Франсуа Блюш - Ришелье
Постановление от 18 января 1630 года ставит на первое место Совет дел и депеш. Именно его имеют в виду, говоря о совершенном Совете. Говорят также об узком или кабинетном совете, или о совете министров. Его члены называются министрами (или государственными министрами). Совет дел и депеш собирался по вторникам и был верховной инстанцией, прямым предшественником Верховного Совета Людовика XIV.
Совет государства и финансов собирался утром в четверг. Наряду с королем и королевой он объединял в недавнем прошлом принцев, кардиналов, герцогов-пэров, офицеров короны. Во времена Ришелье его состав разбавляют государственные секретари, государственные советники и несколько следователей. Эта сессия Совета еще сохраняет обширный и разнообразный круг обязанностей: духовенство, судебные споры, службы, ренты, домен, налоги, публичные работы и т. п. Среда предназначалась для более специализированного Совета по финансам. Это малый предшественник Королевского Совета, развившегося позднее по указанию Кольбера. Наконец, в субботу проходил частный Совет, предок советов партий 1661 года.
Это перечисление, неточное и неполное, дает лишь слабое представление о запутанности подобных структур. Мне известны лишь два ученых, способных не потеряться в этом лабиринте: покойный Ролан Муснье, автор положения по «Постановлениям Королевского Совета при Людовике XIII», и мой коллега и друг Мишель Антуан, единственный специалист по Совету.
Новое постановление от 1630 года, подготовленное еще 3 января 1628 года «в поле перед Ла-Рошелью», заботится об отделении настоящих специалистов (государственных советников, назначенных королевской грамотой) от любителей (государственных советников, назначенных патентами), а также о распределении следователей по кварталам.
Ни Людовик XIII, ни Его Высокопреосвященство не хотят отныне видеть в Совете бестолковых принцев, амбициозных герцогов, некомпетентных дворян, прелатов, не имеющих административных навыков. По воле Ришелье, юриста без диплома, хитрого, несмотря на свою горячность, вынужденного лавировать («День одураченных» еще впереди), общая структура Совета неустанно уточняется, упорядочивается и совершенствуется.
ВЕРА, ЗАКОН, КОРОЛЬ
Я обещаю [Вашему Величеству] использовать все свое умение и весь авторитет, который ему было угодно мне дать, чтобы уничтожить партию гугенотов, сбить спесь со знати, заставить всех его подданных исполнять свой долг и возвысить его имя в глазах иностранных наций до того положения, в котором ему надлежит быть.
Ришелье. Политическое завещаниеПобедить гугенотов — или, вернее, их партию, — сбить спесь со знати, успешно выступить против Австрийского дома — знаменитая программа Ришелье, представленная в его «Политическом завещании» и учившаяся наизусть в школах Франции вплоть до середины XX века, является простым, дидактичным, но трижды ошибочным резюме. Предполагается, что всемогущий министр был человеком системы, абстрактной идеологии, тогда как он всегда был реалистом и прагматиком. Забыто, что рассматриваемая программа была задумана и сформулирована a posteriori [61]. Наконец, забыто, что королевская воля была выражена в этом смысле уже в конце царствования Генриха IV, а кардинал лишь доработал ее.
Так называемая тройная программа епископа Люсонского является всего лишь способом проиллюстрировать аксиому государственного права (и политической философии) капетингской Франции: вера, закон, король. Вера напоминает, что король является государем по божественному праву («Послание к римлянам», XIII, 1), что обязывает его уважать Закон Божий и закон естественный. В обстановке Контрреформации это предполагает, что он является добрым христианином, точнее добрым католиком. Защита церкви и ее привилегий составляет часть клятв при короновании французского монарха. Новые религиозные войны, предлогом для которых стала поездка Людовика XIII в По (1620) и его торжественное подтверждение присоединения Наварры, произошли задолго до вхождения Ришелье в Совет (1624). Закон имеет, очевидно, простой и принудительный смысл, который мы придаем в наши дни формулировке «Правовое государство». Он является всего лишь законом. Ни знать (принцы, герцоги, губернаторы провинций, офицеры короны), ни протестанты (обычно республиканцы благодаря своему кальвинизму) не стали бы уклоняться от законов, а это всегда было первым требованием монархов во Франции. Кончини, которого сегодня понимают лучше[62], пытался восстать против претензий и тех и других. Теперь его помещают как «государственного человека, между Сюлли и Ришелье, в списке великих министров, строивших абсолютную монархию» (Элен Дуччини). Марии Медичи нелегко пришлось с реформами 1611 года, со знатью с 1614 по 1617 год.
Король представлял в то время верховную власть. Или скорее напоминал одновременно о всемогуществе монарха и его границах. Король наступает по трем позициям, потому что он подчиняется Богу и потому что законы короля не могут нарушить ни божественное, ни естественное право. Но если государь является сувереном, его власть, столь же твердая для государства, как и для других наций, не будет ни ограниченной, ни по-настоящему спорной. А ведь в то время в мире Контрреформации хватало юристов, монархов и канцлеров, чтобы пересмотреть вопрос о независимости короля Франции. Под религиозным и феодальным предлогами это сделал Кончини, стоящий ниже папы и императора. Благодаря подобному софизму Австрийский дом мог бы на практике превратить Капетинга в вассала, в то время как папа мог бы беспрестанно диктовать свой закон галликанской церкви. Известно, что Кончини готовился к битве с Габсбургом и что эта наступательная политика послужила причиной его убийства.
Оспаривать оригинальность тройной формулировки Ришелье не значит оспаривать его гений или критиковать его поведение. Ему практически в одиночку предстоит вести программу спасения государства, которую капетингская монархия до того имела лишь в набросках.
ТРЕБНИК И МАКИАВЕЛЛИ
У Ришелье на одном столе лежали требник и Макиавелли.
Аббат ШуазиИменно между Эразмом и Макиавелли — которые пишут в одно время, начиная с одной и той же интеллектуальной традиции — проходит самая широкая этическая трещина.
Квентин СкиннерБлестящее высказывание аббата Шуази — У Ришелье на одном столе лежали требник и Макиавелли — постоянно беспокоило или по крайней мере волновало тех, кто восхищался кардиналом-министром, но боялся в некотором роде за спасение его души. Не станет ли великий человек святошей? Век святых, время лучезарной, но недолговечной истинной набожности не мог помешать расцвету многочисленных подделок под святость — бескорыстных или совершаемых ради наживы. Во «Всеобщем словаре» Фюретьера достаточно слов, описывающих авторов подделок: смиренник, лицемер, пожиратель распятия, святоша, ханжа. Неужели Ришелье был лицемером?
Этот вопрос тянет за собой другой. А вернее множество других. Читал ли кардинал Макиавелли? И не открыло ли ему чтение трактата «Государь» действенную и быструю концепцию государственных интересов? Макиавелли умер в 1527 году. «Государь» (1513) вышел уже после его смерти, в 1532-м. Произведение и его автора быстро сочли дьявольскими. Мгновенно было забыто, что флорентийский дипломат никогда не разрабатывал эту доктрину; он довольствовался изучением нескольких простых вопросов, конкретных примеров. Отсюда пессимизм, явное презрение к людям; наконец, слишком большое место, которое в сочинении уделяется мысли о «политической целесообразности». Все притворялись, что «Государь» не оказал на них никакого влияния, а тем временем гуманисты Северной Европы популяризировали само понятие политического интереса. Гишарден, со своей стороны (1483–1540), воскресил эту тему, окрестив ее государственным интересом. Отныне на Западе смело заговорили о государственных интересах. Ragione di Stato стало в Италии названием шести трактатов и эссе, от книги Ботеро (1589) до произведения Лодовико Сеттала (1627). Во Франции Перро д’Абланкур, переводчик Тацита, писал: «Государственный интерес обеспечивает себя всевозможными привилегиями; то, что ему представляется полезным, становится дозволенным; а все то, что ему необходимо, становится приличным в политике».
Можно было считаться эразмианцем — это относится и к церковному экуменизму, — никогда не читая самого Эразма. Люди назывались или считались вольтерьянцами, не прочитав у Вольтера ничего кроме «Кандида». Это говорит о том, что Ришелье мог весьма легко заимствовать идеи или формулировки, приписываемые флорентийцу, но взятые на самом деле у Тацита, Тита Ливия, Томаса Мора или Жана Бодена. В остальном в «Государе» или в «Рассуждении по поводу первой декады Тита Ливия» хватает банальностей, подобных тем, какие вы найдете в «Политическом завещании» ловкого кардинала[63]. В этом знаменитом произведении всемогущий министр Людовика XIII упоминает о государственных интересах всего три раза.
