В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII
Царь, казалось, всей душой хотел блага своей земле, но все, что делалось им, было так ново, неожиданно, все творилось так поспешно, что многие бояре и сановники начинали смотреть на своего государя недоверчиво и самую быстроту его распоряжений приписывать его молодости и легкомыслию.
Но особенно не по душе русским сановитым людям были образ жизни, нрав и привычки молодого царя. Русские люди после сытного обеда обыкновенно спали, а Дмитрий, пообедавши, ходил пешком по городу, заходил в разные мастерские, запросто говорил со встречными. Да и на коне ездил он не так, как прежние цари; тем всегда подводили коней испытанных, смирных, подставляли скамьи под ноги, подсаживали под руки, а Дмитрий любил ездить на ретивых конях. Подведут дикого скакуна ему, он сам мигом вскочит на него и несется вихрем, словно лихой наездник-казак. Любил он охоту, но и тут держал себя не по-царски: прежние цари только смотрели на бой со зверями, а Дмитрий сам, лично, словно простой охотник, выходил на медведя и ловко справлялся с лютым зверем.
Простота в обращении и молодечество Дмитрия, на взгляд бояр, унижали царское достоинство; еще больше возмущало их, что он не блюдет древних обычаев и обрядов, которые чтились всем православным людом. Притом иногда царь откровенно высказывал не только мирянам, но и духовным лицам мысли, которые пугали благочестивых людей.
— У нас, — говорил он, — только одни обряды, а смысл их укрыт. Вы поститесь, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, но никакого понятия не имеете о сущности веры, считаете себя самым праведным народом в мире, а живете совсем не по-христиански, мало любите друг друга, мало расположены творить добро. Зачем вы иноверцев презираете? Что же такое латинская, лютеранская вера? Все такие же христианские, как и греческая. И они веруют во Христа.
Неизвестный художник Портрет Марины МнишекЭти речи, хоть была в них и доля правды, были слишком смелы в устах юного Дмитрия, были и слишком легкомысленны: переделать понятия своих собеседников, которые выросли и состарились в известных убеждениях и привычках, он не мог, но огорчал их сильно, особенно духовных лиц. Монахов он сильно не любил и вовсе не скрывал этого, даже говорил, что думает у монастырей отобрать имения на ратное дело, на борьбу с врагами христиан — турками.
Мысль о войне с турками, об изгнании их из Византии была его заветной мечтой. Ратное дело очень его занимало; он старался улучшить русские военные силы, поставить их на европейскую ногу, беспрестанно устраивал смотры и учения, сам в них принимал деятельное участие. Но он, конечно, понимал, что одному ему не под силу вытеснить турок, и мечтал совершить это в союзе с европейскими государями. Папа и иезуиты очень могли помочь ему в этом деле — вот почему старался он ладить с ними, хотя вовсе не намерен был исполнять тех щедрых обещаний, какие надавал иезуитам и польскому королю, когда был еще далек от трона. Ласка и приязнь, какие постоянно царь выказывал к иноземцам и иноверцам, сильно смущали приближенных к нему русских бояр и особенно духовенство. Русские никогда не теснили иноверцев, и не веротерпимость царя раздражала их, а то, что он очень уж был равнодушен к православию и приравнивал его к «латинской и лютерской вере». Невольно у многих благочестивых людей закрадывалось в душу сомнение, уж не отрекся ли царь от православия, уж не еретик ли он. И раньше ходили слухи, что он обратился в латинство; теперь этим слухам стали давать больше веры.
Домашняя жизнь царя стала подвергаться сильному осуждению. Пред началом обеда он не молился иконам; во все время стола гремела веселая музыка; ел он кушанье, которое не употреблялось православными, — телятину; после обеда не умывал рук; не ходил в положенные дни в баню — все это в глазах благочестивых бояр ясно показывало, что царю не дороги русские обычаи, что он не русский человек. Пристрастие Дмитрия к иноземцам и иноземным обычаям очень уж сильно било в глаза.
Неизвестный художник Портрет Лжедмитрия СамозванцаЧинная и однообразная жизнь русских царей была вовсе не по душе живому и веселому Дмитрию — охотнику до шумных пиров на польский лад. Общество веселых собеседников, поляков и других иноземцев, ему гораздо больше нравилось, чем общество неразговорчивых, чинных бояр… Недовольство усилилось до крайней степени, когда после долгих сборов и приготовлений наконец прибыл в Москву Мнишек с дочерью своей, невестой царя. С ним приехали Вишневецкие и много других знатных польских панов со своими многочисленными дворами, шляхтой и челядью; всех гостей насчитывали до двух тысяч человек. Все это был народ разгульный и буйный. Начались роскошные пиры и празднества. 8 мая Марина была коронована, а потом совершено было бракосочетание. Пиршествам, шумному веселью и разгулу не было конца. Царь, казалось, забыл все, отдался весь удовольствиям, веселью, разным потехам и затеям. Музыка и пляс почти не прекращались во дворце; сам царь не уступал в ловкости лучшим польским танцорам…
Хвастливые и разгульные шляхтичи да буйная челядь польских магнатов вели себя крайне нагло, бесчинствовали в пьяном виде, вламывались в дома, всячески оскорбляли москвичей, творили всякие насилия.
— Вся ваша казна перейдет к нам в руки! — хвастались русским некоторые из шляхтичей, которых царь приглашал к себе на службу.
Н. Неврев Присяга Лжедмитрия I польскому королю Сигизмунду III на введение в России католицизма— Что ваш царь! — кричали другие. — Мы дали царя Москве!
Благочестивых москвичей больше всего возмущало то, что в Кремле, среди соборов и святынь, где обыкновенно раздавались благовест и церковное пение, шел теперь разгул, пляс и гремела польская музыка. «Крик, вопль, говор неподобный, — восклицает летописец. — О, как огнь не сойдет с неба и не попалит сих окаянных!»
В то самое время, как царь веселился и пировал, против него уже зрел заговор.
Смерть Лжедмитрия I
Никак не мог примириться Василий Иванович Шуйский, мечтавший о царской власти, с мыслью, что власть эта не у него в руках. Он, именитый боярин, ведший свое начало от Рюрика, принужден был склонять свою гордую голову пред Борисом, потомком татарского мурзы, а теперь, на склоне дней, и того хуже — пришлось преклоняться пред неведомым, безродным пришельцем, попавшим на престол благодаря слепому случаю.
В ночь с 12 на 13 мая Василий Иванович Шуйский собрал к себе в дом своих приверженцев, торговых и служилых людей, раздраженных наглостью и насилиями поляков. Решено было обозначить дома, где они проживали, и затем на следующий день, в субботу, рано утром ударить в набат и крикнуть народу, что ляхи хотят погубить царя, а тем временем как чернь будет чинить расправу с поляками, пользуясь общей суматохой, убить Дмитрия и его приближенных. Простой народ в Москве любил Дмитрия, и потому заговорщикам надо было отвести глаза народа от царя.
15 мая Басманову было донесено о том, что затевается какой-то заговор. Басманов доложил царю.
Лжедмитрий I Самозванец— Я и слышать не хочу об этом! — сказал Дмитрий. — Я не терплю доносчиков и наказывать буду их самих.
На следующий день воины-немцы известили царя, что в городе творится что-то недоброе. Царь снова с непонятным легкомыслием не придал этому большого значения, не думал о предосторожностях и продолжал беспечно веселиться.
Ранним утром 17 мая, по приказу Шуйского, были открыты тюрьмы и розданы преступникам топоры и мечи.
В три часа утра, когда царь и все польские гости покоились глубоким сном и не успели еще проспаться от вчерашнего похмелья, вдруг раздался набат во всех церквах. Тысячи людей, схватив дубины, ружья, сабли, копья — кто что мог, — устремились ко дворцу.
— Литва собирается погубить царя! — кричали народу. — Бейте Литву!
Народ кинулся отыскивать поляков по разным домам и беспощадно бить их.
Тем временем князь Шуйский с крестом в одной руке и мечом в другой въехал в Кремль. (Ворота кремлевские не были даже заперты.) За Шуйским следовала большая толпа заговорщиков, вооруженных топорами, бердышами, рогатинами и ружьями.
Набат разбудил царя. Он послал Басманова разведать, что это значит. Сначала думали, что пожар. Но скоро раздались в Кремле неистовые крики; двор наполнился вооруженными людьми.
— Выдай самозванца! — раздался грозный крик бушующей толпы, когда показался Басманов на крыльце.
Сомневаться в мятеже нельзя было. Басманов бросился назад, приказал копьеносцам никого ни под каким видом не впускать во дворец, а сам в отчаянии кинулся к царю, рвал на себе волосы.
