Анатолий Кошкин - Россия и Япония: Узлы противоречий
В 1868 г. борьба за власть в Японии достигла своего апогея. Власть сегуна слабела на глазах. В конце концов, сёгун Ёсинобу вынужден был передать ее молодому императору Муцухито (Мэйдзи). Выступившие против императора войска бывшего сегуна продолжали сопротивление, но в конце января в битвах близ Киото были разбиты. Власть окончательно перешла к императору и его сторонникам. Наступила эпоха, которую назвали «реставрацией Мэйдзи» (Мэйдзи исин). В историографии принято считать «реставрацию Мэйдзи» своеобразной незавершенной буржуазной революцией.
Новое правительство было озабочено в основном внутриполитическими проблемами. Однако жизнь заставляла уделять внимание и налаживанию связей с внешним миром. В первую очередь предстояло определиться в отношении соседних государств. В этот период явственно проявилась взаимозависимость внутренней и внешней политики. Новое правительство было весьма озабочено трудоустройством разорившегося и потерявшего жизненную перспективу класса самураев. Среди членов правительства родилась идея сформировать из безработных самураев армию и направить ее на завоевание Кореи. При этом сторонники этой идеи рассматривали включение завоеванной Кореи в состав Японии как важное средство укрепления мощи и влияния страны в будущем противоборстве с мировыми державами, в том числе с Россией. Не исключалась и возможность завоевания Сибири. Член правительства известный военачальник периода гражданской войны Сайго Такамори считал военный поход в русскую Сибирь вероятным и даже разрабатывал соответствующие планы. Его ближайший соратник генерал-майор Кирино Тосиаки самоуверенно заявлял, что «в военном отношении Россия не представляет собой чего-либо серьезного. С одним батальоном можно дойти до Петербурга»{56}. При этом указывалось на отсутствие в Сибири железной дороги и малочисленность войск и населения в обширных восточных районах России. Однако нельзя исключать, что подобные настроения при оценке российского потенциала и политики на Дальнем Востоке явились результатом неправильно понятого миролюбивого курса России в отношении своего дальневосточного соседа. В проявленном русскими дружелюбии, стремлении вести дела с дальневосточным соседом «с кротостью и умеренностью» японцы, в силу особенностей менталитета, усматривали слабость России, отсутствие необходимой военной мощи для отстаивания своих интересов. С другой стороны, при всей неприязни к американцам и англичанам, японцы вынуждены были с большим уважением и покорностью отвечать на их «политику канонерок». Заметим, что подобное ошибочное восприятие российской дипломатии существовало в Японии довольно долго.
Проблема определения принадлежности Сахалина перешла к новому правительству императора Мэйдзи. Переговоры по этому вопросу активизировались после прибытия в Японию в 1872 г. постоянного поверенного в делах и одновременно консула Е.К. Бюцова. О политике царского правительства в отношении Японии в то время свидетельствует полученная консулом инструкция, в которой было сказано, что «мы занимаем в отношении Японии совершенно исключительное положение, отличное от того, в котором находятся другие иностранные государства; оно обусловлено, с одной стороны, близким соседством нашим к Японии, с другой — отсутствием, по крайней мере, на некоторое еще время, торговых интересов, привлекающих туда другие нации; наше соседство не позволяет нам оставаться равнодушными ко всему происходящему в Японии: мы должны зорко следить за внутренним ее развитием; отсутствие же торговых интересов дает нам возможность быть гораздо снисходительнее других держав в наших требованиях и даже оказывать поддержку японскому правительству». Инструкция предписывала Бюцову «избегнуть и тени вмешательства» во внутренние дела Японии{57}.
В 1867 г. царское правительство, не оценив в должной степени стратегическую и хозяйственную ценность Аляски и Алеутских островов, за небольшую сумму в 7,2 млн. долларов продает эти территории США. Следует отметить, что Аляска и Алеутские острова были именно проданы, а не «сданы в аренду США на 99 лет», как подчас можно услышать.
Японцы решили воспользоваться прецедентом, и уже на первых переговорах с консулом Бюцовым японский министр иностранных дел Т. Фукусима предложил «продать Японии территорию Сахалина к югу от 50° с. ш.». Ответ был отрицательным, и переговоры по сахалинскому вопросу вновь окончились ничем. Они возобновились лишь летом 1874 г., когда в Петербург в ранге чрезвычайного и полномочного посла прибыл один из наиболее образованных и способных людей тогдашней Японии Эномото Такэаки. Посол был увлечен идеей освоения Хоккайдо, являлся не назначенным, а избранным «президентом Хоккайдо», занимал в правительстве пост уполномоченного по освоению новых территорий. Назначение столь видного деятеля послом в России свидетельствовало, кроме всего прочего, о желании японского правительства разрешить, наконец, территориальный вопрос, наличие которого создавало напряженность в двусторонних отношениях.
В середине 70-х гг. японские власти сознавали, что противостоять России на Сахалине, пытаться конкурировать с ней в хозяйственном развитии острова Япония не в состоянии. Сезонное использование южной оконечности Сахалина для нужд рыболовства не выглядело серьезным аргументом в затянувшемся территориальном споре. Тогда родилась идея отказаться от претензий на Сахалин, а за это побудить Петербург уступить Японии все Курильские острова до Камчатки. Перед отправлением в Россию Эномото получил от правительства инструкцию, согласно которой он должен был добиться на переговорах следующих целей: «1. Покончить с совместным владением Сахалином, весь Сахалин уступить России; добиться получения всех Курильских островов, как территории, по площади равной половине Сахалина. 2. Провести точную государственную границу»{58}.
Однако Эномото не спешил излагать основную японскую позицию. В ходе переговоров с директором Азиатского департамента МИД России П.Н. Стремоуховым он предъявил претензию не на южную половину, а на весь Сахалин, заявив: «Ваша страна желает владеть всем островом, имея в качестве границы пролив Лаперуза (Соя). Наша страна также желает владеть всем островом, имея в качестве границы Татарский пролив. Поскольку спор не решен, то хотелось бы провести границу справедливо по естественному рельефу Сахалина». Подобная позиция Эномото удивила российских переговорщиков. Однако впоследствии японский посол выдвинул еще более поразительное предложение о том, что «остров Уруп и прилегающие к нему три небольших острова навечно становятся собственностью Японии и Японии же должны быть переданы русские военные корабли». И лишь 4 марта 1875 г. Эномото впервые заговорил об «отказе от Сахалина за соответствующую компенсацию». Он заявил: «В качестве платы нам хотелось бы получить все Курильские острова»{59}. На это заявление следует обратить особое внимание, ибо подчас можно услышать мнение о том, что предложение об «обмене» всех Курильских островов на Сахалин якобы сделала российская сторона.
Утверждения некоторых историков о том, что российское правительство якобы с готовностью ухватилось за это предложение, едва ли следует считать верным. Фактом является то, что в условиях обострения ситуации на Балканах, перспективы очередной войны с Турцией, которую вновь могли поддержать западные державы, российское правительство было заинтересовано как можно скорее разрешить дальневосточные проблемы, в частности сахалинскую. Однако предложение отдать Японии все Курильские острова выглядело чрезмерным. Восприняв сделанное Эномото предложение как сознательно завышенное первоначальное условие, российские переговорщики, согласившись обсуждать идею «обмена», на деле намеревались вести дипломатический торг. Японскому послу был предложен вариант, по которому в обмен на признание Сахалина российским Японии передавались бы Курильские острова за исключением трех северных — Алаида, Шумшу и Парамушира.
Сохранение за Россией этих островов позволяло оставить для российских кораблей свободный выход в Тихий океан, что имело важное стратегическое значение. Это выглядело как разумный компромисс, тем более если принять во внимание уступку при аналогичных обстоятельствах Японии южнокурильских островов. Однако царское правительство не проявило достаточной настойчивости. Складывается впечатление, что в те годы российский император и его министры стали тяготиться дальневосточными владениями, экономические выгоды от которых были не столь велики. Не осознавали они в должной степени и будущее стратегическое значение Курильских островов. С другой стороны, Эномото должен был неукоснительно выполнять инструкцию своего правительства, требовавшего передачи Японии всех Курил до Камчатки. Так как посол отказывался рассматривать компромиссные варианты, было запрошено согласие российского правительства, а затем императора на заключение договора на японских условиях. Монаршее согласие было получено.
