Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы
Если принять во внимание своеобразную комбинацию угроз и перспектив для советского коммунизма, которая возникла в начале 1920-х годов в результате ситуации с голодом, то одновременный рост активности Мюнценберга и Каменевой станет вполне понятен. Как и база Каменевой в СССР, операции Коминтерна, проводимые Мюнценбергом, обретали мощь в качестве противовеса по отношению к ожидаемым опасностям со стороны буржуазной благотворительности и к ее новым опорным пунктам внутри Советской России{108}. Однако вскоре к обостренному чувству опасности присоединились надежды на успех.
По прошествии небольшого времени американское Общество друзей Советской России, являвшееся филиалом организации Мюнценберга, смогло собрать среди сочувствующих американцев неожиданно крупную сумму денег для помощи голодающим. Мюнценберг легко заимствовал рекламные идеи, такие как широкое использование марок и пуговиц для активизации сбора пожертвований среди американских товарищей{109}. В то же время новаторское применение фотографии в его главных массовых изданиях — «Die Welt am Abend» и «Arbeiter Illustrierte Zeitung» — и его позднейшие вложения в кинофильмы и киноклубы находились в теснейшей взаимосвязи с советским пропагандистским государством. Также они весьма тесно были связаны с политически ангажированным русским авангардом{110}. Межрабпом Мюнценберга был главной движущей силой берлинской выставки советского искусства, прошедшей в 1922 году на Унтер-ден-Линден, на которой были показаны многие авангардные работы, имевшие ошеломительный успех у немецкой публики. Аналитик периодической печати НКИД был в восторге: успех выставки укрепил престиж СССР за границей и опроверг убеждение, что советский строй не может породить значительные произведения искусства{111}.
Для Межрабпома, так же как и для ВОКСа Каменевой, первоначальная идея борьбы с голодом вскоре расширилась и включила еще несколько проектов по формированию нужного образа Страны Советов.
Однако между инициативами Каменевой и Мюнценберга имелись различия и присутствовала конкуренция. Каменева в Москве придавала огромное значение приему иностранных гостей и рассчитывала на культурный и научный обмен как на основное средство достижения своих целей, т.е. как на оправдание всей своей деятельности; работа Мюнценберга среди интеллектуалов хотя и считалась его сильной стороной, тем не менее являлась лишь интермедией для массовой политической пропаганды. Но для конъюнктуры начала 1920-х годов оба советских активиста работали сообща — как часть целой сети новых коммунистических организаций, занимавшихся конструированием образа СССР за границей{112}. Подобно Каменевой, которая, начиная свою работу, собирала «остатки» буржуазной благотворительности, Мюнценберг всегда ставил цели пропаганды, и в частности своей организации, выше любой фактической помощи голодающим{113}.
В движении, которое первоначально презирало «буржуазных» интеллектуалов или боялось их, и Мюнценберг, и Каменева — оба по-своему сильные и независимые деятели — нашли возможность использовать советскую и коминтерновскую поддержу для интенсивной, терпеливой и искусной работы с теми общественными группами, которые воинствующие коммунисты предпочли бы просто атаковать. Мюнценберг обладал почти нескончаемой энергией и редким талантом в привлечении людей к «делу», Каменева — достаточными умениями и лоском для формирования вполне рабочих отношений с западными научными и культурными элитами. Конечно, запросы Мюнценберга на различные ресурсы в 1920-х годах были гораздо выше, чем у Каменевой, но к 1930-м советское государство выделяло уже огромные суммы для того, чтобы заполучить в гости наиболее известных и почетных зарубежных интеллектуалов. Каменева сознательно применяла стратегию концентрации на культурной и научной деятельности, а также придерживалась внешне нейтрального тона в своих публикациях; Мюнценберг, хотя и стремился избежать клейма сотрудника Коминтерна, более тяготел к стаккато взрывных и непримиримых протестных кампаний — против фашизма, иностранной интервенции в СССР т.д.{114},[8] И Каменева, и Мюнценберг выступили создателями учреждений, требовавших для своего функционирования определенного уровня организационной самостоятельности и идеологической гибкости{115}.
ВОКС как советская «витринная» организация
К 1924 году в Москве пришли к выводу, что культурная дипломатия требует большего внимания. Активность большевиков и Коминтерна во многих странах вызвали немалые подозрения, в результате чего появилось несколько схем, призванных сделать менее очевидной связь между новыми подобными усилиями и советским государством. Прежде всего, НКИД предложил организовать «частное общество», которое взяло бы на себя функции ОБИ, прикрывшись названием «Общество культурной связи с Западом». Каменева обоснованно критиковала предложение известных большевиков-интеллектуалов, объясняя, что теперь стало «политически неудобно» концентрировать все культурные связи исключительно под колпаком советского государства. «Считаете ли вы целесообразным создавать “общественную организацию”? — писала она Д. Рязанову. — В последнем смысле высказывается НКИД, который считает необходимым и дотацию от правительства на работу такого “Общества культурной связи с заграницей”»{116}. Особая комиссия, возглавляемая Н.Н. Наримановым, была создана для формирования этого нового общества — ВОКСа, начавшего свою работу в апреле 1925 года. Учитывая государственное финансирование и партийный контроль, Каменева и другие заинтересованные лица иронично брали слова «общество» и «общественная организация» в кавычки, обозначая тем самым, что независимый статус организации есть фикция, обман для чужаков, особенно для буржуазных иностранцев. ВОКС был создан в качестве фасадной организации в центре Москвы. Комиссар здравоохранения Николай Семашко наставлял Каменеву, используя аргументы, которые она была готова принять:
Мне мыслится, что при том важном значении, которое имеет связь с культурным Западом, и тех достижениях, которые Вам, в частности, удалось выявить, — этими сношениями с заграницей должен заниматься орган не ведомственный и не междуведомственный, а особое Общество по примеру существующих за границей (Общества друзей России), которое действительно могло бы захватить широкие культурные круги…{117}
Устав ВОКСа, утвержденный в Кремле 8 августа 1925 года и опубликованный в «Правде» 14 августа, систематизировал смесь внутренних и внешних задач, поставленных перед культурной дипломатией в начале 1920-х годов. Заграничные задачи включали: налаживание отношений с зарубежными организациями, печатными органами и частными лицами, а также управление международной сетью новых культурных обществ дружбы. Кроме того, в основную миссию входили организация выставок, устройство заграничных поездок для значимых советских фигур, публикация бюллетеней и путеводителей и т.п. В более широком плане ВОКС должен был формировать образ советской культуры и общества, снабжая прессу и всех заинтересованных лиц «информацией» об СССР. Внутренние задачи включали: прием и сопровождение иностранных гостей, снабжение опубликованными за границей материалами соответствующих советских учреждений, организацию более продолжительного пребывания в стране зарубежных ученых и культурных деятелей. Статус ВОКСа как «общества» подразумевал формирование целого ряда «секций», вовлекавших в свою работу ведущих непартийных деятелей в различных областях; изначально существовали секции кино, научно-технологическая, юридическая, музейная, этнографическая и педагогическая. В список «учредителей» общества вошли высшие советские чиновники, такие как Луначарский, заместитель начальника Отдела печати НКИД А.В. Шубин, чиновник от науки и управделами Совнаркома Н.П. Горбунов, и представители Коминтерна и ЦК, наряду с целой группой общественных деятелей, таких как беспартийный координатор, постоянный секретарь Академии наук, востоковед С.Ф. Ольденбург, педагог А.П. Пинкевич и ведущий советский химик академик В.Н. Ипатьев{118}.[9]
Изначально Каменева воспринимала данные секции как полезное прикрытие: «Эти научные, литературные и прочие секции придают работе внешне общественный характер»{119}. Однако вскоре она поняла, что такая структура позволяет достичь гораздо большего: разные секции ВОКСа могли вовлекать в свою орбиту важнейшие фигуры из соответствующих отраслей знаний, содействовать установлению связей с иностранными учеными и культурными деятелями и распространить влияние организации за пределы возможностей, открытых для ее постоянного персонала. Общественности, впрочем, не полагалось знать, что правление ВОКСа в типичном для советских учреждений 1920-х годов стиле также имело и свою «фракцию» коммунистов, и это не считая пяти «ответственных работников» ВОКСа, также коммунистов.
