Иван Клула - Борджиа
Рядом с кардиналом постоянно видят двух его сыновей — Хуана, 16 лет, и Чезаре, 17 лет, которым отец подготовил прекрасную карьеру в Испании. Судьба Хуана была решена после смерти его старшего брата Педро Луиса: он должен был унаследовать после него герцогство Гандийское. А Чезаре уже успешно продвинулся в духовной карьере, и, согласно планам его отца, он должен укрепить влияние своей семьи внутри Церкви. В апреле 1480 года буллой Сикста IV ему даровано право, хотя он был «незаконнорожденным сыном кардинала-епископа и замужней женщины», доказать законность своего рождения, чтобы получить доступ к церковным бенефициям. В 1481 году король Арагонский признал законность его происхождения и присвоил ему право быть подданным королевств Арагона и Валенсии. Вследствие всего этого Сикст IV передал ему 10 июля 1482 года, когда мальчику было только 7 лет, пребенду капитула Валенсийского собора. Позже он был назначен папским протонотариусом[13], то есть стал высшим сановником папской канцелярии. 5 апреля 1483 года он получил еще одну должность каноника в Валенсии, а также сан ректора в Гандии и сан архидиакона в Хативе. В 1484 году он стал прево в Альбаре, потом в Хативе, а потом, по другой булле, он был назначен казначеем в Карфагене, когда ему только что исполнилось 9 лет. Все эти бенефиции, которые папа Сикст IV пожаловал Чезаре, в действительности исходили от его отца, Родриго, который таким образом отделял их от своего церковного имущества в королевстве Валенсия. И каждый раз король Арагона подтверждал назначение. И светское княжество Гандия оказалось окруженным княжеством церковным, принадлежавшим Борджиа в королевстве Валенсия еще со времен Каликста III.
Чезаре получил очень хорошее воспитание. До 12 лет он воспитывался в Риме, в 1488 году он отправился в Перузу со своим наставником Джованни Вера, уроженцем Валенсии, впоследствии ставшим архиепископом Салернским и кардиналом. В университете Сапиенци он изучал право, но также гуманитарные науки в компании ученых испанцев. Одним из этих ученых был Франсиско Ремолинес де Илерда, позже ставший губернатором Рима и кардиналом. Другой, Пауло Помпилио, посвятил свой трактат о поэтическом искусстве и правилах стихосложения Syllabica «Чезаре Борджиа, протонотариусу папского престола». Пока он жил в Перузе, у него было несколько любовных приключений, и он присутствовал на мистическом состязании. Приор доминиканцев фра Себастьяно д’Анжело пригласил его присутствовать при религиозном экстазе молодой монахини сестры Коломбы. Приор, возможно, сомневался в подлинности этих демонстраций, но не запрещал их: это привлекало народ в его церковь. Братство францисканцев нанесло ответный удар, выставив на всеобщее обозрение девушку, на теле которой проступали стигмы, сестру Лючии Нарни. Позже, в 1495 году, когда Родриго, ставший папой, захотел удостовериться в заслугах двух кандидаток на звание святых, Чезаре подтвердил искренность сестры Коломбы.
В 1491 году молодой Борджиа переехал из Перузы в Пизу, где посещал лекции по теологии Филиппо Дечио. Он встретился с молодым кардиналом Джанни Медичи, который уже заканчивал учебу. Там же, в Пизе, он узнал, что 12 сентября 1491 года папа Иннокентий VIII пожаловал ему епископство Памплонское: вскоре он назначил Мартина Запата, каноника и казначея Толедо, администратором его епархии.
Таким образом, Чезаре, как и его брат — новый герцог Гандийский, оказывался тесно связанным с колыбелью своей семьи. В это же самое время, по желанию отца, готовился брачный контракт их сестры Лукреции с испанцем, доном Керубино Хуаном де Сентелья, сеньором Валь д’Агора в королевстве Валенсийском. 29 февраля 1491 года римский нотариус Камилл Бенеимбене составил такой контракт. Вскоре Лукреция должна была отправиться в Валенсию, чтобы там через полгода вступить в брак. Ее приданое составляло 100 000 валенсийских су, часть его давалась в драгоценностях, часть — деньгами, и включало также 11 000 су, завещанных ей ее братом Педро Луисом, первым герцогом Гандийским. По неизвестным причинам два месяца спустя контракт был расторгнут. Состоялась новая помолвка — с пятнадцатилетним юношей, доном Гаспаре, сыном Хуана Франсиско де Просида, графом д’Аверса в королевстве Неаполитанском: Гаспаре тоже был испанцем и жил в Валенсии.
Отстаивая свои испанские права, Борджиа, естественно, восприняли взятие Гренады как событие, которое их непосредственно затрагивало. 1 февраля 1492 года весь Рим был освещен, и, несмотря на дождь и ветер, в церковь Святого Джакомо-Покровителя-Всех-Испанцев на площади Навоны отправилась огромная процессия с благодарственным молебном. Через несколько дней кардинал Родриго продолжил официальные праздники. Он дал римлянам возможность увидеть скачки быков. Пять представлений происходили на арене, вокруг которой располагались трибуны, на них присутствовали кардинальская семья и Лукреция вместе с Адриенной де Мила и Джулией Фарнезе.
Семейные церемонии и археологические находки в РимеЗа праздниками, посвященными взятию Гренады, последовали другие. В марте поводом стало вступление молодого кардинала Джанни Медичи. В мае Рим украсился флагами к визиту Феррандино, принца Капуанского. Внук короля Ферранте привез обязательство суверена заплатить ежегодную дань — 36 000 дукатов или 2000 всадников и 5 трехрядных галер. О достигнутом согласии свидетельствовал брак Людовика Арагонского, внука Ферранте, и Баттистины, внучки Иннокентия VIII, дочери Теодорины Чибо и Герардо Усодимаре, отпразднованный в Ватикане. 4 июня во время тайной консистории понтифик объявил Альфонса де Калабра законным наследником неаполитанской короны, что глубоко возмутило короля Франции Карла VIII: суверен опасался, что крестовый поход, который планировалось начать из Неаполитанского королевства, сорвется, если Франция присвоит неаполитанское наследство. Казалось также, что у папы установились прекрасные отношения с Турком: не ему ли прислал султан Баязид в мае 1492 года Святое копье, которым римский солдат Лонгиний пробил ребро Христу, распятому на кресте?
Никого уже не удивляли двусмысленные отношения папы и султана, основанные на чем-то вроде взаимного уважения двух врагов. Хотя точно так же уважалось античное язычество, которое иногда как-то странно возрождалось благодаря гуманистическому настрою и археологическим находкам. В Порто д’Анцо нашли чудесную статую Аполлона, и папа тотчас же принял языческого бога в Ватикане, мало заботясь о том, что таким образом он почтил одного из тех идолов, из-за которых преследовали первых христиан. Удивительные находки следовали одна за другой: однажды каменщики-ломбардцы, работавшие около монастырского дворика Санта-Мария Нуова на Аппиевой дороге, в саркофаге нашли тело юной римлянки лет пятнадцати. Она так хорошо сохранилась, что казалась живой. Толпа любопытных могла восхищаться румянцем, губами, приоткрывающими очень белые зубы, прекрасными волосами, забранными в хвост. Саркофаг перенесли в Капитолий, так как удвоилось количество желающих полюбоваться этим необычайным созданием: теперь говорили, что это — дочь Цицерона. Иннокентий VIII, испугавшись, что девушку объявят святой, приказал ночью похоронить тело. О находке теперь свидетельствовал только мраморный саркофаг, оставленный во дворце хранителей.
Фальсификаторы и мошенники папского двораВ папском Риме, который так легко воспламенялся из-за древнего праха язычников, никто ничему не удивлялся: ни безнравственности священников, ни скандалам в курии. Летописцы доносят до нас любопытный эпизод. Ночью 13 сентября 1489 года папская полиция арестовала шесть человек за изготовление и продажу фальшивых булл. Маклер Франциск Мальденте был каноником в Форли, а изготовлял документы Доменико Джентиле из Витербо, папский писарь, сын врача папы. Метод был прост: с подлинного акта выводились записи, сделанные чернилами, а затем в текст письма вносились имя «клиента» и сумма сбора. Эта система действовала долгое время: священнику в Руанской епархии это позволяло сожительствовать с женщиной; нищим монахам — обогащаться, а норвежцам — служить обедню без вина. Мошенники получали значительные суммы — от 100 до 2000 дукатов. Приговоренные к смерти, оба преступника были повешены, затем сожжены на Кампо-деи-Фьори, а их сообщники понесли суровое наказание.
Такое преступление, каким бы исключительным оно ни казалось, не было единичным. Продавали все, и даже папа, всегда находящийся в стесненных обстоятельствах, продавал по нескольку раз должности своего двора. Он обложил налогом своих секретарей и получил 62 400 золотых экю. Еще со времен Сикста IV городские куртизанки должны были платить ежегодный налог в 20 000 дукатов; разрешенная Ватиканом проституция процветала, и письмоводители предавались ей совершенно открыто. В 1490 году, при Иннокентии VIII, один папский викарий счел нужным приказать всем церковным служащим и мирянам отослать их «сожительниц, явных или тайных» под страхом отлучения. Но папа выразил неудовольствие по поводу этой инициативы, заявив, что истинный канон не требует ничего подобного. В любом случае, «честные куртизанки» даже вносили свой вклад в великолепие кардинальских дворов: у них были свои салоны, и они усиливали блеск церковных церемоний благодаря сиянию своих драгоценностей.
