Владимир Егоров - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было
Поразительно, но «Задонщина» ничего (!), абсолютно ничего (!!) не рассказывает о ходе сражения, она просто лаконично констатирует факт победы: «б тот же день, в субботу, на Рождество святой Богородицы, разгромили христиане полки поганых на поле Куликовом, на речке Непрядве». Столь же лаконично, как будто специально для синодика, перечислены павшие предводители московского войска: «Полегли побитые погаными татарами князья белозерские, Федор Семенович и Семен Михайлович, да Тимофей Волуевич, да Микула Васильевич, да Андрей Серкизович, да Михаила Иванович и много иных из дружины».
До сих пор нам были известны только четыре московских командира: сам Дмитрий Иванович, его двоюродный брат Владимир Андреевич и братья Ольгердовичи, Андрей и Дмитрий. Теперь список пополняется белозерскими князьями и отдельными персоналиями, которых явно мало для великой судьбоносной битвы за землю Русскую, за веру христианскую. Потери до неприличия ничтожны, и спохватившийся автор или, быть может, более поздний переписчик исправляет промашку в предоставленном великому князю воеводами длинном списке павших: «Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцати князей белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорока бояр муромских, семидесяти бояр разянских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских».
Вот так из одной крайности в другую. Теперь «уточненные» абсолютные цифры потерь командного состава раздуты до неприличия. Остается надеяться, что хотя бы их относительные величины как-то отражают размеры и значения отдельных городов и княжений великого Владимирского и соседних княжеств того периода. С этой точки зрения самым могучим компонентом объединенного московского войска оказываются... рязанцы. Между прочим, здесь «Задонщина» ничем себе не противоречит, в ней совершенно нет темы предательства Олега Рязанского, нет его и среди действующих лиц. Зато доблестные рязанские бояре валом привалили к московскому князю и дружно полегли на поле боя под татарскими саблями. Впрочем, так и должно было бы быть, если бы битва состоялась, следуя тексту «Задонщины», около Рязани, в устье Мечи притока Вожи, между городами Щуровом и Михайловом. Вторым по значимости вклада в победу городом неожиданно и необъяснимо оказывается Можайск. Ноздря в ноздрю, но почему-то за чертой призеров финишируют вотчины Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Москва и Серпухов. Лишь в семерку вошли формальная столица великого княжения Владимир и предыдущая столица Ростов. Любопытно, что, уже второй раз, перечисление начинается с белозерских князей, коих полегло ни много, ни мало целая дюжина! Это притом что остальные города представлены боярами и посадниками, не считая непонятно откуда взявшихся «литовских панов». Может быть, у этого феномена есть очень простое объяснение: один из самых ранних списков «Задонщины» обнаружен в белозерском Кирилловом монастыре. Видимо в отличие от волхвов, которым «княжеские дары не нужны», язык православных монахов был не так уж «правдив и свободен» от воли местных феодалов.
После приведения размеров потерь в соответствие с декларируемым масштабом сражения автор «Задонщины» вновь обращается к СПИ за эмоциональной оценкой итогов битвы и понесенных утрат: «Ив ту пору по Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь вороны не переставая, каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было это слышать тогда; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились». Внимание, по мнению автора, выраженному, как водится, словами из СПИ, место сражения находилось не за тридевять земель в диком половецком поле, а неподалеку на соседней Рязанской земле (между Щуровом и Михайловом?). Тем более удивительна следующая сентенция великого князя: «И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: «Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим»». Ничего себе! Московский князь откровенно призывает своих бояр и воевод захватывать рязанские земли! А те как будто только того и ждали. «И тогда, как соколы, стремглав полетели на быстрый Дон. То ведь не соколы полетели: поскакал князь великий Дмитрий Иванович со своими полками за Дон, а за ним и все русское войско». Словно золотоискатели, столбящие участки и устраивающие гонки на собачьих упряжках в северных рассказах Дж. Лондона. До Мамая ли тут!
Итак, оставшиеся в живых и, похоже, даже не принимавшие участия в битве бояре, воеводы и дети боярские сломя голову умчались столбить участки на Рязанщине. Непонятно, включились ли в гонку дети геройски павших в сражении бояр и воевод, но их жены точно оказались ни при чем, и им осталось лишь оплакивать свою вдовью долю: «Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру плакала на забралах стен московских, так причитая: «О Дон, Дон, быстрая река, прорыла ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!»... «Москва, Москва, быстрая река, зачем унесла на своих волнах ты мужей наших от нас в землю Половецкую»». Даже оплакивая свою долю, воеводские вдовы не забывают тщательно подражать Ярославне из СПИ. Потому ничего удивительного, что Дон в «Задонщине» – быстрая река, прорывшая каменные горы. Очевидно, что это не настоящий тихий Дон, а все тот же песенный Дунай из плача Ярославны, то есть опять же бездумный перепев темы из СПИ. В итоге Москва-река оказывается в плаче московских и коломенских вдов притоком то ли Дона, то ли Дуная.
Пока идет дележ участков на Рязанщине, можно подвести первые итоги. Что же говорит нам «Задонщина» – самое раннее и потому, надо полагать, самое достоверное письменное свидетельство великой битвы? Попробуем вкратце резюмировать ее содержание, опустив лирику и несущественные «неисторические» детали.
То, что Мамай намеревался идти в Залесскую землю, мы узнаем из голословного утверждения Дмитрия Ивановича. На деле Мамай «гуляет по Дону», как «казак молодой», и непохоже, чтобы он куда-то спешил. Выглядит это так, будто великий князь, пользуясь оказией – появлением Мамая вблизи рязанского пограничья – под хмельком подначивает своих засидевшихся за пирами воевод вспомнить, за что жалование получают, размять плечи богатырские, добыть князю славы, а себе участки под дачи – не зря же дороги мостили да переправы наводили. Князья и воеводы вынужденно включаются в игру, начинают подзадоривать друг друга и в конце концов, пока хмель не выветрился, отправляются на Куликово поле в устье Непрядвы. Там недолго думая, не теряя время на поединки и всякую стратегию да тактику, быстренько побеждают Мамая и начинают делить промеж собой рязанские наделы. Тем временем воеводские вдовы выходят на московские и коломенские забрала и оплакивают свою долю, как учила Ярославна, но почему-то их не поддерживают вдовы в Рязани и Можайске, хотя именно рязанских и можайских бояр с воеводами полегло на Куликовом поле более всего.
Собственно и все, больше ничего о Куликовской битве из «Задонщины» мы не узнали. Нет там ни состава и численности обеих противоборствовавших сторон, ни пути московского войска на Куликово поле, ни сговора Мамая с Олегом Рязанским и Ягайлом Литовским, ни благословения Сергия Радонежского, ни переодевания Дмитрия, ни его прозвания Донским, ни поединка Пересвета с Челубеем, ни победной атаки засадного полка, ни «стояния на костях», вообще ни словечка о ходе самой битвы! Подробные данные о боярских потерях настолько фантастичны, что, конечно, никто их всерьез не воспринимает. Тогда зачем, спрашивается, вообще было писать это пустое и неинформативное, ничего в себе не содержащее кроме неумелых подражаний СПИ произведение? Очень важный вопрос, которым почему-то не задавались отечественные историки. Может быть потому, что ответ крайне прост, но ужасен в своей неудобоваримости.
Всякому, кто не поленится прочитать «Задонщину» и возьмет на себя труд непредвзято оценить прочитанное, станет совершенно очевидно, что это художественное произведение, написанное, по всеобщему признанию, в подражание СПИ. Никаким боком не летопись. Обязательно ли в художественном (хотя и не чересчур высокохудожественном) произведении должна присутствовать фактологическая основа? Нет, не обязательно. Фантазия – естественное свойство человека, выделившее его из животного мира. Можно сказать, что человек начал фантазировать с момента своего появления на Земле. А записывать свои фантазии и мечты – как только научился писать. Наверняка дошедшие до нас зафиксированными на бумаге утопия «Государство» Платона и «Божественная комедия» Данте были далеко не первыми фантазиями человечества. Справедливо заметил А. Бушков[16]: «Мы отчего-то совершенно упускаем из виду, что фантастическая литература – не изобретение последних двух-трех столетий. Вне всякого сомнения, она существовала уже гораздо ранее, чего упорно не хотят признавать «фундаменталисты», считающие любое сообщение древних авторов святой истинной правдой...». С этим трудно не согласиться. К жанру fantasy по исторической тематике можно отнести и «Иллиаду» Гомера, и, что я не устаю повторять, «Повесть временных лет» Нестора.
