Юрий Федосеев - Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда
В своем сепаратизме местная олигархия доходила и до прямого предательства, что произошло в 1241 году во Пскове, когда часть выборной городской администрации во главе с боярином Твердилой, по существу, сдала город немецким рыцарям, изгонять которых пришлось Александру Невскому.
Особо стояло гражданское общество Галича, основу которого составляли крупные землевладельцы — потомки местной племенной знати, считавшие только себя хозяевами Юго-Западной Руси, а посему распоряжавшиеся судьбой своих князей вплоть до убийства (в 1211 году они повесили Романа и Святослава Игоревичей, сыновей героя Слова о полку Игореве). Даже при таких могущественных князьях, как Ярослав Осмомысл (1153–1187 гг.), Роман Мстиславич (1188–1205 гг., с перерывами) и его сын Даниил Романович (1238–1264 гг., с перерывами), и несмотря на беспрецедентные для Руси репрессии в отношении бояр («не подавивши пчел, меду не есть»), бояре эти, на время притихнув, при каждом удобном случае избавлялись от своих прежних князей, выторговывая у новых, будь то прямой ставленник венгерского или польского короля, заведомо стремившийся к отторжению под чужую корону русских земель, лучшие для себя условия.
К счастью, среднее сословие и городские низы Галича занимали более патриотическую позицию и неоднократно вносили коррективы в расстановку сил. Так было и в 1144 году, когда они ввели в свой город Ивана Ростиславича Звенигородского, и в 1190 году — при вокняжении Владимира Ярославича, и в 1229 году — в случае с Даниилом Романовичем.
Тем не менее боярская Галиция, считающая себя независимым государством, все дальше и дальше отходила от Киевской и Владимиро-Суздальской Руси.
Сильны были позиции гражданского общества и в других городах доордынской Руси. Так, впоследствии обособились в удельные княжества Смоленск, Ростов, Владимир-Волынский, Переяславль, Рязань.
Возможно, все было бы не так уж и плохо, жили же германцы, раздробленные на десятки, а то и сотни независимых мини-государств, потихоньку поколачивая друг друга в схожих с нашими междусобойчиках, если бы не одно обстоятельство — наличие на наших южных границах Великой Степи с ее многочисленными кочевыми и полукочевыми племенами, для которых разбой и работорговля являлись образом жизни и одним из источников существования. Именно соседство с Диким Полем и связанные с ним проблемы выживания требовали от русских князей единства, твердого порядка и централизованного управления, ибо, лишь располагая силами всех земель русских, можно было не просто защищаться от кочевников, но и проводить в отношении их наступательно-усмирительную политику, что в свое время весьма успешно делали и Святослав, и Ярослав Мудрый, и Владимир Мономах. Но те времена прошли. С середины ХII века все изменилось. Южная Русь, расчлененная на уделы, где сидели враждующие между собой многочисленные потомки Ярослава Мудрого, была уже не в состоянии выдвинуть на политическую арену вождя, способного остановить междоусобицу и защитить землю Русскую и народ православный от «поганых». Селянину и горожанину, страдающим от князей и кочевников, ничего другого не оставалось, как прятаться в непроходимых болотах и лесах либо искать защиты у более сильных и более заботливых государей. Часть населения Южной Руси устремилась в Венгрию и в Польшу, но основной поток миграции шел все-таки на северо-восток, где стараниями князей-самовластцев зарождалась Новая Русь. А в старой Южной Руси, даже в некогда богатых торговых центрах, оставались, по свидетельству летописцев, лишь «псари да половцы», т. е. княжеские слуги да замиренные кочевники, осевшие в русских городах.
Глава 5
Приход варягов-руси в угро-финские края. Наместники княжеского рода. Юрий Долгорукий. Андрей Боголюбский — самовластен, Зарождение великорусской нации. Мстислав Удалой. Русско-германские отношения. Притягательность Северо-Восточной Руси. Всеволод Большое Гнездо
Из Начальной летописи мы знаем, что верхневолжский и среднеокский края издревле были заселены преимущественно угро-финскими племенами. Но эти же края последовательно колонизировались ильменскими славянами — купцами, охотниками, ремесленниками и просто «гулящими людьми», не брезговавшими и ушкуйничеством. Известно и то, что рубежным, а может быть, и эпохальным событием, ускорившим этот процесс, явилось прибытие на Новгородскую землю Рюрика и размещение части его варяжской дружины сначала в Белоозере, а через два-три года — в Ростове и Муроме. В летописях мы не найдем рассказов о вооруженных столкновениях коренного и пришлого населения, поэтому относительно уверенно можно говорить как о мирном характере колонизации, так и о мирном сосуществовании финнов, славян и варягов, чему, видимо, способствовала и близость их религиозных мировоззрений.
Сложный географический рельеф местности обусловил их историческую обособленность от окружающего мира. Между собой, а также с Новгородом и Киевом жители этих мест сообщались по судоходным рекам, одни из которых несли свои воды на юг, а другие на север. Для сообщения использовались как будто специально созданные волоки между речными водоразделами. Прямого сухопутного пути с Волги на Днепр тогда не было еще и в связи с тем, что значительную часть этого междуречья занимали племена вятичей, дольше других сопротивлявшиеся экспансии киевских князей. Не зря же в былинах об Илье Муромце эта дорога именовалась «непроезжей», а Соловей-разбойник напоминает то ли азиатских степняков-кочевников, то ли языческого волхва. Кстати, даже Владимир Мономах, считающийся победителем вятичей, в Поучении детям своим с некоторым оттенком похвальбы говорил, что однажды, следуя в Ростов, проехал «сквозь вятичей». Знать, нелегкое было дело, раз такой полководец гордился этой экспедицией.
До начала XI века ростовские земли управлялись посадниками киевского князя из числа старших дружинников, имевших небольшие вооруженные отряды, основной задачей которых было обеспечение безопасности торгового пути и сбор дани как с местного населения, так и с проезжающих купцов. Присутствие варяжского элемента в этих местах оживило экономическую жизнь и привлекло туда новых купцов, селян и ремесленников. Судя по историческим источникам, процессы колонизации края пошли более энергично после того, как вместо наемников волостями стали управлять члены княжеского рода. Для их обслуживания потребовались более многочисленная дружина, немалый штат «псарей» и челяди. Все они нуждались в жилых постройках, в одежде, оружии, пище, предметах быта.
Первым наместником княжеских кровей в Ростове стал, кажется, Ярослав I Владимирович, его сменил Борис (будущий святой страстотерпец), потом пришел Владимир Мономах, а затем сын его Изяслав. Теперь численность славянского населения росла уже не столько за счет челяди и дворни, купцов и ремесленников (хотя и не без того), сколько за счет полона в ходе междоусобиц и за счет добровольного переселения жителей южных областей, страдавших от набегов печенегов и половцев. Это, кстати, позволило Ярославу I основать Ярославль (1010 г.) и Суздаль (1024 г.), а Владимиру Мономаху — заложить Владимир (1108 г.).
Но настоящий переселенческий и градостроительный бум на Ростовской земле грянул, когда младшие Мономаховичи ощутили себя наследственными владельцами этого края. Не отказываясь от очереди на старшинство в княжеском роде, они в то же время отвергали чьи-либо притязания на обустраиваемые ими города и села. Предпоследний сын Мономаха, деятельный Юрий Долгорукий, имея старших братьев, Мстислава и Ярополка, вряд ли мог рассчитывать на киевский стол, поэтому всю свою энергию он направил на обустройство собственного «медвежьего угла», что у него в общем-то неплохо и получилось. Он освоил и заселил Кснятин, Москву, Вологду, Юрьев-Польский, Переславль-Залесский, Кострому. Но когда у него появилась возможность стать старейшим князем, Долгорукий предпринял все для того, чтобы сесть за киевский стол. Но вскоре его изгнали. Через какое-то время он возвратился и в 1157 году погиб в результате боярского заговора.
Иначе повел себя сын Долгорукого Андрей Боголюбский, столкнувшись с «демократическим беспределом» многочисленных членов своей семьи. Не спросивши отцовского благословения и великокняжеского разрешения (Долгорукий был тогда киевским князем), он ушел на любезную его сердцу Владимирщину, захватив с собой чудотворную икону Божьей Матери греческого письма, которая стала потом главной святыней Суздальской земли. После смерти отца Боголюбский, то ли в отместку за его убийство, то ли за то, что уничтожили его «суздальскую команду», то ли по каким-то другим соображениям, сделал все от него зависящее, чтобы принизить роль Южной Руси, роль Киева. В 1169 году Киев по его приказу был «взят на щит» и отдан «на поток и разграбление». Город был сожжен, церкви и монастыри разграблены, население пленено. Так с первопрестольным градом не поступал еще ни один завоеватель. Тем самым Боголюбский символизировал переход власти к младшей ветви Мономаховичей и перенос «центра тяжести» на северо-восток. Для Киевской Руси это стало началом катастрофического военно-политического ослабления и экономического спада. Ее жители, терзаемые непрекращающимися княжескими междоусобицами и набегами степняков, устремились на север: кого-то привлекала относительная безопасность, кого-то льготы, а кто-то просто оказался в толпе пленных. Этот процесс был настолько массовым, что нашел свое отражение в многочисленных летописях, а также повлиял на топонимику заселяемых мест: перемещаются не только люди, — вместе с ними как бы перемещаются города и реки. На новых землях появляются Переяславль, Галич, Звенигород, Стародуб, Вышгород, а также Лыбедь, Почайна, Трубеж, Ирпень.
