЦК ВКП(б), правительство, И. В. Сталин прикладывают все усилия, чтобы избежать войны. Но фашистская Германия, поощряемая политикой Мюнхена[23], капиталом США, Англии, жаждала «жизненных просторов». Наши предупреждения Лиге Наций[24] об опасности не принимались во внимание. Франция, Польша, Чехословакия были оккупированы Гитлером. А Италия, Румыния, Венгрия, Финляндия и Испания были военными союзниками фашистской Германии. В такой военной и политической обстановке нам приходилось быстро решать вопросы перестройки всей промышленности на военный лад. Работать приходилось буквально дни и ночи.
Днем за работой как-то отодвигалось мое горе, но по ночам меня мучило безнадежное состояние Любы, судьба моих детей. «За что, по какому праву, — думал я, — судьба так жестоко расправляется с молодой женщиной, матерью двоих малолетних детей?» И грех сказать, я иногда смотрел на стариков и думал, зачем они живут, а молодое, нужное жизни гибнет.
Великая Отечественная. «Главное было — победить»
Мы, партийные работники, тем более имеющие отношение к оборонной промышленности, видели многое и знали неплохо обстановку. Но, конечно, от Гитлера такого коварного вероломства все же не ждали. Все пакты, договора стали просто пустой бумагой. На страну свалилась большая беда — 22 июня 1941 года началась война.
Она началась в то прекрасное время, когда на Украине от вечерней до утренней зари всего пять часов и зори почти не гаснут. Все находится в особой красоте и силе, расцветают луга и дубравы, наливает колос пшеница, ветер несет пьянящие запахи скошенных трав. В такую именно пору чарующей ночи вражеские бомбы, снаряды, мины падали на советскую землю. С первых часов войны Украина стала ареной жестоких, смертельных боев. Гитлеровские группы армий «Юг» в составе 57 дивизий, 13 бригад, 1300 самолетов были нацелены на украинскую землю.
От Баренцева до Черного моря протянулся фронт длиной в три тысячи километров, и на всем протяжении развернулась грандиозная, ожесточенная битва, подобной которой еще не знала история. Выступление по радио В. М. Молотова[25] в первый день войны, а затем и обращение к советскому народу И. В. Сталина 3 июля несколько подбодрили, вселяли какую-то уверенность. Но на фронтах дела складывались очень тяжело. Минск был взят гитлеровцами в первые же недели войны, Смоленск — меньше чем через месяц после начала войны. Сама Москва оказалась в большой опасности. Враг вышел на ближние подступы к Ленинграду и начался обстрел города из тяжелых орудий. На южном направлении гитлеровцы рвались к Киеву, Харькову, Днепропетровску, Донбассу, чтобы за счет этих районов усилить еще больше свой военно-экономический потенциал.
