Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
Измученное лицо матери оборачивается ко мнe.
-- Что-ж дeлать, Боба? Неужели же больной мальчик так и будет мерзнуть? Давай хоть скамью эту стопим: все равно...
-- Постой, Мутик. Скамьи хватит только на час. Это не выход.
-- Боже мой! И Ваня уeхал!.. Денег нeт... -- в голосe ея слышны слезы. -- Ну, как это мы, трое взрослых людей, не можем заработать, чтобы ребенку хоть тепло было?.. Неужели воровать дрова идти?.. 96
-- Ничего, мамочка, -- шепчет Юра. -- Я закроюсь получше, может быть, и теплeй будет. Ты не огорчайся, Мутти. Это я нечаянно попросил печечку. И так обойдется. Ничего...
Тамара обнимает лежащаго в постели мальчика и беззвучно плачет.
Я сжал зубы и вышел во двор. Осеннiй вeтер рвался в темнотe и шумeл голыми вeтвями деревьев. Подавленная ярость кипeла у меня на душe.
Неужели милый мальчуган может погибнуть только от того, что никакое душевное материнское тепло не замeнит ему горячаго чаю и согрeтой комнаты. Неужели нормально то, что мы, трое взрослых людей, не можем обезпечить больному мальчику -- даже не книг, не игрушек, не забав, а просто тепла в комнатe?...
Я вышел на улицу. Там, на углу недавно был поставлен большой деревянный щит для наклеиванiя совeтских плакатов. С переполненным злобой сердцем я нажал плечом на щит. Дерево треснуло, и я понес домой охапку топлива.
Через полчаса ярко пылавшая печка освeщала оживившуюся мордочку мальчика и радостное лицо Тамары.
Но на душe у меня было тревожно. Первое сознательное воровство жгло мою совeсть. Но это острое ощущенiе заглушалось другими мощными голосами, звучавшими в глубинe души.
"Ты прав, старина, -- мягко говорил один голос. -- Неужели бы твоя совeсть была спокойна, если бы мать больного ребенка с а м а пошла на улицу ломать доски? Ты поступил так, как и должен был поступить. Успокойся. Ты украл не у ближняго своего, а у тeх, кто создал это трагическое положенiе"...
"Что-ж, так и терпeть? -- яростно прерывал другой голос. -- Вас всeх ограбили и продолжают грабить для фанатических опытов, для мiровой революцiи, а ты должен молчать, терпeть и бeдствовать? Что-ж -- бросить жизнь родного мальчика под ноги неумeлой, жестокой и чуждой тебe власти, заставляющей взрослых культурных энергичных людей сидeть голодными в нетопленной комнатe? Власть грабит тебя. Если хочешь 97 остаться живым -оторви кусок этого награбленнаго обратно"...
Уже много лeт позже я, внимательно присматриваясь к окружающему, отмeтил, что такое отношенiе к совeтскому государству и его собственности имeлось вездe и среди всeх слоев населенiя.
"Совeтская власть -- это не мы, -- казалось, говорили всe. -- Это -чуждая нам сила, которая не признает никаких законов в отношенiи нас. Почему же мы должны быть связанными моральными тормозами в отношенiи к этой безжалостно гнетущей нас силe?"...
Жизнь совeтская
Тяжелой была зима 1922 года! Неурожай, террор, реквизицiи, паралич транспорта -- все это несло с собой все обостряющiйся голод.
Одесса, жившая морем и портом, представляла собой пустынный вымирающiй город. Вмeсто электричества, дома освeщались жестяночками с фитильками-коптилочками, дававшими копоть за 10 свeчей, а свeтившими в четверть свeчи. Воды не хватало. Водонапорная станцiя, расположенная в 40 километрах от города, на Днeстрe, не работала. И, переселившись в большой город, мы носили воду ведрами за нeсколько километров из колодцев. Об умыванiи и не мечтали: не хватало воды для питья. Топлива почти не было. В каждой комнаткe стояло изобрeтенiе эпохи "военнаго коммунизма" -- жестяная печурка, называвшаяся "временкой" или почему-то "румынкой", -- которую топили случайными матерiалами, начиная от собственной мебели и кончая сосeдними заборами...
Изумительные старые парки были вырублены, а дворцы Фонтанов на берегу моря -- разобраны на топливо... Голод сжимал все сильнeе свои страшныя объятiя. Все самое слабое -- старики, дeти и больные -- вымирали всюду. Но смерть уже не пугала. Нервы притупились. Часто по утрам на улицах приходилось проходить мимо скрюченных фигур, неподвижно лежавших у стeн домов. Голод и холод прекратили их страданiя... 98
Рука помощи с того свeта
Но и в этих ужасающих условiях жизни скаутская семья продолжала собираться и работать. В городe было 3 русских отряда и один еврейскiй -"Маккаби".
Много милых, хотя и голодных, походов, вечеров и праздников провел я среди ребят, отдыхая там от напряженной жизненной борьбы и заряжаясь, как аккумулятор, бодростью и жизнерадостностью неунывающих молодых сердец.
Однажды, придя поздно вечером домой, послe утомительной 12 часовой работы на авто-заводe (гдe я разбирал автомобильныя кладбища) с пайком -- 1 килограмм чернаго хлeба на всю семью (это считалось самым первоклассным снабженiем!), я не успeл еще снять своего грязнаго плаща, как ко мнe подбeжал маленькiй племянник.
-- Дядя Боба, тебe тут записочку какую-то принесли!
-- Тащи ее сюда, великан (он теперь на полголовы выше меня!).
Мальчуган весело сбeгал в сосeднюю комнатку и торжественно принес мнe листок бумаги.
"Б. Л.! -- стояло в ней. -- Вас очень искал какой-то грек Скiапуло, видимо, иностранец, мнe ребята об этом передали. Этот грек просил вас зайти к нему по срочному дeлу в Гранд-Отель".
В Гранд-Отелe меня ждало чудо -- грек-коммерсант привез из Константинополя письмо от О. И. Пантюхова и дар одесским скаутам от константинопольских -- 6 мeшков муки...
В мрачной завeсe, отдeлявшей нас от остального мiра, на миг прiоткрылась небольшая трещина. И в эту трещинку проник привeт и помощь далеких друзей...
Мука была распредeлена быстро и справедливо. Были собраны всe скауты, и мы, взрослые, дали им самим возможность опредeлять наиболeе нуждающихся.
Сколько мелких, но безконечно трогательных сцен разыгралось при этом честном ребячьем распредeленiи! Как горячо отстаивали скауты право какого-нибудь сироты на полученiе большей порцiи муки! Какой-нибудь малыш, 99 сам постоянно полуголодный, горячо доказывал, что его товарищ по патрулю вот уже нeсколько дней, как почти ничего не eл...
Как радостно было видeть, как в мeшечках, наволочках, корзинках или ящиках, с сiяющими лицами понесли скауты драгоцeнную муку к себe домой...
Люди -- звeри
Нашлись люди с волчьими сердцами и каменной совeстью, которые подняли руку на одного нашего мальчика, отняв у него пуд муки, полученный им из отряда...
Тяжела была жизнь семьи Аркаши. Его отец, красноармеец, погиб в гражданскую войну. Мать, преждевременно состарившаяся и больная, была вынуждена заняться трудной и грязной работой -- собирала кости и тряпки для бумажных фабрик...
Аркаша хорошо учился и горячо был привязан к своему отряду. Его тяжелое положенiе было извeстно всeм, и он получил муку в первую очередь.
-- Уж как мы рады-то с Аркашей были, когда он принес домой мeшок муки! -- разсказывала потом бeдная старушка. -- Вот, дай Бог здоровья и счастья добрым людям!.. Не забыли вeдь, как мы тут мучаемся. Помогли... Ну, напекли вечерком мы с ним коржиков и поужинали. Вeрите, -- за много, много мeсяцев в первый раз сыты были... А утром раненько, Аркаша еще спал, ушла я на работу. А потом... Боже мой!.. -- дальше она не могла говорить, и слезы градом начинали катиться из ея глаз.
Днем мальчика нашли на кровати полумертвым. Может быть, он кричал. Может быть, боролся за свой драгоцeнный мeшок муки. Кто скажет?
Нeсколько ударов желeзной палки проломили ему голову, и капли крови брызнули высоко на бeлую стeну...
Больше мeсяца боролся в больницe молодой организм Аркаши со смертью. Всe ждали, что, может быть, он придет в себя и назовет убiйц. Но он так и умер без сознанiя, унося с собой в могилу имена людей-звeрей.
-- Скажите, пожалуйста, -- удивленно спрашивал 100 меня старик-врач, -ч т о ` -- у этого Аркаши много родных, или что? Каждый день регулярно заходят мальчики и дeвочки, справляются о здоровьи, интересуются -- не нужно ли чего... Нeсколько раз, -- растроганно улыбаясь, добавил он, -- даже хлeба и молока откуда-то приносили... А сами-то, видно, тоже из бeдняков. Откуда у него столько друзей?
Послeднее прости
Бeдный деревянный гроб, покрытый желтым скаутским флагом... Могильная яма уже ждет... Со всeх сторон высятся наши знамена. Почти 200 человeк собралось отдать послeднiй долг погибшему маленькому брату...
Знамена склоняются к гробу... Глубокiй старик священник с серебристо-сeдой бородой, раньше удивленно оглядывавшiй стройные ряды патрулей, видя их сосредоточенныя печальныя лица, с особенным чувством произносит послeднiя слова панихиды. Тихо звучат слова церковных пeснопeнiй...
Глухо в подавленном молчанiи стукают о гробовую крышку первые комки земли... Каждый скаут, медленно проходя мимо могилы, наклоняется и бросает горсть земли в открытую яму.
Идут и идут патрули и отряды... Кажется, что стоящим с лопатами рабочим и не придется досыпать земли на свeжую могилу...
Послeдними уходили мы, старшiе.
