Говард Зинн - Народная история США: с 1492 года до наших дней
Что произошло бы, если бы все эти разрозненные группы отверженных: индейцы, рабы и белые бедняки — сплотились? Даже в XVII в., когда в колониях еще не было так много чернокожих, по словам Э. Смита, имел место
«постоянный страх перед тем, что сервенты объединятся с чернокожими или индейцами и победят оставшихся в меньшинстве хозяев».
Существовала малая вероятность того, что в Северной Америке белые объединятся с индейцами, как это происходило в Южной и Центральной Америке, где не хватало женщин, а туземцы работали на плантациях, что приводило к повседневным контактам. Лишь в Джорджии и Южной Каролине, где белых женщин было мало, практиковались сексуальные связи между белыми мужчинами и индианками. В целом краснокожих вытолкнули за пределы общества, с глаз долой. Лишь одно раздражало: белые бежали, чтобы присоединиться к индейским племенам; детей захватывали во время набегов и воспитывали среди туземцев, и, когда у белых была возможность выбора, они предпочитали оставаться в индейской культуре. В свою очередь аборигены, обладая таким выбором, почти никогда не оставались среди европейских поселенцев.
Француз Гектор Сент-Джон де Кревкёр[24], проживший в Америке почти двадцать лет, рассказывал в «Письмах американского фермера», как дети, захваченные во время Семилетней войны и найденные позднее своими родителями, после того, как они выросли и жили среди индейцев, отказывались покидать свои новые семьи. Он писал: «В их общественном устройстве должно быть нечто особливо притягательное и намного превосходящее все, чем можем похвастать мы, ибо тысячи европейцев стали индейцами, однако мы не знаем случаев, когда хотя бы один из аборигенов по своей доброй воле стал европейцем!»
Но это касалось немногих. В целом же индейцев держали на расстоянии. А колониальное чиновничество нашло способ частично устранить угрозу: присвоив все хорошие земли на Восточном побережье, они вынудили безземельных белых колонистов переселяться в западные пограничные районы, где те сталкивались с туземцами и служили для живших на побережье богачей буфером, отделявшим их от связанных с индейцами проблем, при том, что эти поселенцы для своей защиты все больше нуждались в помощи властей. Восстание под предводительством Бэкона явилось поучительным опытом: умиротворение сокращающегося аборигенного населения ценой приведения в ярость белых жителей фронтира было слишком рискованно. Проще воевать с индейцами, заручившись поддержкой белых, и избегать возможных классовых конфликтов, обратив белую бедноту против краснокожих во имя безопасности элиты.
Могли ли чернокожие и индейцы объединиться против общего бледнолицего врага? В северных колониях (кроме полуострова Кейп-Код, острова Мартас-Виньярд и Род-Айленда, где существовали тесные межрасовые связи, в том числе сексуальные) африканцы и краснокожие не могли часто соприкасаться друг с другом. В колонии Нью-Йорк было самое большое на Севере население рабов и имели место контакты между чернокожими и индейцами. Например, в 1712 г. африканцы вместе с туземцами подняли совместное восстание, которое, было быстро подавлено.
Однако в обеих Каролинах чернокожих рабов и аборигенов численно было больше, чем белых поселенцев. В 50-х годах XVIII в. на 25 тыс. белых приходилось 40 тыс. негров-невольников; в этом же регионе жили 60 тыс. индейцев племен крик, чироки, чокто и чикасо. Г. Нэш пишет: «Восстания индейцев, которыми отмечен колониальный период, и целый ряд бунтов и заговоров рабов, которые были подавлены в зародыше, болезненно напоминали жителям Южной Каролины о том, что только путем проявления крайней жестокости и проведения политики, направленной на раскол в стане врагов, они могут надеяться на сохранение контроля над ситуацией».
Белые правители Северной и Южной Каролины, похоже, осознавали потребность в политике, суть которой, по словам одного из них, сводилась бы к тому, чтобы не дать «индейцам и неграм возможности удостовериться в том, кто получает значительное численное превосходство и какая из сторон может разгромить нас». И соответственно принимались законы, запрещавшие свободным чернокожим бывать на индейских землях. В договорах, которые заключались с туземными племенами, содержались положения, обязывавшие возвращать беглых рабов. В 1758 г. губернатор Южной Каролины Литлтон писал: «Наше правительство всегда проводило политику, направленную на выработку в них [в индейцах] отвращения к неграм».
Частью этой линии было использование чернокожих рабов в отрядах милиции Южной Каролины, воевавших с индейцами. И тем не менее правительство было обеспокоено возможностью восстания негров, и во время войны с индейцами чироки в 60-х годах XVIII в. внесенное в законодательную ассамблею колонии предложение снарядить для борьбы с краснокожими 500 невольников не добрало для прохождения одного голоса.
Черные убегали от хозяев в индейские поселения; крики и чироки укрывали сотни беглых рабов. Многие из них были приняты племенами, вступали в браки, рожали детей. Но ситуация оставалась под контролем благодаря сочетанию жестоких кодексов о рабах и взяток индейцам, чтобы те помогали подавлять чернокожих мятежников.
Больше всего страх среди состоятельных белых плантаторов вызывал потенциальный союз белой бедноты и чернокожих. Если бы существовала естественная межрасовая антипатия, наличие которой предполагают некоторые теоретики, вопрос о контроле решался бы проще. Но сексуальная привлекательность всегда преодолевала расовые барьеры. В 1743 г. большое жюри присяжных в городе Чарлстоне (Южная Каролина), осудило «ставшую слишком привычной в этой провинции практику прелюбодеяния в отношении негритянок и других молодых рабынь». Дети от смешанных связей между белыми и чернокожими рождались в течение всего колониального периода, несмотря на законы, запрещавшие межрасовые браки, которые действовали в Виргинии, Массачусетсе, Мэриленде, Делавэре, Пенсильвании, обеих Каролинах и Джорджии. Объявляя этих детей незаконнорожденными, власти заставляли их находиться в черных семьях, с тем чтобы белое население оставалось «чистым» и главенствовало.
В восстании Бэкона правителей Виргинии больше всего напугало то, что в его ходе чернокожие рабы и белые сервенты объединились. В одном гарнизоне сдались «400 вооруженных англичан и негров», в другом — 300 «фрименов и сервентов — африканцев и англичан». Морской офицер, подавивший сопротивление 400 человек, писал: «Я уговорил большинство из них вернуться по домам, что они и сделали, кроме примерно 80 негров и 20 англичан, которые не сдали оружие».
Все эти годы раннего колониального периода чернокожие и белые рабы и сервенты совершали совместные побеги, о чем свидетельствуют и законы, принятые для предотвращения таких побегов, и материалы судебных архивов. В 1698 г. в Южной Каролине был принят «закон о восполнении нехватки», требовавший от владельцев плантаций, чтобы на каждых шестеро взрослых чернокожих мужского пола приходился по меньшей мере один белый сервент. В письме из южных колоний, датируемом 1682 г., содержалась жалоба на то, что не хватает «белых мужчин, чтобы присматривать за нашими неграми или чтобы подавлять восстание негров…». В 1691 г. палата общин получила «петицию от морских торговцев, судовладельцев, плантаторов и прочих, торгующих с иноземными плантациями… где излагается, что плантации невозможно содержать без существенного числа белых сервентов, кои нужны и для сдерживания зависимых чернокожих и кои способны держать в руках оружие в случае вторжения».
В 1721 г. в отчете английскому правительству говорилось, что в Южной Каролине «негры-рабы в последнее время предпринимали попытки и были весьма близки к успеху в устройстве новой революции… и, таким образом, может возникнуть необходимость… предложить новый закон, который поощрял бы оказание гостеприимства белым сервентам в будущем. В милиции этой провинции состояли менее 2 тыс. указанных мужчин». По всей видимости, считалось, что этих ополченцев не хватило бы для адекватной реакции на угрозу.
Этот страх помогает понять, почему в 1717 г. парламент сделал высылку в Новый Свет законным наказанием за преступления. Появилась возможность отправлять тысячи осужденных в Виргинию, Мэриленд и другие колонии. Этим же страхом объясняется и то, почему законодательная ассамблея Виргинии после восстания Бэкона амнистировала только белых сервентов, принимавших в нем участие, но не простила чернокожих. Последним было запрещено иметь какое бы то ни было оружие, в то время как белые, отработавшие по контракту, могли получить не только кукурузу и наличные деньги, но и мушкеты. Различия статуса белых и чернокожих сервентов становились все более отчетливыми.
В 20-х годах XVIII в., по мере возрастания страха перед восстанием рабов в Виргинии белым сервентам было дозволено вступать в ополчение в качестве замены белых фрименов. В те же годы в колонии создавались отряды по поиску рабов, с тем чтобы противостоять «великой опасности, которая… может возникнуть при негритянских мятежах…». Белые бедняки составляли основу таких патрулей, за что получали денежное вознаграждение.
