Олег Шишкин - Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля
Примите, дорогой коллега, уверения в наших чувствах глубокого расположения и сердечной преданности.
Д-р Кальметт»13.
В 1923 году по инициативе Кальметта в колониальной Гвинее, в окрестностях городка Киндии, институт открыл бактериологическую станцию Pastoria. Она располагалась в саванне в 150 км от столицы Гвинеи Конакри. Главный павильон станции представлял собой двухэтажное здание с верандами. От него шла улица. По левую сторону располагались хижины, в которых проживал африканский обслуживающий персонал. Справа находились помещения для животных. Они представляли собой подобия тюремных камер, полностью изолированных от внешнего мира. В этих специальных вольерах содержались пойманные в Африке обезьяны, в том числе и шимпанзе. Жесткая изоляция оправдывалась тем, что инфицированные животные должны были иметь минимальный контакт с окружающим миром. На обезьянах ставились различные опыты, отрабатывалось действие сывороток против человеческих инфекций, таких как туберкулез, проказа и даже рак. Намечались дальнейшие эксперименты в области бактериологии.
Директор Пастеровского института Эмиль Ру был известен исследованиями сибирской язвы, бешенства, сифилиса. Ему же принадлежала и первая антидифтерийная сыворотка. А его заместитель доктор Кальметт разрабатывал способы борьбы со змеиными укусами. Профессор Иванов козырял их именами в письмах и демаршах в советские учреждения: «В лице этих мировых ученых я впервые встретил не только сочувствие, но и готовность оказать реальную помощь для осуществления программы моих опытов»14.
Пастеровский институт отнюдь не бескорыстно предлагал свою поддержку. Кальметт и Ру рассчитывали с помощью советских денег, которые привезет Иванов, поправить дела на бактериологической станции в Киндии. Катастрофическое падение французского франка привело к замораживанию строительства научного центра в Гвинее. Дела были столь плохи, что вскоре пришлось снять бактериологическую станцию с бюджета.
Но, с другой стороны, французских бактериологов действительно привлекала возможность иметь в своем распоряжение искусственного унтерменша — «гибрида, превосходящего своих родителей по силе, выносливости, устойчивости»15. Такая помесь могла быть поставлена на поток и превратилась бы в достойную замену шимпанзе, пригодную для изучения сибирской язвы и токсических отравлений. Перспектива казалась невиданной.
Поддержанный французскими коллегами Иванов упрямо шел на штурм советских коридоров власти. Он направил наркому Луначарскому письмо, где описание предстоящего эксперимента обрамлялось марксистскими лозунгами и ссылками на поддержку Института Пастера. Иванов знал кому писать: в 1925 году Анатолий Васильевич Луначарский прочел в МГУ лекцию «Почему не надо верить в бога». Она была застенографирована и вскоре вышла отдельной брошюрой. Атеизм Луначарского был одним из поразительных примеров фарисейства, которым славились советские вожди: в то же время нарком продолжал посещать спиритические сеансы, популярные у кремлевской элиты, и регулярно совершал на могиле своей старшей дочери черную мессу. Однако все это было тайно. Для широкой публики Анатолий Васильевич был фанатик безбожия, чуждый всяким суевериям.
В своей эмоциональной аргументации, обращенной к Луначарскому, профессор Иванов напирал на то, что еще в мрачные времена царизма пытался претворить эти опыты в жизнь, да вот только напоролся на инквизиторов из Священного Синода, и попы-мракобесы перекрыли ему все пути. Одним из аргументов «за», по мнению ученого, было то, что советское правительство могло бы использовать новое живое существо в интересах науки и пропаганды естественного исторического мировоззрения. Илья Иванович сообщал в докладной записке народному комиссару просвещения следующее: «Метод искусственного оплодотворения дает нам возможность ближе встать к вопросу о происхождении человека. С первых шагов научной деятельности я пытался осуществить постановку опытов скрещивания человека и антропоидных обезьян. В свое время я вел переговоры с бывшим владельцем знаменитых зоопарков, бывшим попечителем института экспериментальной медицины Тобосским. Однако страх перед Священным Синодом оказался сильнее желания пойти навстречу этому начинанию… В данное время для постановки этих опытов недостает только денег. Предполагаю, что советское правительство могло бы в интересах науки и пропаганды естественного исторического мировоззрения пойти навстречу в этом деле и выдать если не все, то значительную часть этой суммы. Считаю необходимым добавить, что получил предложение от Пастеровского института для окончательных переговоров и реализации опытов. Было бы обидно, если бы работа состоялась без участия СССР».
Затраты на финансирование эксперимента составляли по мнению профессора $15 000. Интрига с Пастеровским институтом и возможными опытами за границей была чистым блефом — денег у французов не было. Но Иванов использовал даже такие провокации, чтобы подтолкнуть советских богов к положительному решению.
Денег от Наркомпроса получить так и не удалось, но добрые люди из ГУСа подсказали, что неплохо было бы направить письмо самому председателю Совета народных комиссаров Алексею Рыкову.
27 мая 1925 года советский премьер получил от ученого интригующее послание: «Мои работы с методом искусственного осеменения млекопитающих естественно привели меня к мысли составить опыты скрещивания путем искусственного осеменения между различными видами человекообразных обезьян и между последними и человеком. Опыты эти могут дать чрезвычайно важные факты для выяснения вопроса о происхождении человека. Получение гибридов между различными видами антропоидов более чем вероятно. Можно почти ручаться за получение этих новых форм. Рождение гибридной формы между человеком и антропоидом менее вероятно, но возможность его далеко не исключена. Мои попытки в дореволюционное время наладить работу в этом направлении не имели успеха. С одной стороны, мешали религиозные предрассудки, с другой — для организации этих опытов требовалась исключительная обстановка и значительные средства…»
Иванов настойчиво увещевал председателя Совета народных комиссаров в необходимости создания нового животного или нового человека — смотря что получится. Письма попали на подготовленную почву. Вскоре идеи, изложенные на бумаге, легли на стол к серому кардиналу Кремля, начальнику Управления делами Совнаркома Николаю Горбунову. Кроме своей высокой должности он еще был и председателем Комиссии по содействию работам Академии наук. Николай Петрович имел солидный авторитет в большевистской среде. Основой этого авторитета была его прошлая работа с Лениным. Он был секретарем вождя и часто выполнял весьма конфиденциальные поручения, связанные с ОГПУ. Горбунов стал ангелом-хранителем Иванова, энергично включившись в работу по созданию невиданного существа.
Профессора-зоотехника окружили подобающим научным вниманием. Он стал желанным гостем в Институте экспериментальной эндокринологии, где на него смотрели как на будущего создателя индустрии гибридных половых желез. Перед ним отворяются двери операционных, где пока еще пользуются человеческим, но трупным материалом для операций трансплантаций. Но это только временное явление, ведь изобретательный Илья Иванович уже подобрал ключики к кладовой старушки-природы и намеревается достать оттуда великую панацею от старости.
И потому директор института Шервинский с энтузиазмом отнесся к идеям экзотической гибридизации. Когда встал вопрос об организации обезьяньего питомника на Кавказе, эндокринолог обеими руками ухватился за эту идею. В августе 1925 года, выступая на собрании, посвященном этому вопросу, эндокринолог с упоением описывал будущую обезьянью идиллию и восторгался возможностями уникальных животных, созданных природой на радость советской науке.
«Природа, однако, и в этом случае пришла на помощь науке, — витийствовал Шервинский. — Она создала звено, соединяющее человека с животным миром, и этим посредствующим звеном является обезьяна». Дальнейшее его выступление свелось к восхвалению будущих трансплантаций. О них он говорил с подобающим научным пафосом: «…хирургия уже имеет результатный успех пересадки обезьяньих желез человеку, и наблюдается, что обезьяний материал гораздо легче приживает, функционирует, вызывает близкий к человеческому внутрисекреторный эффект и способен благотворно влиять на человека, в значительной мере заменяя недостающие эндокринные элементы человеческого организма»16.
С легкой руки управляющего делами Совнаркома Горбунова и при содействии О.Ю. Шмидта Физико-математическое отделение Академии наук предложило сделать доклад о проекте экспедиции в Западную Африку. Выступление профессора было намечено на 30 сентября 1925 года. На этот раз Илья Иванович подготовился к предстоящему событию более основательно и имел в своем распоряжении весьма продуктивный ход. Он предложил использовать привезенных обезьян и приплод, полученный в ходе фантастического эксперимента, для операции по трансплантации половых желез. Уже известный Мелик-Пашаев так сформулировал компромисс Иванова и обитателей Кремля в области экзотической гибридизации: «Вполне понятно, что могущее родиться от такого оплодотворения потомство будет представлено существами более близкими к человеку, существами, которые легко будут размножаться и, находясь постоянно под руками у человека, будут служить неиссякаемым источником, откуда будет получаться материал для всякого рода операций замены органов, омоложения»17.
