Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы
Перерва более раннего времени описана, между прочим, в одном рассказе Чехова, где говорится о холостом человеке, снявшем дачу в Перерве. Чеховская Перерва описывается как место фешенебельное. Молодой человек жил на всем готовом у одной дамы и гулял вместе с нею по перервинской роще. Однако при окончательном расчете дама предъявила ему некоторые претензии, заявив, что совместные прогулки по роще тоже кое—что стоят. Обо всем этом Чехов написал с присущим ему юмором. Но я жил в те годы, когда дамы такого сорта не могли уже найти молодых людей, которые искали бы приключений в Перерве.
В Перерве в мое время росла еще роща из строевых сосновых деревьев. Соседние поля отделялись от рощи большим глубоким рвом, заросшим кустарником. Почему—то этот ров назывался «Клюевой канавой». Посредине рощи располагалась широкая поляна, где обычно пасли скот, а дальше простиралась сосновая роща с непроходимыми зарослями бузины. Вершины больших деревьев населяло громадное количество грачей, избравших это место своим обиталищем ввиду близости огородных полей, и бузина была испещрена белыми пятнами, исходившими от грачей. Гулять в этих зарослях даже для мальчишек не было вполне безопасным. К тому же непрерывный грачиный грай наполнял окрестность.
В Перерве существовало несколько дач, расположенных на высоких холмах, выходивших к Москве—реке. В мое время дачи эти были уже анахронизмом: их снимали небогатые люди нашего достатка. Одна дача, правда, представляла собой красивый дом с большой усадьбой, окруженной крепким красным забором. Что находилось за этим забором, неизвестно, но кто находился – было известно всем мальчишкам. Там жил некий Мишенька Алексеев, прославленный своей трусостью и глупостью.
Из достопримечательностей Перервы наиболее памятными являлись дошники. Здешние крестьяне в большом количестве заготовляли кислую капусту. Заготовляли ее обычно в больших чанах – дошниках, сбитых из деревянных досок. Подобный дошник вставлялся в земляную яму, и в него сваливали рубленую капусту для квашения. В апреле или мае, когда надо было освобождать дошники от их содержания, дошники открывались, из них выбиралась капуста, а сами дошники очищались и оставлялись на чистом воздухе до осени открытыми, чтобы просохнуть. Тогда в Перерве распространялось поистине райское благоухание.
Иногда владельцы изб при их сдаче приезжим отличались большой словоохотливостью, рассчитывая на людей, не знающих местные условия. Поэтому иногда происходили довольно своеобразные разговоры. Вот один из таких разговоров, который произошел между моей матерью и владелицей «дачи». Объяснив все прелести дачной жизни и дачные удобства в Перерве, владелица добавила: «У нас так—то хорошо, так—то хорошо. Приедете весной, откроете окошечко, прилетит соловушка, сядет на окошечко и так—то славно запоет». На эту поэтическую фразу мама ответила одними только словами: «Знаю, знаю, мы уже здесь жили». В ответ последовал невнятный звук «э—э–э». Да, действительно, кроме благоухания дошников и грая грачей никаких иных «соловушек» и ароматов в Перерве найти было нельзя.
Однако и в Перерве были свои плюсы. Помимо дешевизны дач, легко можно было найти молоко, картофель и другие овощи. Поблизости находилась Москва—река, и стоило спуститься вниз к реке, чтобы искупаться, если только купанье не портили нечистоты, которые иногда выпускались в реку Московской городской думой того времени. В Перерве на реке находилась плотина, по тогдашнему времени казавшаяся чрезвычайно высокой. Хорошими прогулками были прогулки в Люблино, до которого можно было дойти за полчаса, а также в Коломенское, куда мы ходили очень часто.
В те времена Коломенское представляло собой совершенно сельскую местность, где стояли старинные церкви и остатки дворца. Около церкви Вознесения лежали старинные пушки, на которых мы часто сидели. На одной из них [был] снят мой брат Борис с веночком из цветов в руках. Он сидел и с опаской глядел на старшего брата Колю, который его снимал. К дворцу примыкал большой фруктовый сад. Фруктовые сады тянулись и дальше. Овраг, разделявший Коломенское от Дьяково, представлялся мне в те времена грандиозным, как и тот небольшой водопад, который в те времена здесь ниспадал…
Путешествия в Коломенское совершались обычно во главе с отцом. Мать, как правило, не ходила. Она не любила такие дальние путешествия. Иногда мы осматривали древности Коломенского, но чаще просто гуляли: купались, закусывали где—нибудь, отдыхали на траве. Младшие мальчики, Сергей и Боря, не брезговали лазить за плетни в яблочные сады. Портить мы мало портили, но отдавали дань малине, яблокам и прочим фруктам и ягодам. Помню, как—то нас застал у себя в саду один крестьянин, и сколько же страху натерпелись мы, удирая от него.
Главной достопримечательностью Перервы был монастырь, носивший название Николо—Перервинского. Монастырь был древний: он упоминается уже в XIV веке. Самое слово Перерва, видимо, означает место, где река прорвалась в новое русло и образовался остров с двумя речными рукавами по бокам, что и дало возможность позже устроить тут шлюз и плотину. Внутри монастыря стояла сохранившаяся до настоящего времени церковь XVII века – любопытный, но малоизученный памятник архитектуры. В начале XX века в нем был выстроен громадный собор, расписанный тогда же внутри, по—видимому, теперь испорченный, так как собор был отдан под какое—то автомобильное или кузнечное предприятие.
За монастырем находился большой сад, красиво расположенный по холмам над небольшим прудом. Монахов было немного, но монастырь находился под покровительством московского митрополита Владимира. Службы отправлялись красиво, особенно хорошо служилась, например, обедня в Страстную субботу, когда трио пело «Ангел вопияше». Молодой послушник, который пел ангела, запомнился мне на долгое время. Он обладал необыкновенно красивым голосом и эффектной внешностью. Славился он, впрочем, на слободке как великий дебошир и бабник, да и, вообще говоря, монахи Перервинского монастыря не отличались особо высокими постническими качествами.
Прекрасным местом было Царицыно. Оно находилось уже в восемнадцати верстах от Москвы и представляло собой местность очаровательную со своими тремя прудами.
Верхний царицынский пруд сохранился до настоящего времени. На берегу его находится большой парк с остатками дворца Екатерины II и дворцовыми постройками. Пруд славился богатством рыбы. В Царицыне того времени находилось особое общество рыболовов, и для того, чтобы ловить рыбу, полагалось платить несколько рублей. Верхний царицынский пруд вытекал из так называемых бочагов – ручейков, образовывавших кое—где как бы глубокие ямы. Над бочагами на холмах располагалась деревня Орешково с чудесными фруктовыми садами, погибшими полностью… но еще существовавшими в двадцатые годы нашего времени.
С другой стороны оврага, где текли бочаги, тянулся великолепный лиственный лес. Почти на его опушке стояла сторожка, где можно было заказать самовар и напиться чаю на свежем воздухе.
О царицынском парке не рассказываю, потому что он хорошо известен. В те времена в одном из флигелей царицынского дворца, какой—то дворцовой пристройке, помещалась гостиница. К дворцу примыкала деревня, в которой мы обычно и жили.
Фешенебельные царицынские дачи находились по другую сторону верхнего пруда, на так называемой Покровской стороне, а также в «новом Царицыне» – на другой стороне железной дороги.
Ниже Верхнего пруда располагался Средний, или Шапиловский пруд – очень длинный и относительно широкий. Однако в те времена я его переплывал туда и обратно без отдыха, так как плавал хорошо. Ниже находился третий – Нижний, или Борисовский, пруд. Он доходил до деревни Борисово, стоявшей уже поблизости от Москвы—реки.
Таким образом, маленький ручеек давал питание трем громадным прудам.
Из других окрестностей, которые примыкали к Царицыну, особенно интересны были села Остров и Беседы. Беседы стояли на берегу Москвы—реки и славились своею шатровой церковью конца XVI века и шлюзами. Еще ниже по течению Москвы—реки располагалось село Остров, также с прекрасной шатровой церковью времен Ивана Грозного… Это была старинная царская резиденция. К нему по правую сторону Москвы—реки примыкало село Арининское с деревянной церковью XVIII века. При впадении Пахры в Москву—реку стояло село Мячково, тоже с каменной церковью XVI или XVII века. Тут и там на полях возвышались каменные кресты, которые поставили мячковские жители. В Мячкове уже с XIV века существовали каменоломни; там ломали тот белый камень, из которого был построен первый Московский Кремль при Дмитрии Донском.
На другой стороне реки, против села Беседы, располагался Николо—Угрешский монастырь, отделенный лугами от села Петровского. Село Петровское с прекрасным парком и великолепным дворцом помещалось почти против Острова. Внизу, под горой, в Петровском возвышалась старинная шатровая церковь XVII века. Большой лес тянулся по высоким холмам вдоль Москвы—реки, вплоть до впадения в нее реки Пахры у Мячкова.
