Сборник статей - Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1
Об этих событиях вспомнили через сто лет. В ноябре 2004 года итальянские и австрийские историки собрались в Инсбруке на конференцию, посвященную этой истории. Целью конференции было примирение сторон и попытка пролить свет на события вековой давности. Но, несмотря на интересные выступления исследователей, туман так и не рассеялся.
ЭпилогНо едва ли не самым любопытным моментом «туманного дела» стала последняя открытка Августа Пеццеи, оставленная им на рабочем столе. У художника был обычай – уходя на задание редакции, оставлять коллегам какое-нибудь послание, чтобы, придя на работу, они обнаружили весточку от своего товарища.
Когда произошло убийство, сотрудники Der Scherer не сразу вернулись в редакцию, а вернувшись, обнаружили на столе художника открытку и остолбенели.
Пеццеи написал размашистым почерком: «Вперед к победе! Радуйтесь жизни! Пеццеи». На открытке была изображена его иллюстрация к еще не вышедшей книге – могильный холмик с покосившимся крестом.
Марианна Сорвина
Прощание с миром
Италия перед войной
О бедственном положении Италии свидетельствовало начавшееся еще на рубеже XIX–XX веков активное переселение утомленных голодом и нищетой провинциальных жителей в эмиграцию – преимущественно в США. К 1914 году, то есть к началу «Grande Guerra», их число достигло миллиона за год. Почти половина населения страны – 48 процентов – была неграмотна. Военная предыстория Италии и походов XIX века лишена успехов. В ней трудно было отыскать героический прецедент, который вдохнул бы патриотизм и национальную идею в массу неграмотных и обделенных людей. Эти бесконечные поражения итальянской армии, состоявшей из феодальных крестьян, продолжались с середины XIX века и тоже не остались незамеченными советскими военными историками. По их словам, в сражениях 1848 года эту не слишком храбрую и безынициативную армию все время громили австрийцы, и наибольший конфуз таких поражений заключался в том, что численно австрийцев было вдвое меньше.
Сначала итальянцев победили при Мортаре, потом, 25 июля 1848 года – при Кустоцце, а весной следующего года – при Новарре. Прошло почти двадцать лет, но ничего не изменилось: в 1866 году войска императора Виктора-Эммануила опять терпели поражение при Кустоцце и спасались бегством в сторону реки Минчио. В том же 1866 году в 30 километрах от Далмации, на Адриатическом море, австрийцы опять разбили итальянцев. Потеря нескольких кораблей и беспорядочное бегство уцелевших стало символом позора итальянского флота. В том же 1866 году бесславно провалилось и завоевание Абиссинии, а еще через тридцать лет, в 1896 году, профессионально обученная и хорошо подготовленная итальянская армия была с неприличной легкостью разбита абиссинскими добровольческими отрядами и потеряла при этом всю артиллерию и десять тысяч человек[62].
Военные поражения неизбежно вызывают у побежденного противника жажду реванша. Милитаристские настроения активно подогревала и фашистская пресса: Il Secolo, где публиковался накануне войны лидер трентинского ирредентизма Чезаре Баттисти, Popolo d’Italia, издаваемая его учеником Бенито Муссолини, а также Idea Nationale, Corriere della Sera и другие средства массовой информации активно призывали к войне.
Однако и к Великой войне Италии не удалось привести в порядок свои войска. Часть ее гарнизонов именно в тот момент завязла в Северной Африке, отбиваясь в Триполитании от египетских племен. Вооружения Италии давно устарели, обмундирования не хватало, а в пехоте на целый полк приходился лишь один пулеметный взвод. В отсутствии каких-либо героических традиций храбростью не отличались ни рядовые армейцы, ни штабные офицеры. Военные историки писали, что «Подготовка командного состава и штабов находилась на весьма низком уровне. Это подтвердили впоследствии не отличавшиеся талантливостью операции итальянской армии в мировую войну. При поражении паника обычно начиналась с высших штабов»[63].
Именно такая неприглядная картина начала XX века рисовалась на страницах советских исторических исследований конца 1930-х годов.
Британский историк В. Готлиб, в свою очередь, отмечал, что сам Тройственный союз «был делом рук Бисмарка», который старательно подогревал неприязнь Италии к Франции и разжигал итальянские аппетиты, вследствие чего «итальянцы рассчитывали, оказав Германии новые услуги, приобрести взамен Ниццу, Корсику и Савойю»[64].
Доказательством такого подобострастного доверия Италии к Германии служит, по словам историка, эпизод 1881 года, когда Бисмарк, желая убрать Францию из европейской политики, намеренно отвлек ее внимание на Тунис, а Италия, тоже наметившая себе эти колониальные территории, вынуждена была отступиться под влиянием Германии.
Вторым моментом единения Италии и Германии была Австро-Прусская война 1866 года, поставившая Италию на сторону Пруссии. Однако после этого Германия попыталась покровительственно сблизить Италию с Австро-Венгрией, чтобы получить двух преданных вассалов. В какой-то мере это удалось, чему как раз и был свидетельством Тройственный союз. Но это ни в коей мере не устранило вековую ненависть, порожденную двумя факторами – давним владычеством австрийцев над итальянцами и положением Южного Тироля, в котором проживали их собратья. Австро-Венгрия на тот момент уже снискала славу тюрьмы народов, а мысль о неосвобожденных тирольских ирредентистах окончательно похоронила идею примирения этих двух стран[65].
Окончательно итальянское доверие к Германии и Тройственному союзу было подорвано в 90-е годы XIX века, когда Италии не оказали поддержки в ее африканской кампании. Терпя одно поражение за другим, амбициозная держава догадалась, что Германии нет до нее никакого дела, а внутренне над ними по-прежнему насмехаются те самые германские варвары, которые некогда разорили великий Рим. Так ненависть к Австрии перекинулась и на Германию[66], а идея Тройственного союза утратила всякий смысл.
Германия и Австрия относились к Италии с недоверием, ожидая от нее какого-нибудь подвоха. По словам Луиджи Виллари, явным доказательством презрения Австрии к его стране было нежелание императора Франца-Иосифа нанести ответный визит римскому императору: причиной историк считал подобострастие австрийского монарха перед Ватиканом, отделенным от Италии, которую «австрийские набожные фанатики были склонны рассматривать/…/как кощунственную державу, так как она вырвала Рим из-под власти пап»[67].
По словам Виллари: «… К Австрии итальянцы никогда не питали симпатий, и союз с нею в этих условиях был даже более, чем союз с Германией, лишь «mariage de convenance» («брак по расчету»):
«Объединение Италии было достигнуто лишь после трех войн против Австрии, и ненависть к Австрии была глубоко заложена в итальянском народе, и Австрия продолжала тиранически господствовать в нескольких провинциях с высококультурным итальянским населением или же с населением, хотя и смешанным (итальянцы и южные славяне), но по существу принадлежащим к латинской и итальянской культуре. Несмотря на союз, Австрия все же продолжала представлять собой угрозу безопасности Италии, продолжала вооружаться против нее, укреплять границы Трентино и Венеции Джулии и покрывать приграничный район сетью стратегических шоссейных и железных дорог»[68].
Последнее действительно характерно для южной части Австрии начала XX века, однако строительство дорог в Тироле носило не столько военно-стратегический, сколько промышленный характер: Австрия, при всем своем консерватизме, стремилась наверстать упущенное в области коммуникаций, а премьер-министрами в первые годы XX века нередко становились министры железных дорог. К этому же относится строительство вокзалов и проведение трамвайных путей.
Под «несколькими провинциями с высококультурным итальянским населением», где «Австрия продолжала тиранически господствовать», Виллари подразумевает регион Трентино и Альто-Адидже (ставший камнем преткновения в националистическом и военном вопросе после Первой, а потом и Второй мировой войны). Виллари сам итальянец, а весьма примечательным для итальянского менталитета той эпохи является высказывание о «по существу принадлежащих к латинской и итальянской культуре» территориях со «смешанным итало-славянским населением». Речь идет о Далмации и Фиуме, которые к большому негодованию итальянцев достались после Первой мировой войны Югославии. Почему славянское население должно «по существу» принадлежать к латинской и итальянской культуре, понятно лишь носителю «священного эгоизма», активно внедрявшегося в сознание итальянцев накануне Великой войны.
Идея утраченного древнеримского величия фанатично отыскивала даже в маленьком провинциальном Трентино останки римского прошлого, сохранившиеся с архаических эпох – как доказательство итальянского избранничества. И кое-какие реликты там действительно остались со времен правления римских императоров. Итальянская публицистка Изабелла Босси Федриджотти напоминает, что «в первом веке до Рождества Христова сюда пришли римляне, прельстившись горнодобывающей промышленностью, плодородием земель и работой местных искусников», когда Тренто еще был «маленькой деревушкой»: «Есть множество свидетельств того, что римляне оставили здесь следы своего присутствия, их можно увидеть в основном в районе дворца Лодрон (остатки дома, магазин виноторговца, дорога и стена) в Епархиальном музее (остов от двери), на площади Чезаре Баттисти…»[69].
