Алексей Егоров - Юлий Цезарь. Политическая биография
67
Т. Моммзен видел в установлении власти Цезаря глубоко позитивное явление и возрождение на новом уровне особого уникального типа управления огромной державой. Другие исследователи склонны либо следовать за республиканскими критиками Цезаря, либо просто констатировать факт перехода Рима от республики к монархии вне зависимости от оценки этого явления — Meyer Ed. Caesar's Monarchic.., S. 321–345; Виппер Р.Ю. Очерки истории Римской Империи…С. 291.
68
В этой связи весьма интересно мнение Ю. Дейнингера о том, что ни титулатура принципата, ни власть принцепса не были ограничены каким-либо единственным или центральным понятием, но представляли собой органичное сплетение разнообразных титулов, прав и полномочий. По мнению Н.В. Чекановой, диктаторские полномочия были основой власти Цезаря, однако сама власть представляла собой соединение республиканских магистратур и неформальных факторов власти (Чеканова Н.В. Римская диктатура последнего века республики. Спб., 2005. С. 302).
69
При оценке диктатуры Цезаря следует понимать, что в то время преобладало римское понимание диктаторской власти, включавшее не только ограниченность и безапелляционность, но и временный и сугубо легитимный характер. Это существенно отличало его от современного термина, прежде всего, связанного с неограниченностью, произволом, беззаконием и силовым характером власти, действующей не в интересах общества, а в интересах самого властителя и его окружения или его сторонников. Хотя это современное представление отчасти зародилось под римским влиянием, римское представление имело правовой характер и не носило ярко выраженного негативного оттенка.
70
Заслуживает внимание небольшой, но содержательный обзор историографии, приведенный С.Л. Утченко, из которого можно составить определенную классификацию мнений ученых: 1. превращение титула при Цезаре в понятие, обозначающее власть и сферу компетенции (Т. Моммзен, М. Гант);
2. полное сохранение старого республиканского качества (А. Эдкок);
3. отрицание связи римского титула с монархической властью (Р. Сайм, отчасти — сам С.Л. Утченко);
4. нахождение определенной, хотя и достаточно сложной и опосредованной связи между монархическими устремлениями Цезаря и титулом “император” (Н.А. Машкин);
5. отказ от сколь-нибудь определенного формального анализа (Эд. Мейер). См. также — Grant M. From imperium toAuctoritas. Cambridge, 1946. P. 409sqq.; САН. 1-ed. V.IX. P. 728; Meyer Ed. Caesar's Monarchic.., S. 465–472; Syme R. Roman revolution…, P. 52; 2) Imperator Caesar…, P. 178–179.
71
Теория принципата как монархии, типологически сходной с просвещенными абсолютистскими монархиями XVI–XVIII вв., вероятно, была первой из исторически появившихся теорий, а у ее истоков стоят Ш. Монтескье, П. Корнель и И.В. Гете. См.: Монтескье Ш. Рассуждения о величии и упадке римлян. Спб., 1883; Вико Дж. Основания науки о природе наций. М., 1940; Шампаньи Ф. Кесари. Спб., 1842; Ampere J.J. L'Empire Romain. Paris, 1867. Подробный обзор истории этой теории см. Межерицкий Я.Ю. Республиканская монархия. Метаморфозы идеологии и политики императора Августа. Москва-Калуга, 1994. С. 38–39.
Известное возрождение “теории монархии” и развитие типологического сопоставления Римской Империи с эллинистическими монархиями и восточными державами было связано с прогрессом исследований в области религии и идеологии. См. напр. Gage J. De Cesar a Auguste ou est le probleme des origins du principat?//RH. 1936. P. 279–342; Pippidi D. Recherches sur le culte imperiale. Paris-Bucarest, 1939; Charlesworth M.P. Pietas and Victoria. The Emperor and the Citizen//JRS. 1970. P. 1–10.
72
Так называемая “теория фасада” ведет свое начало со времен Ш. Монтескье, Ф.М. Вольтера и Эд. Гиббона. Ее сторонники склонны идеализировать республиканские институты и считать эпоху Империи периодом духовного, морального и политического упадка. См. Gibbon E. Decline and fall of Roman Empire. London, 1896. V.l. P. 7; 12–13. О ранних и последующих “теориях фасада” см. Межерицкий Я.Ю. Республиканская монархия…, С. 38–39.
73
Впрочем, загадка ценза остается. Примерно 3, 5 млн. свободных мужчин, правда, на территории близкой к современной Италии, предполагает наличие общего числа населения в 10–14 млн. свободного населения при плотности втрое меньшей, чем современная. Обычно оценки специалистов идут гораздо ниже. П. Брюнт и Кл. Николе оценивают население Италии времен Августа в 4, 5 млн. свободных и около 3 млн. рабов (Brunt P. Italian manpower…, P. 124–126; Nicolet Cl. Economy…P. 604–605). Так или иначе, к концу правления Августа даже при самых минимальных подсчетах число граждан примерно удвоилось.
74
Особенно важным было исчезновение непроходимой грани между гражданами и негражданами и создание представления, что все жители Империи являются потенциальными гражданами. Это представление формируется в эпоху Цезаря, когда италики, наконец, получили гражданские права по-настоящему, а провинциалы, ранее об этом и не мечтавшие, получили достаточно реальную надежду. См., например. Sherwin-White A. The Roman Citizenship. A survey of its development into a world franchise // ANRW. Tl. 1. Bd. 2. Berlin-New York, 1972. P. 40–55.
75
Именно так действовали римляне в ходе 55–64 гг. В 58 г. римляне усилили сирийскую группировку Уммидия Квадрата (4 легиона), находившуюся в Сирии, за счет создания новой группировки Домиция Корбулона (IV Скифский, V Македонский, XV Аполлонов легионы). Именно эта вторая группировка и вела наступление в Армении в 58–60 гг. н.э., тогда как легионы Уммидия прикрывали сирийскую границу (Тасс. Ann., XIII, 34–41; XIV, 23–26). Напротив, в 114 г. Траян двинул в Армению всю свою огромную армию из 10 полных и 5 частично укомплектованных легионов (Hanslik R. Ulpius // RE. Supplbd. 10. S. 1065–1066).
76
В 55 г. Цезарь написал большой филологический трактат «Об аналогиях» (De analogiis) (Suet. Caes., 56), посвятив его Цицерону и удостоившись восторженного отзыва последнего (Cic. Brut., 72, 253). От сочинения дошло около 80 фрагментов, как правило, приводимых поздними грамматиками (Помпонием, Присцианом, Пробом, Харисием) и писателем-эрудитом, Авлом Геллием. В трактате затрагивались вопросы исторической лингвистики (Pomp. Comm. art. Don. p. 27. Lind. p. 108) и теоретические вопросы языкознания (Don. p. 27. Lind. p. 108), а также — вопросы словообразования (Priscian p. 545 P; 707 P; Chads, p. 108–109), склонения существительных и спряжения глаголов (Priscian p. 545 Р; Probus. Art. min 28; Pomp. Comm. art. Don. p. 233 Lind.; Charis. p. 104, 109, 707, 708, 985). По всей вероятности, задачей трактата было не только изложение важнейших проблем латинской лингвистики, но и создание некоего практического руководства о том, как правильно говорить по-латыни. По крайней мере, один из советов Цезаря звучат необычайно актуально даже в наше время: «Подобно камню подводному избегай незнакомого и непривычного слова» (Gell., I, 10). Фрагменты трактата Цезаря см. С. Iulii Caesaris. Commentarii cum supplementis A. Hirtii et aliorum rec. F. Oehler. Lipsiae, 1873. P. 430 433.
77
Полностью дошли «Заговор Катилины» и «Югуртинская война», во фрагментах — «Истории». Три сочинения спорны — два письма к Цезарю и инвектива против Цицерона (см. ниже). Ни одного цельного труда других историков I в. до н.э. до нас не дошло.
78
Вероятно, наиболее дискутируемыми проблемами в обширной «саллюстиане» являются вопрос о политической ангажированности историка и объективности и достоверности его информации. Одни исследователи видят в нем «партийного» писателя, сторонника популяров и Цезаря, а некоторые представителя этого течения даже считают Саллюстия скорее публицистом, чем историком. Начало этой тенденции положили труды Г. Герстенберга и Эд. Шварца (Gerstenberg G. 1st Sallust ein Parteischriftsteller. Berlin, 1893; Schwarz Ed. Die Berichte tiber die catilinarische~Verschworung // Hermes. 32. 1897. S. 554–608. Эта часть ученых более склонна к скептической оценке его творчества и достоверности его информации. Так, Р. Сайм (Syme R. Sallust. Berkeley, 1964) считал, что написание истории было для Саллюстия формой продолжения политической деятельности, экономические и политические теории писатель переводил в область морали, а факты и их достоверность не были предметом его особой заботы. Кроме того, Саллюстий излишне увлекался философскими теориями, политической публицистикой и собственным литературным стилем. Напротив, другие исследователи видят в Саллюстий объективного историка, ученого и теоретика, ставившего отыскание истины превыше всех прочих задач. См. напр., Patzer H. Sallust und Thukidides… S. 147–152; Fritz К. von. Sallust und das Verhalten… S. 188, 203, 205; Bucher K. Sallust… S. 307; Seel O. Von den Briefen ad Caesarem zur Coniuratio Catilinae. Stuttgart, 1930. S. 5–33, 77–84; Egermann P. Prooemien zu den Werk des Sallust. Wien, 1936. S. 35, 67, 73–80, 85–87.
79
В историографии существует достаточно много различных оценок отношения Саллюстия к Цезарю. Так, Ф. Клингер считает Саллюстия борцом с сулланской системой и господством нобилитета и союзником Цезаря, впрочем, разочаровавшимся как в политике Цезаря периода диктатуры, так и в его преемниках (Klinger F. Über die Einleitung… S. 26–27), мысль о разочаровании подчеркивают, например, X. Дрекслер и Ф. Эгерманн (Drexler H. Sallust… S. 43–44; Egermann P. Die Prooemien… S. 85–87). Другие ученые видят в нем консерватора и государственника (Skard E. Sallust als Politiker… S. 45, 72–73; Vretska К. Der Aufbau des bellum Catilinae // Sallust. Hrsg. von V. Poschl… S. 91, 99) или, напротив — мыслителя-утописта (Seel О. Sallust… S. 20). По мнению К. Бюхера (Biicher К. Sallust… S. 327; 364–9), хотя Саллюстий был популяром и «партийным писателем», художник в нем явно возобладал над политиком. У Паананен полагает, что объективный исследователь оказался сильнее политически ангажированного популяра: Paananen U. Sallust' s politico-social terminology… P. 110–112
