Франсуа Блюш - Ришелье
Можно было считаться эразмианцем — это относится и к церковному экуменизму, — никогда не читая самого Эразма. Люди назывались или считались вольтерьянцами, не прочитав у Вольтера ничего кроме «Кандида». Это говорит о том, что Ришелье мог весьма легко заимствовать идеи или формулировки, приписываемые флорентийцу, но взятые на самом деле у Тацита, Тита Ливия, Томаса Мора или Жана Бодена. В остальном в «Государе» или в «Рассуждении по поводу первой декады Тита Ливия» хватает банальностей, подобных тем, какие вы найдете в «Политическом завещании» ловкого кардинала[63]. В этом знаменитом произведении всемогущий министр Людовика XIII упоминает о государственных интересах всего три раза.
Что касается присутствия на рабочем столе Ришелье требника, этот факт должен полностью успокоить беспокойные души. Это символ, означающий, что ни кардинальский пурпур, ни высшая власть, ни усмиренная гордость, ни удовлетворенное тщеславие не отклонили Его Высокопреосвященство от канонических предписаний Рима и подчинения церкви. Конечно, какой-нибудь злопыхатель — возможно, протестант, — предпочел бы требнику Библию; но он лишь продемонстрировал бы этим свое незнание и подчеркнул невежество. На самом деле требник никогда не был отделен от Священного Писания, никогда не отделялся от того, что называют фактическим богословием.
Как же определить Армана Жана дю Плесси, который не был ни вольнодумцем, ни ханжой[64] в религиозном вопросе? Как разновидность центриста, представляющего то, что вскоре, в эпоху Людовика XIV, назовут «средним путем». («Следует идти посредине: именно на этой дороге справедливость и мир обмениваются искренними поцелуями», — напишет Боссюэ в подражание 84-го псалма). Вера Ришелье была искренней, что доказывает его поведение. В 1623 году, возвращаясь из Лангедока, кардинал думал, что умирает; он молил об исцелении Деву Марию и приказал построить в Сомюре, в Нотр-Дам-дез-Ардильер, часовню. Можно было подобно ему быть священником без призвания и не быть при этом ни безбожником, ни лицемером. Да, его вера была истинной, и он старался не противоречить ей в политическом плане: осуждал богохульство, святотатство, атеизм, а также ересь (истинную или предполагаемую) и ученый либертинаж. Он был одержим боязнью ада — как и Людовик XIII, — но также преданностью христианским заветам и верностью римским догмам.
Кардинал-министр умело вливал по капле веры в свои планы, вводил в свою политическую деятельность не одно понятие, заимствованное из католической религии. Так, он требовал «управлять своим намерением» (этот термин пришел от казуистов), что означало «наметить благотворное окончание своих действий, которые первоначально могли быть достойными порицания» (Фюретьер). Следует добавить, что выражение «управлять своим намерением» является находкой, достойной иезуитов («…общества, — пишет Мориак, — чье царство также находится в этом мире»). В этом нет ничего удивительного: Ришелье применяет к Франции их довольно двусмысленную стратегию, имеющую целью объединить всю Европу через общество Иисуса: фактически это тонкое религиозное оправдание захвата территорий.
Кто может решить, достоин ли осуждения — или всего лишь лицемерен — характер подобных компромиссов? В этом отношении постоянное ручательство дает кардиналу отец Жозеф, но его ручательство трудно назвать душеспасительным. Если такой святой человек, как его «серое преосвященство», тайный советник, проповедник Крестовых походов, основатель и директор почти мистической конгрегации (сестры Кальвера[65]), одобряет и даже неустанно поддерживает двусмысленную политику, почему Его Высокопреосвященство, главный министр христианнейшего государства должен сомневаться и даже прекращать деликатное дело, терпимое Римом и многократно используемое в королевстве Французском?
В глубине души, не слишком отделяя Евангелие от Христа, Ришелье рассчитывает совместить, по крайней мере неявно, пространные рассуждения Декарта и декреты Тридентского собора. Его «политический католицизм» (выражение принадлежит Мориаку) предвещает политический католицизм Людовика XIV.
БАСТИЛИЯ И ВЕНСЕННСКИЙ ЗАМОК
При этом министре Бастилия всегда была полна.
ВольтерЯ счастлив выйти из тюрьмы в такое время, когда никто оттуда не выходит.
ЛарошфукоЮный герцог де Марильяк — Франсуа, будущий герцог Ларошфуко, обессмертивший себя своими «Максимами», — был арестован в конце октября 1637 года по приказу кардинала-министра, несмотря на поддержку Шавиньи и маршала де ля Мейлере. Он помогал герцогине де Шеврез и боялся самого худшего. В итоге он получил два года ссылки в свои владения, которым предшествовала неделя в Бастилии. В своих «Мемуарах» он рассказывает об опыте, вынесенном из этой недели заключения: «То малое время, которое я там жил, живо дало мне понять, что все, что я видел до сих пор, является отвратительным образом власти кардинала». Он говорит также об «огромном числе несчастных всех сословий и полов, проходящих через эту ужасную тюрьму». Это, безусловно, метафора, поскольку Бастилия в ту эпоху насчитывала едва ли пятьдесят камер. Но особенно Ларошфуко поразил социальный статус некоторых узников. Там находился маршал де Бассомпьер, сидевший с 1631 года; доктор Вотье, сторонник королевы-матери; маршал де Витри, сидевший с 1637 года; командор де Жар, спасшийся от эшафота в 1633 году; господа дю Фаржи и дю Кудре-Монпансье, сидевшие с 1635 года. А также граф де Крамай-Монлюк — весьма яркая личность, переносивший свое заключение куда лучше двух маршалов. «Зрелище стольких достойных жалости объектов (sic), — добавляет Ларошфуко, — еще больше способствовало естественной ненависти, которую я уже питал к правлению кардинала Ришелье».
Бастилия и Венсеннский замок стали по воле кардинала «государственными тюрьмами» — тюрьмами, куда король мог поместить «столь же знатных, сколь и опасных личностей» (П. Кувра), которых он не хотел судить обычным судом. Но что такое «опасная личность»? Витри в декабре 1636 года нещадно избил архиепископа Анри де Сурди, называя его требником и святошей. Заслуживало ли это шести с половиной лет тюрьмы? Вне всякого сомнения, Его Высокопреосвященство с удовольствием диктовал королю список опасных лиц. Там были и несправедливо осужденные, порой без серьезных причин и всегда надолго: бедный Бассомпьер провел в старинной крепости двенадцать лет своей жизни.
Но мрачность стен этого уже ставшего анахронизмом памятника не должна вводить нас в заблуждение. Узники Бастилии жили не в темницах — они предназначались лишь для тех, кого хотели «разговорить» до суда, как командора де Жара. В 1627 году Венсан Ланглуа, бывший интендант кардинала, жаловался, что его заключили в Бастилию, не позволив взять с собой слугу. В 1640 году Бассомпьер и его любовница Мари Кретон д’Эстурмель де Гравель играли в карты с комендантом крепости. Кстати, последнего звали Шарль Ле Клерк дю Трамбле, и он был братом отца Жозефа, помощника кардинала.
Заключенные заказывали себе пищу у трактирщика, принимали посетителей, могли ругать кардинала и даже составлять заговоры. Рец, например, уединялся с Краалем. Ришелье, вероятно, об этом кое-что знал. Его полиция работала хорошо. Он знал все. Но если можно было без особых мучений жить в Бастилии, там можно было также и умереть: таков случай бедного Ланглуа де Франкана († 1627), впавшего в немилость памфлетиста.
В Венсеннском замке умирали гораздо чаще: в 1626 году — маршал д’Орнано; в 1629-м — великий приор Вандомский; в 1635-м — герцог Пюилоран. Вопреки легенде эти важные узники не были отравлены, просто в камерах были очень нездоровые условия. Аббат Сен-Сиран, заключенный в замок в 1638 году, не был переведен в более пригодную для жизни камеру и также умер.
Воспоминание о государственных узниках тянет за собой очередной вопрос о взаимном влиянии и ответственности короля и кардинала, кардинала и короля. Были ведь и королевские узники, осужденные (и ожидавшие помилования) или сосланные, но в глазах современников все они были жертвами ужасного Ришелье. На самом деле король был защищен своим божественным правом. И осужденные, и сосланные — все узники должны были бы винить в этом короля. Однако король был сувереном. Его не так-то легко было разжалобить. У него хватало других забот, и он доверял в этом кардиналу-министру — удобное решение, поскольку его называли Людовиком Справедливым.
ОБОЮДНАЯ СУРОВОСТЬ
Гораздо лучше заставить себя бояться, чем любить.
МакиавеллиЯ заставляю отбывать наказание перед тем, как вознаградить.
