Ахиезер А. - История России: конец или новое начало?
20 Противостоявшая кремлевской администрации группа во главе с отставным премьер-министром Примаковым и мэром Москвы Лужковым после выборов заявила о поддержке нового президента Впоследствии Лужков стал одним из лидеров Партии «Единая Россия», поддерживавшей Путиным и поддерживавшейся им.
бесконтрольную административную монополию чиновничества. Однако у этой бюрократическо-авторитарной модели есть существенный изъян, который не может не беспокоить любого ее персонификатора и стоящие за ним околовластные группы уже потому, что подрывает жизнеспособность самой модели, предопределяя ее ситуативность.
22.3. Рецидивы застарелой болезни
Недолгий опыт постсоветской эволюции показал, что президентская «вертикаль власти», превращаясь в вертикаль коррупционно-бюрократическую, не в состоянии создать условия для технологической модернизации, которая блокируется незавершенностью модернизации социально-политической. Имитационно-правовое государство, усилив свою авторитарную составляющую, может поддерживать политическую стабильность, но не в силах утвердить стабильные правила игры и обеспечить формирование инвестиционного климата, которые стимулировали бы инновационную активность бизнеса и других инициативных групп населения. Не в силах оно противостоять и современным террористическим угрозам, что делает потенциально неустойчивыми и его стабильность, и саму его легитимность. Бюрократически-авторитарная модель государства и его эффективность – в современных условиях вещи несовместные.
Придя к власти и освободившись от влиятельных политических оппонентов, Путин довольно быстро осознал, что без очищения «вертикали власти» от коррупционных наростов провозглашенный им курс на модернизацию страны останется лишь благим пожеланием. В его публичных выступлениях, в том числе и в ежегодных посланиях парламенту, тема коррупции стала одной из основных. Не скрывалось больше от общества и то, что коррупция в России является всепроникающей, охватывающей и гражданскую бюрократию, и правоохранительные органы, и суды. Признавался, говоря иначе, системный характер болезни21, что предполагало, в свою очередь, системный характер ее лечения. В качестве таково-
21 Уже в послании 2001 года Путин, характеризуя постсоветскую государственную систему, отметил, что эта «система защищает свои права на получение так называемой „статусной" ренты. Говоря прямо – взяток и отступных» (Послание Президента Владимира Путина Федеральному Собранию Российской Федерации // Российская газета. 2001. 4 апреля). Аналогичные констатации присутствовали и в последующих посланиях. А в сентябре 2004 года, обращаясь к населению после трагедии в Беслане, президент отметил, что «мы ‹…› позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферы» (Интервенция: Обращение Президента России Владимира Путина // Российская газета. 2004. 6 сентября).
го было предложено преобразование государственного аппарата, получившее название административной реформы. Но подобным реформам суждено оставаться безрезультатными внутриаппаратными перестройками, каковых в истории России происходило немало, при отсутствии ответа на вопрос о том, кто будет контролировать бюрократию. А он как раз и отсутствовал.
Не было ответа на этот вопрос и в отечественной управленческой традиции. Системные тупики сопровождались в стране либо обвалами в смуту, либо попытками персонификаторов политической власти взять функции верховного контролера непосредственно на себя, опираясь на специально создаваемые репрессивные структуры (опричное войско Ивана Грозного, петровская гвардия, ведомство Ежова-Берии при Сталине). Однако «опричный» метод, позволяя успешно противостоять реальным и потенциальным политическим оппонентам, значительного антикоррупционного эффекта никогда не обнаруживал22. Это значит, что лечение системной болезни в современной России равнозначно выходу за пределы российской традиции властвования и обращению к такому нетрадиционному для страны способу, как контроль над бюрократией со стороны общества. Но такой контроль может быть обеспечен лишь при установлении юридической и экономической ответственности должностных лиц и стоящего за ними государства за ущерб, наносимый их решениями гражданам. Он предполагает также наличие свободных от бюрократической опеки каналов массовой информации, право парламента контролировать исполнительную власть и независимость суда. Однако Путин не пошел по этому пути – с курсом на выстраивание «вертикали власти» он не сочетался.
Мы отдаем себе полный отчет в сложности и даже беспрецедентности проблем, с которыми столкнулась постсоветская Россия. При доминировании в обществе протогосударственной культуры передача ему функций контроля может сопровождаться политической дестабилизацией, вызываемой популистскими апелляциями к населению со стороны элитных групп, для которых «народовластие» – лишь один из инструментов в конкурентной борьбе за приватизацию государства. Об этом более чем красноречиво свидетельствует
22 Это было обусловлено в том числе и тем, что сами «опричные» структуры наделялись монопольным правом на произвол, о чем можно судить, например, по наставлению Ивана Грозного земским судам: «Судите праведно, наши виноваты небыли бы». Под «нашими» имелись в виду опричники (см.: Скрынников Р.Г. Лихолетье: Москва в ХVI-ХVII веках. М., 1988. С. 76).
ельцинская эпоха. Но она же показывает, что такая борьба может возникнуть только при попустительстве властной монополии, компенсирующей свою политическую неустойчивость созданием дополнительных опор в частных интересах элиты и выведением ее из-под юридического надзора. Никаких правовых механизмов, которые защищали бы государственный интерес от приватизаторских амбиций бюрократии и сросшихся с ней бизнес-групп во времена Ельцина не возникло. Поэтому оказалась заново воспроизведенной старая отечественная проблема, заключающаяся в самом этом сращивании, т.е. в нерасчлененности собственности и власти. Поэтому же не получила практического воплощения и зафиксированная в Конституции ответственность чиновников и представляемого ими государства за ущерб, наносимый гражданам их решениями23.
Так что главный урок ельцинского правления состоит вовсе не в том, что оно выявило нетрансформируемость протогосударственной культуры общества в культуру государственную и, соответственно, его «неготовность к демократии». Главный урок в том, что такая трансформация невозможна, если конституционное закрепление правовых принципов и введение демократических процедур не сопровождается переориентацией государства на формирование в обществе влиятельных субъектов правового порядка и их поддержку, субъектов, заинтересованных в сдерживании коррупционных аппетитов бюрократии и потенциально готовых противостоять ей. На выходе из советской эпохи таковых еще не было. Но к исходу ельцинского периода они начали появляться.
Прежде всего мы имеем в виду возрожденный отечественный бизнес: встав на нога не без помощи бюрократии, он вскоре стал тяготиться коррупционно-теневым союзом с ней и обнаружил потребность в четких и стабильных правилах игры. Иными словами,
23 «Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц» (Конституция Российской федерации. С. 15). Однако конкретные механизмы реализации этого права в постсоветской России не созданы. Его декларирование в Конституции можно рассматривать как важный шаг во второе осевое время, который не решился сделать при проведении судебной реформы Александр II: формальное право граждан предъявлять претензии к должностным лицам фактически сводилось на нет тем, что их привлечение к судебной ответственности ставилось в зависимость от решения вышестоящего начальства, т.е. от людей, в подчинении которых эти лица находились. Но, как показывает постсоветский опыт, реализация права может блокироваться и будучи узаконенным.
частные интересы предпринимателей стимулировали формирование в их среде универсальных правовых ценностей, что открывало перспективу превращения бизнес-класса в опорный социальный сегмент для продвижения от протогосударственной культуры к государственной. Эта тенденция отчетливо обозначилась сначала в малом и среднем предпринимательстве, более всего угнетенном чиновничьими поборами, а потом – ив бизнесе крупном: выход на международные рынки обусловливал его возраставшее стремление адаптироваться к принятым на них правилам. Только при его экономической силе и самодостаточности данная тенденция могла вырваться за пределы предпринимательского сознания и реализоваться в практическом поведении. И такой прорыв наметился.
