Пауль Карель - Гитлер идет на Восток (1941-1943)
Действительно, генерал-фельдмаршал фон Манштейн, когда автор этих строк спросил его о том, какой характер носила дислокация советских войск, оборонительный или наступательный, озвучил мнение, которое ранее уже выразил в своих воспоминаниях: "Учитывая численность живой силы в западных районах Советского Союза, а также значительное сосредоточение бронетехники как в районе Белостока, так и около Львова, Красная Армия могла бы довольно легко перейти в наступление. С другой стороны, то, как дислоцировались советские войска 22 июня, не говорило о намерении наступать немедленно… Наверное, наиболее точным будет определение характера сосредоточения советских частей как "развертывание на любой случай". 22 июня 1941 г. глубина расположения советских войск была такова, что применять их можно было только в оборонительных операциях. Однако картина могла быстро измениться. В течение очень короткого периода времени Красная Армия имела возможность перегруппироваться для перехода в наступление".
Генерал-полковник Гот, когда автор спрашивал его о том же, повторил заключение, сделанное им в прекрасной книге о ведении танковой войны на северном участке Центрального фронта:
"Стратегическая внезапность была достигнута. Но не стоит упускать из вида тот факт, что на Белостокском выступе русские сосредоточили поразительно много войск, особенно механизированных; их количество там было большим, чем может показаться необходимым для ведения оборонительных действий".
К какому бы мнению кто бы ни склонялся, Сталин, совершенно очевидно, не собирался нападать на Германию в 1941 г. Процесс полного перевооружения Красной Армии, особенно в том, что касается танковых частей, находился на середине. В войска поступали новые танки и самолеты. Очень возможно, что именно по этой причине Сталин старался не провоцировать Гитлера на нежелательные действия.
Подобная позиция Сталина, в свою очередь, только укрепляла Гитлера в его намерении. В самом деле, можно сказать, что эта война и жестокая трагедия, которой она обернулась, стали следствием зловещей игры политического покера, в который играли два крупнейших диктатора двадцатого века.
Беспристрастным свидетельством в поддержку теории политического механизма войны между Германией и Советским Союзом является вывод Лидделла Гарта, наиболее глубокого военного историка Запада. Гарт детально изложил его в своем эссе "Русско-немецкая кампания" в книге "Советская армия". Он уверен, что Сталин намеревался усилить свои позиции в Центральной Европе в ходе войны немцев с западными союзниками и, возможно, в удобный момент добиться больших уступок от оказавшегося в безвыходной ситуации Гитлера.
Лидделл Гарт напоминает, что в 1940 г., когда Гитлер еще воевал во Франции, Сталин воспользовался возможностью для аннексии прибалтийских республик, хотя в соответствии с Германо-Советским договором, одна из них Литва - находилась в сфере влияния Германии. Тогда Гитлер, наверное, впервые осознал, что Сталин может ударить ему в спину.
Вскоре после этого, когда Кремль вручил 24-часовой ультиматум Румынии, вынудив ее сдать Бессарабию, приблизившись таким образом к румынским нефтяным месторождениям, представлявшим жизненно важный интерес для Германии, Гитлер начал нервничать. Он двинул в Румынию войска и обеспечил целостность этого государства.
Сталин увидел в этом недружественный акт. В ведущейся в Красной Армии пропаганде все громче зазвучала антифашистская нота. Когда сведения об этом достигли Гитлера, тот быстро усилил части на восточной границе. Русские отреагировали на это тем, что подтянули дополнительные войска к своим западным рубежам.
Молотова пригласили в Берлин. Но запланированного глобального понимания между двумя диктаторами в отношении раздела мира - Гитлер был готов пожертвовать Советам куски Британской империи - не произошло. Гитлер с его эгоцентричным взглядом на вещи расценил это как свидетельство злонамеренности Сталина. Он усмотрел угрозу войны на два фронта и продолжил запись такими словами: "Теперь я уверен, что русские не станут ждать, когда я разгромлю Британию". Тремя неделями спустя, 21 декабря 1940 г., фюрер подписал "Директиву № 21 - план Барбаросса". Там содержится одно важное предложение: "Все меры, принимаемые главнокомандующим в силу данного приказа, должны быть недвусмысленным образом представлены как превентивные шаги, которые мы делаем на случай, если Россия переменит к нам свое отношение".
Сталин, со своей стороны, рассматривал сделанное немцами Молотову предложение как признак слабости; он чувствовал преимущество своей позиции и не сомневался, что Гитлер, как и сам он, занимается политическим шантажом. Несмотря ни на какие донесения, он не воспринимал планов Гитлера всерьез или, по крайней мере, не верил, что Гитлер сочтет, что у него уже есть причины для нанесения удара. Вот почему он избегал действий, которые могли дать немцам такой подвод. То, как скрупулезно, как строго - и, как может показаться кому-то, чрезмерно скрупулезно и строго - приходилось сталинскому верховному командованию выполнять желание вождя не давать повода Германии, видно из того факта, что инспектировавшему фортификационные сооружения в районе Бреста в июне 1941 г. генералу Карбышеву было строго-настрого запрещено посещать передовые оборонительные рубежи. Сталин не хотел настраивать на войну военнослужащих приграничных частей и стремился избежать всего, что может походить на военные приготовления в глазах своих собственных солдат или сотрудников разведывательных служб Германии. Потому, несмотря на очевидное стягивание немцами войск, советские части у границы оставались неготовыми к ведению боевых действий. Дальнобойная артиллерия не была выведена на позиции, с которых она могла бы обстреливать дислоцированные по ту сторону границы немецкие резервы - план ведения заградительного огня тяжелой артиллерией отсутствовал. Последствия катастрофической концепции Сталина оказались ужасными. Ярким свидетельством тому могут служить действия советской 4-й танковой дивизии и ее гибель.
Генерал-майор Потатурчев, родившийся в 1898 г., которому, соответственно, летом 1941 г. исполнилось сорок три года, с усами а-ля Сталин, стал первым советским генералом, попавшим в плен к немцам. Потатурчев командовал советской 4-й танковой дивизией в Белостоке, в критической точке, где находилось ядро советской обороны на Центральном фронте. Советское верховное командование держалось о Потатурчеве высокого мнения. Он был членом партии, выходцем из подмосковной крестьянской семьи. Ефрейтором царской армии он перешел на службу в Красную Армию, где поднялся до звания генерала, командира дивизии. Его история достойна рассмотрения.
"В 00.00 22 июня (по московскому времени - то есть в 01.00 по летнему времени в Германии) меня вызвали к командиру 6-го корпуса генерал-майору Хоцкилевичу, - сообщал Потатурчев в своих письменных показаниях, которые давал 30 августа 1941 г. в штабе немецкой 221-й дивизии. - Мне пришлось ждать, поскольку генерала самого вызвали к генерал-майору Голубеву, командующему 10-й армией. В 02.00 (то есть в 03.00 по берлинскому времени) он вернулся и сказал мне: "Россия в состоянии войны с Германией". - "Какие будут приказания?" - спросил я. Он ответил: "Надо ждать".
Поразительная ситуация. То, что война начнется, - очевидно. И командующий советской 10-й армии знает об этом за два часа до ее начала. Но не отдает - вероятно, не может отдать - иного приказа, кроме как: "Ждите!"
Они ждали два часа - до 05.00 по немецкому времени. Наконец от командования 10-й армии пришел первый приказ: "Тревога! Занимайте предусмотренные позиции". Предусмотренные позиции? Что это означало? Означает ли это, что нужно начинать контратаку, к чему так долго готовили танкистов на учениях? Ничего подобного. "Предусмотренные позиции" для 4-й танковой дивизии находились в огромном лесу к востоку от Белостока. Туда-то дивизия и должна была отправиться, чтобы затаиться и ждать.
"Когда дивизия численностью 10 900 человек стала менять дислокацию, то недосчиталась 500 военнослужащих. Медсанчасть, в которой числилось 150 человек, недосчиталась 125 человек. Тридцать процентов бронетехники находилось в нерабочем состоянии, а из оставшихся семидесяти многое пришлось бросить из-за отсутствия горючего".
Вот так выходило на боевые позиции ключевое в советской обороне соединение, дислоцированное в районе Белостока.
Но не успели два танковых полка и пехотная бригада из дивизии Потатурчева начать движение, как от командира корпуса пришел новый приказ: танковым и пехотным частям надо разделиться. Пехотинцам предстояло защищать переправу через Нарев, а танкистам - сдерживать наступление немецких танковых частей с Гродненского направления.
Приказы говорят о полной растерянности советского командования. Танковую дивизию разрывают на части вместо того, чтобы применять целиком для фронтальной или фланговой контратаки. Потатурчева и его дивизию ждала судьба вполне типичная для советских частей в приграничных районах. Сначала на головы им посыпались бомбы немецких пикировщиков. Судя по всему, танков они потеряли немного, но атака внесла смятение в ряды личного состава. Тем не менее Потатурчев вышел на заданные позиции. Но затем дела стали принимать для комдива скверный оборот. Острие немецкого бронированного клина обошло его, и он оказался отрезанным. Потатурчев попытался вырваться из окружения. Роты пришли в замешательство, рассеялись, и немецкие танковые части уничтожили их по одной. Та же печальная участь ждала и пехотную бригаду.
