О Рогова - Богдан Хмельницкий
Хмельницкий вышел с сейма опечаленный, растерянный, у него оставалась одна шаткая надежда на всегдашнего его покровителя, короля Владислава.
- Что же вы думаете теперь предпринять? - спросил его знакомый шляхтич, участвовавший на сейме.
- Пойду просить защиты у короля, - отвечал Хмельницкий.
- Навряд ли король может оказать вам защиту, - насмешливо отвечал шляхтич, - ему самому на этом сейме не повезло. Он поддерживал просьбу казаков на освобождение Украины от постоя, и эту просьбу сейм отвергнул. Мало того, сейм еще увеличил поборы в пользу войска. Всякий старался на сейме сказать королю что-нибудь неприятное. Епископ Гнешов резко обвинял его в пристрастии к иноземцам и в неприязни к дворянству. Король так огорчился, что тут же в собрании заплакал, встал и ушел, не дождавшись конца сейма.
Хмельницкий распрощался со шляхтичем и, мучимый невеселыми думами, отправился в королевский дворец. Он сознавал, что от панов ему ждать нечего, знал и бессилие короля, мало рассчитывал на его поддержку, шел к нему только для очистки совести. Он слишком живо чувствовал на самом себе притеснения и угнетения, господствовавшие на Украине. Без приюта, выгнанный из родного угла, стоившего ему столиких забот и трудов, оттолкнутый старостой Конецпольским, которому он и отец его всю жизнь служили, - теперь более, чем когда-нибудь, он способен был сочувствовать народному движению. На сейме он наглядно ознакомился с порядком судопроизводства, увидел, как легко подкупить депутатов даже не деньгами, а только красноречием, умением поставить ловко вопрос, и здравый смысл подсказывал ему, что при таких порядках справедливое решение дела не всегда возможно. Он чувствовал в себе достаточно и сил, и энергии, чтобы стать во главе этого притесненного, угнетенного народа, и все-таки что-то тянуло его к панам, все-таки, идя к королю, он колебался, он желал, чтобы король заступился за него, принял его под свое покровительство и дал ему возможность добиться своих прав. Если бы король хоть слово сказал ему в утешение, если б подал ему какую-нибудь помощь, он, может быть, остался бы тем же зажиточным паном Зиновием, владельцем хутора Суботова.
В богатой приемной королевского дворца Хмельницкого встретил канцлер Оссолинский. Это был высокий уже не молодой человек с холодными, даже суровыми чертами лица, не утратившим его красоты. В его голубых глазах светился ум; изящные манеры, полные достоинства, обнаруживали светского человека.
- Пан Хмельницкий желает видеть его величество? - осведомился канцлер. - Могу я знать, по личному или общественному делу?
- На этот раз по личному, пан государственный канцлер, - отвечал Хмельницкий.
- В таком случае не смею предлагать пану советов, - осторожно проговорил канцлер. - В личных делах я не считаю себя в праве быть посредником, хотя и слышал кое-что о постигших пана Зиновия несчастьях. Могу только заметить, что сегодня его величество мене чем когда-либо способен выслушать пана. Лучше бы отложить аудиенцию до другого раза.
- Я не могу долго ждать, - проговорил Богдан, - так как тороплюсь уехать из Варшавы.
- Как угодно пану Хмельницкому; я доложу его величеству. Но сперва еще один вопрос.
Оссолинский понизил голос.
- Каковы дела на Украине? Уверен ли пан Хмельницкий, что если бы королю понадобилась помощь казаков, то он мог бы поднять людей?
Богдан колебался с ответом.
- А пан канцлер полагает, что его величество рассчитывает на казаков? - спросил он в свою очередь.
- Его величество не переменил своих воззрений, а вражда его с панами за это время еще более обострилась.
- Я могу пану канцлеру сказать только, - уклончиво отвечал Богдан, что казачество, как один человек, встанет против своих притеснителей панов.
Оссолинский ловко прекратил разговор и пошел доложить королю о Богдане.
Король, видимо, еще находился под впечатлением постигших его неудач на сейме, тем не менее он принял Богдана ласково, пригласив движением руки занять кресло против себя.
- Канцлер доложил мне, что пан Хмельницкий желает видеть меня по личному делу?
- Да, ваше величество, мне пришлось на самом себе испытать все несправедливости, которым подвергается народ.
Богдан рассказал все, что с ним случилось.
Король слушал внимательно, потом подумал немного и сказал:
- Да, дело твое правое, в этом я вполне уверен, но помочь тебе невозможно: судебным порядком ты ничего не можешь добиться, там все основано на формальностях, а форменных документов у тебя нет.
- Но, может быть, ваше величество найдете возможным оказать влияние на старосту Чигиринского, - заметил Богдан. - От него зависит дать мне нужный документ на владение Суботовым.
Король горько усмехнулся.
- Мое влияние ничего не значит, - отвечал он. - Я самый несчастный король, какого только можно представить. Я должен смотреть из рук панов, делать то, что они прикажут. Ты, Хмельницкий, как честный человек, как казак, гораздо счастливее меня. Ты можешь силе противопоставить силу, как воин и оскорбленный человек, а я? Что я могу сделать? Я связан по рукам и ногам, в моем распоряжении нет даже войска. Всякий из моих приближенных может меня оскорбить, и я не могу требовать удовлетворения, так как это ниже моего королевского достоинства.
- Вашему величеству стоит только пожелать, и войско у вас будет казаки довольно натерпелись от панов. То, что я испытал теперь, испытывает каждый; многим приходится еще горше, чем мне. Паны так привыкли к своеволию, что даже воля короля для них не священна. Милости, оказанные вашим величеством, только еще более раздражили их против казаков. Они чувствуют, что стоит вашему величеству сказать одно слово, и вы найдете в казаках верных своих слуг.
Король задумчиво слушал Хмельницкого.
- Я знаю обо всех утеснениях, причиняемых панами казакам; но в настоящее время я не в силах помочь им. Я не могу стать в открытую борьбу со шляхетством, для этого нужно слишком много военных сил, одних казаков недостаточно.
Хмельницкий ожидал такого ответа.
- Итак, ваше величество, и вы не можете мне сказать ничего утешительного. Несмотря на то, что Чаплинский не прав, он будет владеть Суботовым, а я останусь ни с чем.
- Этого я не говорю! - возразил король. - Мог же Чаплинский найти себе и товарищей, и приятелей, это можешь сделать и ты.
Король поднялся с места; его примеру последовал и Хмельницкий.
- Вообще, я удивляюсь вам, казакам, - продолжал король. - Вы ищите защиты у короля, а он и сам был бы рад, чтоб его кто-нибудь защитил.
- Что же нам делать, ваше величество, - возразил Богдан, - где же нам искать наших прав, как не у нашего законного повелителя.
- Права, закон!.. - с горечью сказал король, - все это слова! А на деле силе надо противопоставлять силу...
Король сделал два шага к Хмельницкому, прикоснулся к его сабле и сказал:
- Вот ваша защита! Разве вы не воины, у вас есть сабли, кто же вам запрещает постоять за себя?.. А, может быть, наступит время, когда и мне ваши сабли пригодятся.
Хмельницкий отвесил низкий поклон.
- Ваше величество разрешаете мне то, о чем я уже не раз и сам думал, - отвечал он.
Король отпустил его, а в приемной его опять встретил Оссолинский и несколько раз повторил ему, что все их планы остаются по-прежнему без всяких перемен; если Хмельницкому удастся поднять казаков, то они легко могут способствовать тем преобразованиям, о которых мечтает король.
В гостинице Хмельницкого ожидал православный священник, невысокого роста, подвижный, с греческим типом лица, с проницательными быстрыми глазами.
- Здравствуй, отец Иван, - приветствовал его Хмельницкий. - Что нового?
- Об этом тебя надо спросить, - отвечал священник.
- Кажется, теперь скоро придется начать дело, - отвечал Хмельницкий, усаживая гостя. - Сам король советует постоять за себя.
Отец Иван пытливо взгляну на него своими рысьими глазками и с презрительной усмешкой возразил ему:
- Ты все еще надеешься на короля? Ни в чем тебе твой король не поможет! При его слабохарактерности, при его неумении вести дело, казаки только проиграют, если будут держаться за него.
Богдан хитро посмотрел на своего собеседника.
- Вижу, что ты опять будешь мне говорить про царя московского.
- Конечно, московский царь мог бы больше вам помочь в вашем деле. Он только ждет повода, чтобы начать войну с Польшей.
- Знаю я, только нам-то от этого не легче... Нет, уж я лучше обращусь к татарам: те проще, от них потом откупиться можно.
- Не дело ты говоришь! - остановил его отец Иван. - Союз с нехристями - плохой союз; ты их привлечешь на русскую землю, покажешь им путь, они потом и повадятся рабов в Украине набирать.
- Не повадятся, можно потом и отвадить... Лишь бы сила была, вот что главное... Надо нам силой народной заручиться, а там и паны по нашей дудке плясать, друзьями нашими станут; нужно только припугнуть их хорошенько...
