Виктор Петров - Страх, или Жизнь в Стране Советов
Кэгэбэшник же этот вербовал себе осведомителей в коллективе в таком количестве, чтобы иметь необходимую и достаточную информацию обо всех, кто его интересует. Конечно, не всегда было просто найти и завербовать стукача. Для некоторых людей честь и порядочность были выше страха. Это тоже ограничивало их количество.
Приведу два крайних примера. Однажды я снимал фильм в очень удаленном глухом лесхозе. Это был небольшой поселок, построенный в тайге за 100 км от ближайшего населенного пункта. Там не было ни транспортной связи, ни радио, ни телефона (только рация), ни детских, ни медицинских учреждений — одни рабочие, ни одного представителя интеллигенции — следить там не за кем. Думаю, что не было там и ни одного стукача. Ведь дальше лесоповала все равно посылать некуда.
Совсем другую историю я узнал, когда оказался на большом судне с тремя огромными шарообразными спутниковыми антеннами на борту. Оно стояло на ремонте на судостроительном заводе, и мы хотели снять какие-то детали устройства судового двигателя. Двигатель был несекретный, но нас попросили выбросить из головы идею этой съемки.
Одно из мест захоронений узников коммунистического режима. Воркута. 1963 г.Дело в том, что, как нам рассказал капитан, это было судно-шпион. (Люди иногда бывают очень откровенны с представителями кино и прессы, потому что ни с кем и ни о чем говорить им нельзя.) Это был плавучий центр управления космическими объектами, т. е. разведывательными спутниками. Когда спутник находится с другой стороны Земного шара и невидим приборам с территории нашей страны, им ведь тоже надо управлять и получать с него информацию. Для этого и служат такие плавучие центры слежения.
Капитан нам рассказал, что на судне есть моряки, которые выполняют чисто технические функции судовождения, и есть так называемые специалисты или научные работники, которые и занимаются этими спутниками. «Так вот, — сказал капитан, — сколько у нас научных работников, столько же и сотрудников КГБ. Это я знаю как капитан. К каждому приставлен надзиратель, следящий за каждым шагом своего подопечного. Смешно бывает иногда наблюдать, как выйдет человек из каюты в коридор, а в другом конце коридора тут же откроется дверь и кто-то „случайно“ выглянет. За мной тоже следят. У меня даже есть дублер, я, кажется, догадываюсь, кто именно. Если им что-нибудь в моем поведении не понравится или покажется подозрительным, они тут же в море меня арестуют и поставят вместо меня дублера».
Киностудия документальных фильмов, и студия научно-популярных фильмов были идеологическими предприятиями. Поэтому им уделялось пристальное внимание. Думаю, что здесь если не каждый пятый, то уж точно каждый десятый был осведомителем. Во всяком случае среди творческих работников, т. е. режиссеров, операторов, редакторов.
Помимо стукачей, т. е. людей, завербованных из обычных граждан, были на предприятиях и скрытые кадровые работники КГБ. Они назывались у них «оперработник действующего резерва». Об этом тоже было сказано в печати в годы перестройки (АиФ. 1992. № 8). Эти люди занимали обычные штатные должности и выполняли производственные функции, но получили специальное образование в учебных заведениях госбезопасности. Они отличались высоким уровнем гуманитарных знаний, большой осведомленностью и особой верностью марксистско-ленинским идеалам.
Расскажу о двух таких людях с Леннаучфильма, не приводя их фамилий.
Если на студии документальных фильмов моя общественно-политическая репутация была сильно подмочена, то здесь я «исправился». Из комсомола я вышел по возрасту — так что по этой линии уже никаких претензий ко мне быть не могло. Идеологических фильмов, где бы мог провиниться, не снимал и был на очень хорошем счету у начальства. Всегда честно выполнял любые общественные поручения, вроде работы на овощебазе, от которой все увиливали. В общем репутация была безупречная.
И вот однажды я подошел к человеку, который у нас занимал ключевую позицию в вопросах приема в члены Союза кинематографистов. Я спросил его, почему меня не принимают в члены Союза? А он мне и говорит:
— Так ведь ты — антиобщественный элемент.
Я так и опешил. На этой студии так обо мне сказать никто не мог. Значит, хвост тянулся из прошлого, а передать его, да еще в такой интерпретации, мог только КГБ. Разумеется, рядовому стукачу они передавать свои досье не будут. Значит, не рядовой.
Другой эпизод. К нам на студию пришел работать ассистентом оператора (а это самая низкооплачиваемая должность, причем его назначили именно ко мне (!)) бывший сотрудник аэрофлота, который там работал в отделе по приему иностранных делегаций. Я понимал, что прием и сопровождение иностранных визитеров было ответственной политической миссией и случайного человека к ним не подпустят. Вероятно, он чем-то провинился и его перевели к нам на понижение. Но это было только подозрение. Вскоре пришло и доказательство.
В одном нашем с ним разговоре он тоже высказался в том духе, что я — «антиобщественный». Я ему возразил, а он мне и говорит:
— А почему ты не был в этом году на субботнике?!
Вообще я всегда ходил на субботники, понимая их политическую направленность, хотя это дело было добровольное. А в этом году, действительно, пропустил, вероятно, по уважительной причине. Я никогда не замечал, чтобы кто-то отмечал явку на субботник или делал замечание о неявке. Но, видимо, кому надо, тот знает все, и явка на субботник для них — показатель благонадежности.
Эпизод вербовки в стукачи есть в «Архипелаге» Солженицына. На человека производилось такое давление, что почти невозможно отвертеться. Это удавалось только тем, кому совершенно нечего терять и кого нечем запугать или шантажировать.
Ансамбль «Дружба» был очень популярным в стране и высокопрофессиональным. В 60-е годы его стали выпускать за рубеж, а это, как я уже писал, просто так не делалось. КГБ должен был знать всю подноготную членов ансамбля и особенно его руководителя Александра Броневицкого, который был моим соседом по коммунальной квартире. Они стали искать, у кого же можно все о нем достоверно узнать. Родители, ясное дело, ничего не скажут, брат Женя — тоже. Тогда вызвали к себе жену Евгения Ларису Броневицкую и предложили ей стать их осведомителем. Как она нам рассказала (это тоже подвиг), они очень долго, несколько человек по очереди, пытались ее уговорить или же запугать, но она отказалась! Она работала простой санитаркой на пункте переливания крови — терять ей было нечего. Однако надо было иметь большое мужество, чтобы ИХ не испугаться.
Еще не знаю, как бы я сам себя повел, если бы меня прижали.
Расскажу теперь, как я обнаружил одного такого человека, которому было что терять. Он занимал важный пост на киностудии и был моим приятелем. Я оказывал ему некоторые жизненные услуги, и у нас было взаимное уважение.
Однажды в каком-то разговоре наедине я сказал ему, что за каждым человеком ходит, как тень, какой-нибудь подонок из КГБ. Он вдруг побледнел, потом покраснел, потом быстро-быстро закивал головой:
— Да, да, да. Конечно!
Я все понял, но ничего не сказал, а только подумал: «И ты, Брут, тоже!»
Не знаю наверняка, но думаю, что несмотря на наши хорошие отношения, он все же рассказал о нашем разговоре «Кому Надо».
И еще одна история относится уже к 80-м годам, когда я был вполне зрелым и опытным человеком. Я находился в командировке на съемке с одним молодым режиссером. И вот однажды он вывел меня одного далеко в поле, а дело было в деревне, и подробно рассказал мне, кто, где и как его вербовал. Я ничего не говорил и ничего не спрашивал. История для меня была уже вполне обычной. Он не сказал мне, дал ли он согласие, но закончил разговор словами:
— Так что, Витя, будь осторожен. Ни о чем ни с кем не говори, кроме как о производственных вопросах, в том числе и со мной (!).
Это было третье в моей жизни предупреждение.
И на вопрос, поставленный в заголовок этой главы, я могу ответить: несть им числа! Страна кишела этими людьми, как грязная квартира тараканами. Причем слежка за нами называлась у них контрразведывательной работой. Ну а если они контрразведчики, то, стало быть, мы все разведчики, шпионы и диверсанты. Так они относились к своему народу.
Увольнение со студии
Какая бы идеологическая неприятность ни случалась на Ленинградской студии документальных фильмов — будь то похороны Ахматовой, будь то аполитичный фильм о директоре совхоза или история с «красным львом», — везде присутствует моя фамилия. Да еще и агентов КГБ нехорошо называет. Поэтому кто-то невидимый, но всезнающий и всемогущий, решил очистить студию от такого ненадежного элемента, как я. Мне перестали давать работу — решили взять измором.
