Бэзил Гарт - История Первой мировой войны
Все же необходимо сказать, что короткое наступление французов имело косвенное влияние на планы германцев — хотя вряд ли это могло случиться, если бы во главе германского Генштаба вместо неуверенного оппортуниста Мольтке стояли Шлиффен или Людендорф.
Тот факт, что Мольтке почти удвоил силы левого фланга по сравнению с прикидками Шлиффена, говорит, что фланг этот, с одной стороны, был излишне силен для пассивной и сковывающей противника обороны, как это понимал Шлиффен, с другой — он не обладал необходимым превосходством сил для решительного контрнаступления. Но когда началось французское наступление в Лотарингии, и Мольтке понял, что французы оставляют позади свой укрепленный барьер — ряд крепостей, — он сейчас же попытался приостановить движение правого крыла и начал искать решения в Лотарингии. Этот импульс заставил его перебросить сюда шесть только что сформированных дивизий эрзац-резерва, которые должны были использоваться для усиления мощи правого фланга.
Едва Мольтке успел наметить этот план, как тут же отказался от него и 16 августа вернулся к задуманной Шлиффеном схеме «вращающейся двери». Тем не менее он несколько двусмысленно заявил своим командирам левого крыла, что они должны сковать как можно больше французских сил. Когда кронпринц Рупрехт Баварский возразил, что он может сделать это только атакой, Мольтке предоставил ему инициативу действий. Мы подозреваем, что Рупрехт был рад избежать позора отступления — ведь германский наследный принц должен наступать.
Но ничего не могло быть более безумным, чем двусмысленное поведение главного командования. Когда Рупрехт попытался получить ясный приказ на атаку, Штейн, уполномоченный Мольтке, сказал по телефону Крафту фон Дельмензингену, начальнику штаба Рупрехта: «Нет, мы не обяжем вас, запретив атаку. Вы должны взять ответственность на себя. Примите решение так, как вам подскажет совесть».
Любопытная база стратегии — совесть! А когда Крафт ответил: «Решение уже принято. Мы атакуем», — Штейн глупо воскликнул: «Не может быть! Тогда бейте, и да хранит вас бог!»
Таким образом, вместо того, чтобы отступать и увлекать за собой французов, Рупрехт 17 августа остановил свою 6-ю армию и стал ожидать боя. Обнаружив, что наступление французов развивается слишком медленно, он задумал его ускорить, перейдя в атаку сам. 20 августа во взаимодействии с 7-й армией (Хееринген) он ударил на левом фланге. Хотя французы были захвачены врасплох и отброшены назад с рубежа Моранж-Саарбург, но все же контрудар германцев не обладал ни достаточной силой (обе армии насчитывали 25 дивизий), ни выгодной стратегической позицией, чтобы достичь решающей победы. Попытка охватить правый фланг французов движением через Вогезы была начата слишком поздно и потому сорвалась. Таким образом, стратегический успех этой операции выразился только в оттеснении французов на линию их крепостей, что могло лишь восстановить и увеличить их силу сопротивления. Опять-таки, благодаря этому французы оказались в состоянии перебросить часть войск, чтобы усилить свой западный фланг — то есть сделать перераспределение сил, которое затем оказало громадное влияние на исход сражения при Марне.
С подобным же невниманием к распоряжениям главного командования кронцпринц Германский, командовавший 5-й армией, образующей ось захождения и опиравшейся на Мец и Тионвиль, перешел в атаку, когда ему был отдан приказ оставаться в обороне. Отсутствие того, что полковник Фош называл «внутренней дисциплиной», в будущем стало важным фактором в поражениях германцев — и большая доля ответственности за это лежит на амбициях генералов и их зависти друг к другу.
В то время как развивалось эта нерешительная и вялая кампания в Лотарингии, более решительные события развернулись на северо-западе. Атака Льежа заставила Жоффра признать возможность германского наступления сквозь Бельгию. И все же он не учел размаха этого движения. Стойкое сопротивление Льежа заставило его крепче утвердиться во мнении, что правый фланг германцев пройдет южнее этой крепости, то есть между Маасом и Арденнами. «План XVII» учитывал такую возможность и подготовил ей отпор. Еще раз ведя бой с ветряными мельницами, французское командование так рьяно взялось за эту возможность, что первоначальный отпор они превратили в воображаемый coup de grace.[38] Их 3-я армия (Рюфей) и резервная 4-я армия (де Лангль де Кари) должны были бить с северо-востока через Арденны против фланга германцев, наступавших через Бельгию, и тем самым разорвать их охватывающий маневр. Левофланговая (5-я) армия под начальством Ланрезака была передвинута дальше на северо-запад — в угол, образуемый реками Самбр и Маас, между Живе и Шарлеруа. Вместе с британскими частями, примыкавшими к левому флангу этой армии, 5-я армия должна была расправиться с противником, находившимся севернее реки Маас, и ударить по предполагаемым главным силам германцев во взаимодействии с ударом через Арденны. Французам уже рисовалась приятная картина клещей, замыкающихся вокруг ничего не подозревающих германцев! Любопытно, что эта же мысль клещевидного маневра пришла в голову и немцам — причем роли менялись, а основания для такого маневра у германского командования были более солидны.
Основной недочет французского плана заключался в том, что германцы развернули в два раза больше войск, чем это предполагала французская разведка, и развернули их для более широкого охватывающего движения. Для освещения противника французское командование сосредоточило здесь главным образом кавалерию, которая имела численность до 100 000 сабель, но «эта чудовищная масса кавалерии не открыла ничего в немецким продвижении… и французские армии были повсюду ошеломлены». Французские 4-я и 3-я армии (23 дивизии), слепо наступая вглубь Арденн против германского центра, не занятого по их предположениям войсками, в туманный день 22 августа натолкнулись на германские 4-ю и 5-ю армии (20 дивизий) и в ряде тяжелых встречных боев, разыгравшихся вокруг Виртон-Нефшато, были отброшены. Войска слепо ринулись в штыковой бой, а их косили пулеметы. К счастью, обстановка была недостаточно ясна и для немцев, почему они и не развили своего успеха.
На северо-западе французская 5-я армия (13 дивизий) и британцы (4 дивизии) под руководством Жоффра чуть не попались в немецкую ловушку. Главные силы германских 1-й и 2-й армий наседали на них с севера, а 3-я армия — с востока. Всего французы имели перед собой 30 дивизий. Ланрезак один предчувствовал грозившую опасность. Все время он подозревал большую ширину германского маневра, и только благодаря его настояниям 5-й армии было разрешено продвинуться так далеко на северо-запад. Его нерешительности и раздумыванию перед форсированием реки Самбр, а также прибытию слева от него британских частей (что ускользнуло из поля зрения германской разведки) и преждевременной атаке германской 2-й армии французы обязаны тем, что армии их сумели вовремя отступить и избежать готовящегося им капкана.
Отступление к Марне. Первые четыре британские дивизии, сосредоточившись у Мобежа, двинулись 22 августа к Монсу, в полной готовности наступать дальше в Бельгию в рамках общего наступления левого крыла англо-французских армий. Прибыв туда, Джон Френч узнал, что Ланрезак был атакован 21 августа и что ему помешали переправиться через Самбр. Джон Френч согласился остаться с британскими частями у Монса, чтобы прикрыть левый фланг Ланрезака — хотя из-за этого его войска оказались выдвинуты вперед на ничем не защищенную позицию. Но на следующий день, 23 августа, Ланрезак получил сообщение о неизбежном падении Намюра и о появлении 3-й германской армии (Хаузен) вблизи Динана на реке Маас, что создавало угрозу уже его ничем не прикрытому правому флангу.
В соответствии с этим Ланрезак той же ночью отдал приказ об отступлении. Британцы, выдержав днем атаку шести германских дивизий, 24 августа, в связи с отступлением французов, в свою очередь отступили. Это было сделано как раз вовремя, так как остаток 1-й германской армии продолжал свой марш на запад, чтобы охватить их обнаженный левый фланг.[39]
Но хотя британцы начали отступать позднее своих союзников, они откатились и быстрее, и дальше. Этот печальный результат явился, главным образом следствием внезапной перемены настроения Джона Френча.
Когда он наступал, то горел желанием выполнить задания, поставленные ему инструкцией Китченера. Когда же он отступал, то думал лишь о приписке к этой инструкции. Эта перемена настроений была вызвана французами, а не германцами. Началась она с того момента, когда Ланрезак, выведенный из себя близорукостью Жоффра по отношению к надвигавшейся грозной опасности, перенес это негодование — которое он не мог обнаружить перед своим начальником — на только что прибывшего соседа. Иллюстрацией этого могут служить слова начальника штаба Ланрезака, которыми он встретил прибывшего вместе с Френчем его начальника штаба: «Наконец-то вы прибыли; можно сказать, вы не спешили. Если мы будем побиты, этим мы будем обязаны вам».
