Джон Норвич - История Венецианской республики
Есть сомнение и в том, что во время той катастрофы дож командовал флотом. Если же это правда, его наказание нельзя считать таким уж незаслуженным. Впрочем, в других отношениях его политика была успешной. Готовность и энтузиазм, с которыми он откликнулся на призыв императора Алексея о помощи, заслужили Венеции вечную благодарность византийцев. Алексей не замедлил выразить ее в материальной форме: ежегодные субсидии всем городским церквям, включая отдельную выплату в казну собора Сан Марко, разрешение иметь якорные стоянки и склады в бухте Золотого Рога и, наконец, в 1083 году — расширение прежних торговых привилегий, освобождение венецианских купцов на всем пространстве империи от всяких таможенных, портовых и других сборов. Значение этой последней уступки трудно переоценить. Неожиданно и в мгновение ока венецианцы получили огромные территории, которые могли считать своими. Как сказал великий французский ученый Шарль Диль, «император распахнул перед ними ворота на Восток. С этого дня началась мировая венецианская торговля».
Но факт оставался фактом: в короткое время Венеция потерпела не просто поражение, она испытала унижение. Погибли ее лучшие моряки. Из девяти больших галер — самых больших и лучше всего оснащенных — две оказались в руках норманнов, а другие семь — на морском дне, уничтоженные народом, не имевшим опыта подобных морских сражений, и это в момент, когда их собственные суда в момент боя едва держались на плаву Норманны снова стали контролировать подходы к Адриатике. Венецианцы не знали, что через несколько месяцев Робер Гвискар умрет от тифа на острове Кефалония, а его армия, сильно пострадавшая от той же болезни, развалится. Они не знали, что норманнская угроза исчезнет, по крайней мере на время, так же неожиданно, как и возникла. Но в тот момент требовался козел отпущения, и им оказался сам дож.
Все произошло очень быстро. Сельво, похоже, даже не сделал попытки себя защитить. Его отстранили от власти и отправили в монастырь. До конца года на его место явился другой. Вероятно, воля Сельво была сломлена, и он был только рад уйти, но все же это был печальный конец правления, начавшегося тринадцать лет назад так благополучно.
Историк Андреа Дандоло обвиняет нового дожа, Витале Фальеро, в том, что тот «с помощью обещаний и подкупа убедил народ сместить его предшественника». Возможно, так и было, но Дандоло писал это 250 лет спустя, и его хроника в этом случае столь поверхностна и неточна, что вряд ли Фальеро возможно осудить только по этому свидетельству. Другой английский историк, Ф. Ходжсон, просто отмечает, что «за десять лет его правления произошло мало событий, и особых проблем не было», что, возможно, и справедливо.
Тем не менее в этот период в истории Венеции произошло одно великое событие — освящение нового собора Сан Марко, того самого, что стоит и поныне. Работа над третьей церковью, построенной на этом месте после прибытия останков евангелиста, была начата дожем Контарини и с большим энтузиазмом осуществлена Доменико Сельво. Тот пошел еще дальше: в начале своего правления распорядился, чтобы каждый венецианский купец, возвращающийся с Востока, привозил оттуда для базилики мрамор или красивые резные украшения. Тот же Сельво привез из Равенны художников для мозаичных работ, остающихся до сих пор лучшим украшением храма.[52] Очень хочется надеяться, что летом 1094 года ему разрешили на пару дней покинуть свою келью и присутствовать при церемонии освящения. Если это так, то возможно также, что он увидел несколько чудес, которые венецианцы — простые горожане, не склонные к полетам воображения, считают своими.
После того как первая базилика сгорела в огне 976 года, мощи святого Марка, как гласит легенда, бесследно исчезли. Никто не думал, что их поглотило пламя. Проблема была в том, что точное место их нахождения известно было только троим людям, но они погибли, так и не открыв свой секрет. Когда новая церковь была наконец построена, в городе объявили трехдневный пост, во время которого дож, патриарх, а также епископы и духовенство молились об обнаружении драгоценной реликвии. На третий день — это было 25 июня — их молитвы были услышаны. Во время торжественной мессы из южного трансепта донесся звук обваливающейся каменной кладки. Все взоры обратились туда. Люди увидели, что часть одного контрфорса упала, а за ней обнаружилось отверстие, из которого торчала человеческая рука. Все немедленно узнали руку евангелиста. Его мощи с ликованием вынули из тайника и погребли в склепе. Там они и оставались до 1836 года, после чего их перенесли под алтарь, где они и покоятся до сих пор.[53]
Освящение третьего и последнего собора Сан Марко — случилось там чудо или нет — было событием, имевшим резонанс далеко за пределами лагуны. На Западе — в Равенне. Ахене или даже в Риме — еще не возводили такого роскошного храма, дома Божия. Это послужило наглядным доказательством не столько набожности венецианцев (они были не религиознее своих соседей), сколько богатства их торговой империи и национальной гордости, Европе доселе неизвестной, — эта гордость побуждала их жертвовать личные средства во славу своего города. Этот урок не прошел даром для императора Генриха IV, когда летом 1095 года он посетил Венецию. Со следующего года в течение столетия многочисленные принцы не упускали случая проехать через город по пути на Восток и обратно. Но прежде чем начался поток первых «туристов», и даже спустя всего несколько недель после визита императора Витале Фальеро скончался от чумы. На Рождество его похоронили в базилике. Там до сих пор находится его могила, с правой стороны у центрального входа. Это — самый старый погребальный памятник в Венеции. Преемнику пришлось управлять республикой в опасные годы, завершившие столетие — годы Первого крестового похода.
Глава 7
ПО СЛЕДАМ КРЕСТОВОГО ПОХОДА
(1095–1130)
И как в венецианском арсенале
Кипит зимой тягучая смола,
Чтоб мазать струги, те, что обветшали,
Кто чинит нос, кто корму клепает;
Кто трудится, чтоб сделать новый струг
Кто снасти вьет, кто паруса латает,
Так силой не огня, но божьих рук,
Кипела подо мной смола густая,
На скосы налипавшая вокруг…
Это произошло 27 ноября 1095 года, когда дож Фальеро лежал на смертном одре. Папа Урбан II обратился ко всему христианскому миру с призывом защитить Восточную империю и паломников в Святой земле. Призыв папы быстро распространился по Европе, феодальные властители были полны энтузиазма. К 1 декабря граф Раймонд Тулузский и многие вельможи заявили, что к походу готовы. Из Нормандии и Фландрии, из Дании, Испании и даже Шотландии на зов откликнулись и принцы, и крестьяне. В Италии общая реакция была такой же. Жители Болоньи получили письмо от папы, предостерегавшего их от чрезмерного усердия и советовавшего не пускаться в путь без дозволения священников, и если это были недавно женившиеся мужчины, то и без согласия жен. Сын Робера Гвискара, Боэмунд, увидел шанс, которого давно дожидался, и собрал собственную маленькую армию. Пиза и Генуя, быстро обретавшие морское могущество, решили использовать все перспективы предстоящего похода и принялись готовить флот.
Но Венеция сомневалась. Ее восточные рынки были застрахованы, особенно Египет, ставший главным поставщиком пряностей, ввозимых из Индии и южных морей, и являющийся рынком для сбыта европейского дерева и металла. Осторожные венецианцы не поддавались порыву спасти Святую землю. Война мешает торговле, а хорошие отношения с арабами и турками-сельджуками, за четверть века захватившими большую часть Анатолии, были очень важны, так как именно они контролировали караванные пути в Центральную Азию. Новый дож, Витале Микеле, предпочитал выждать, оценить размах предприятия и его последствия в случае успеха, прежде чем решиться принять в нем участие. Только в 1097 году, когда первая волна крестоносцев уже продвигалась по Анатолии, он начал серьезные приготовления, и лишь в конце лета 1099 года, после того как франкская армия вторглась в Иерусалим, где учинила страшную резню (в городе было убито множество евреев, а в главной синагоге сожгли живьем всех молившихся), только тогда венецианский флот численностью в 200 судов вышел из порта Лидо.
Командовал им сын дожа, Джованни Микеле, а за души венецианцев отвечал Энрико, епископ Кастелло и сын бывшего дожа Доменико Контарини.[55] Флотилия продвигалась по Адриатике, заходя в далматские города и принимая на борт людей и военное снаряжение. Согласно одному свидетельству, император Алексей просил их не участвовать в походе и возвращаться домой. Алексея ужасали размеры армий крестоносцев. Когда он впервые обратился к папе, то ожидал, что на помощь ему придут отдельные рыцари или небольшие отряды опытных наемников, которые будут ему всецело подчиняться, но уж никак не прожорливые и недисциплинированные орды, религиозные фанатики и обыкновенные авантюристы. Они прошли через его владения как саранча, и уничтожили хрупкий мир между христианами и неверными, неустойчивое равновесие, от которого зависело выживание его империи. Они даже не ограничивались атаками на сарацин. В ту зиму флот Пизы осадил имперский порт Латакии, в то время как Боэмунд, успевший основать княжество в Антиохии, одновременно атаковал его с суши. Учитывая долгую историю дружбы Венеции и Византии и привилегированное положение венецианцев в империи, Алексей вряд ли ожидал от них подобного поведения. Сейчас он был разочарован крестовым походом. Если это называлось христианским союзом, то он бы предпочел действовать сам. Император яростно защищался в Латакии, и пизанские пираты вынуждены были отойти к Родосу.
