Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов
Боясь, что заблудился и теперь не только не отыщет короля, но будет остановлен караулом и арестован, Петр все более сердился. Он уже негодовал на всех шведов подряд, и если бы его остановили солдаты, тотчас бросился бы на них и, конечно, погиб бы в схватке, потому что часовыми замок был буквально нашпигован. И вот настал момент, когда переносить гудение натянутых, как лютневые струны, нервов он уже не мог.
- Эге, приятель, послушай-ка! - подошел он к рослому капралу, замершему у стены с широким, как лопата, протазаном. - Вот тебе золотой, только скажи быстрее, как мне короля найти. Я - гонец из Гетеборга и у вас впервые.
Капрал зачем-то ухмыльнулся, пару раз подкинул монету на ладони - то ли сомневался, нужно ли отвечать, то ли испытывал вес золота, наконец сказал:
- Его величество сейчас, я знаю, в "бычьем" зале - прямо до винтовой лестницы и вниз. Только... только не ко времени, дружище, короля ты беспокоишь. Лучше передай свою депешу гоф-курьеру или гоф-маршалу, чтобы не накликать на себя беду.
- Не беспокойся, - буркнул Петр и поспешил вперед.
Спускаясь вниз по лестнице, штопором уходившей куда-то в глубины замка, Петр услышал крики, звон железа о железо, скрежет. Крики звучали пьяно и не походили на человеческие голоса, а ещё раздавались раскатистые выстрелы, и привычное к стрельбе ухо Петра различило, что палят из ружей и пистолетов. Совсем уже необычно для королевских покоев ко всему этому шуму примешивался рев каких-то животных, предсмертный рев, исполненный ужаса и боли.
С каждой ступенью этот адский концерт, эти звуки бесовских игрищ становились все явственней. Петр чувствовал острый запах ружейного пороха и невыносимо сытный, пьянящий запах свежей крови. Лесница кончилась, и теперь нужно было пройти по темной галерее, частой аркадой отделенной от главного зала, расположенного ниже. Петр понимал, что находится совсем рядом со стреляющими, орущими, вопящими людьми, и теперь требовалось сделать лишь шаг, и он его сделал.
Он взглянул из-за колонны на то, что творилось внизу, и ему захотелось отпрянуть, потому что увиденное выглядело ночным кошмаром. В густом пороховом дыму по огромному залу носились какие-то люди, распаленные, полуголые или в белых, забрызганных кровью рубашках, со шпагами, двуручными мечами, секирами, алебардами, ружьями и пистолетами в руках. Слуги держали за ошейники брыкающихся овец, козлов, молодых бычков и то и дело отпускали их, чтобы люди с оружием нападали на несчастных животных и с азартными криками рубили им головы, пронзали шпагами или остриями копий, стреляли из пистолетов и ружей. Одни животные старались избежать смерти - бегали по периметру зала, сшибая поставленные здесь доспехи, перепрыгивали через залитые кровью трупы уже мертвых собратьев, лежавших с перерезанными глотками. Другие, в желании дорого продать свою жизнь, бросались на своих истязателей, наклонив голову и выставив рога, и некоторым удавалось перед смертью ранить кого-то из людей, чтобы тут же пасть с перерубленной шеей или пробитым пулей черепом. Весь пол был залит дымящейся кровью, и люди, гоняясь за животными, поскальзывались, со смехом падали в лужи крови, вставали и бежали за козлами, бычками и овцами, будто превратились в хищных зверей или никогда и не были людьми.
С колотящимся сердцем Петр следил за этой дикой игрой. Он видел, как люди то и дело подходили к столам, наливали себе вина, жадно пили, и вино лилось по их подбородкам, груди. Здесь, среди крови, вони, мычания и рева животных, находились и женщины, совершенно нагие, пьяные, измазанные бурой кровью. Они с гортанными криками, точно фурии или ведьмы на шабаше, взгромоздившись на спины бычков или баранов, пытались кататься на них, держа в высоко поднятых руках бокалы с вином. Иные из них спешили подставить бокал под брызжущую из перерубленных артерий кровь и тут же, запрокинув головы, вливали в себя горячую, парную кровь, хохотали, валились на пол в лужи крови, а мужчины, тоже пьяные от вина и крови, волокли женщин в угол, чтобы тотчас совокупиться с ними, или же предавались соитию здесь же, на поверженных и ещё теплых или трепещущих в агонии тушах.
Вдруг по чьему-то сигналу выстрелы, звон оружия и крики стихли только блеяла овца или мычал бык. Все теперь смотрели на Петра, и кто-то требовательно сказал, обращаясь к нему по-шведски:
- Кто ты? Шпион? Лакей? Зачем ты явился сюда?
Петр, полагая, что ему зазорно выдавать себя за лакея, а тем более бежать с галереи, смело прошел мимо колоннады до конца галереи, с достоинством спустился по лестнице в зал. Его башмаки скользили в лужах крови, приходилось обходить трупы животных, а его взгляд уже остановился на том, кого он и искал. Карл Двенадцатый, худощавый, но довольно высокий для своих лет, мускулистый, запрокинув назад гордую, бесстрашную голову, стоял в окружении залитых кровью мужчин и женщин, в одной сорочке и белых в обтяжку панталонах. Гигантский двуручный меч с запачканным кровью клинком он держал перед собой, опершись на рукоять обеими руками, полуулыбался и пристально смотрел на приближающегося к нему бородача.
- Кто ты? Зачем подглядываешь на забавы короля? - спросил он строго.
- Я волен смотреть на них, потому что сам властелин, - по-шведски, хоть и с трудом подбирая нужные слова, твердо ответил Петр.
- Ты - властелин? - запрокинул свою красивую, белокурую голову Карл ещё дальше, насмешливым взором и как бы приглашая своих соратников разделить его иронию, обратился к ним: - Этот простолюдин возомнил себя каким-то властелином! Смотрите-ка на него! Да это просто какой-то сумасшедший лакей! Как он оказался в моем дворце? Кто пропустил его сюда? Ну и караул у меня в замке!
И вдруг какая-то мысль пришла в голову шестнадцатилетнего монарха, пьяного от сознания своей полной безнаказанности. Он толкнул вперед свой меч так, что его тяжелая рукоять, описав полукруг, повалилась к Петру, стоявшему в двух шагах.
- А ну, держи! - крикнул Карл.
Петр успел схватить меч за рукоять, и прикосновение к липкому от крови металлу ещё сильнее распалило в нем желание немедленно рассчитаться со шведом за свой позор. Карл между тем говорил ему:
- Ну, властелин, если ты на самом деле тот, за кого себя выдаешь, так покажи свое искусство. Мы - рыцари, потомки викингов, - стоим перед новой, большой войной с варварами. Я понесу им понимание того, как нужно жить, как молиться в церкви, какую слушать музыку, как и что есть, с какой степенью почтительности обращаться к своим домашним, друзьям, могилам предков и к своему монарху. Пока же я с моими верными единомышленниками готовлюсь к войне, к бою, к свежей, льющейся потоком крови. Если ты - швед, да ещё к тому же какой-то там... ха-ха... властелин, покажи, на что ты способен. Вот меч, сейчас выпустят моего любимого быка Аписа, которого я оставил для себя. Покажи, как ты справишься с ним. Нужно всего-навсего отрубить ему голову. Дело, признаться, непростое для новичка, но ты же... ха-ха... властелин!
С поистине королевской улыбкой Карл взглянул на своих придворных, которые рассмеялись, одобряя насмешливую речь господина. И вот уже три удара в ладоши, обращенные к кому-то, кого Петр не видел, подали знак, раздалось свирепое мычание, цоканье копыт по каменным плитам зала, удваиваемое эхом, и в зал вбежал крупный белый бык с могучими рогами. Его ноздри широко раздувались, крутолобая голова было наклонена к самому полу, и Петр видел, что животное раздумывает, как отнестись к людям, бывшим прежде по отношению к нему заботливыми и даже снисходительными. Но вот бык все понял. Его выпуклые глаза налились кровью, левая нога тревожно забила по плитам, хвост напрягся, а под белой лоснящейся шерстью загуляли напряженные до предела мышцы и сухожилия.
Все, кто был в зале, не исключая Карла, взявшего в руки богато украшенный охотничий карабин, сгрудились возле одного из выходов, притихли, ожидая, чем кончится поединок между могучим разъяренным животным и человеком. Они шептали друг другу на ухо, делая ставки кто на быка, кто не неизвестно откуда взявшегося "властелина". Петр же понимал, что если он не убьет животное, то этот свирепый бык, напоенный запахом крови, способный запросто опрокинуть его одним ударом и пронзить рогами, вспоров живот, затоптать своими острыми, раздвоенными копытами, непременно отомстит ему за своих сородичей, убитых здесь всего лишь ради забавы.
То и дело оглядываясь, чтобы не оступиться о трупы, Петр, держа меч обеими руками, отступал на середину зала, где легче было увернуться, а входящие в азарт люди, которым мало было крови животных, дружными криками подбадривали Аписа, пока стоявшего на месте, но уже перебиравшего короткими, напруженными, готовыми к стремительному броску ногами.
- Только не колоть, не колоть! - услышал Петр мальчишеский фальцет Карла. - Рубить! Рубить!
Отрубить быку голову, не на плахе, не тяжелым топором, а извилистым, как язык пламени, мечом, отрубить голову быку, находящемуся в движении, виделось Петру делом трудным, но он знал, что если не сделает этого, то опозорит свою корону, даже если о его позоре никто и не узнает. К тому же Петр уже ненавидел шведов, на которых ещё совсем недавно стремился во всем походить. Травить медведями людей запретил уже его отец, царь Алексей Михайлович, считая забавой, недостойной православного государя. Здесь же дикие нравы одобрял сам король.
