Анатолий Уткин - Первая Мировая война
И все же у Черчилля были серьезные опасения в отношении исхода военно-морской гонки с Германией. В апреле 1912 года он предложил немцам "военно-морские каникулы" - период воздержания от закладки новых кораблей. Немцы отвергли эту идею. "Такое соглашение, - сказал Вильгельм II, - было бы естественно только между союзниками". Черчилль опробовал обходный путь достичь договоренности с германскими адмиралами при посредничестве Балина, директора германо-американской пароходной линии. Балин посоветовал Черчиллю посетить Берлин и напрямую обменяться взглядами с адмиралом Тирпицем. Черчилль отказался, зная безусловную приверженность Тирпица идее военно-морского роста Германии. Последняя попытка Черчилля предотвратить надвигающийся конфликт с Германией последовала 24 октября 1913 года, когда он снова предложил приостановить гонку военно-морских вооружений. Неудача этой попытки привела к тому, что дрейф Британии к Антанте стал необратимым.
Немцы недооценили решимость англичан, единство британской элиты в роковых вопросах назревающей политической бури. Они не распознали ее решимости, приняли британскую вежливость за слабость. Германский посол Лихновский подавал премьер-министра Асквита как "бонвивана, неравнодушного к женщинам, особенно молодым и красивым... любящего веселое общество и хорошую кухню... выступающего за взаимопонимание с Германией, относящегося ко всем вопросам с веселым спокойствием". Короля Лихновский считал "не гением, но простым и доброжелательным человеком с большим здравым смыслом". Восхищение Лихновского вызывал сэр Эдвард Грей: "Простота и честность его манер обеспечивают ему уважение даже оппонентов... Его авторитет неоспорим". (Все это говорит лишь о том, что немцы не знали Грея, сыгравшего критическую роль. Пятидесятидвухлетний бездетный вдовец быстро терял зрение. Врачи боялись говорить, что скоро он не сможет читать, - это означало убить его, и рекомендовали полугодичный отдых). О Черчилле Лихновский писал канцлеру Бетман-Гольвегу: "Он приятный и просто гениальный, но очень тщеславен, ему хочется играть блестящую роль... нужно избежать всего, что ранило бы его самолюбие. Я не склонен преувеличивать его влияние на формирование внешней политики правительства. Сэр Эдвард Грей и Асквит считают его слишком импульсивным и переменчивым".
В целом же англичане теряют бойцовские качества. Средний англичанин "либо является членом клуба, либо желает быть им... Британские джентльмены из обеих партий имеют одинаковое образование, оканчивают одни и те же колледжи и университеты, имеют одинаковые увлечения - гольф, крикет, теннис или поло - и проводят уик-энды на природе... Англичане не любят скучных людей, отвлеченные схемы и самодовольных педантов; они любят дружелюбных партнеров". Создавался образ расы на изломе, не способной променять свой покой на сознательные жертвы. Немцы игнорировали трезвый анализ англичан и их решимость. Черчилль так излагал палате общин свое видение обстановки в Европе: "Причины, которые могли бы повести к всеобщей войне, не изменены и часто напоминают нам о своем присутствии. Ни в малейшей степени не ослаблен темп военно-морских и военных приготовлений. Напротив, мы являемся свидетелями того, как в текущем году континентальные державы увеличили расходы на вооружения, превосходя все прежние цифры. Мир вооружается так, как никогда ранее. Все предложения введения ограничений были до сих пор неэффективными".
Лондон и Петербург
В послевоенных тяжелых размышлениях дипломаты Германии видели истоки ее поражения прежде всего в том, что они вызвали неисправимый антагонизм Запада, Британии в первую голову. Они согласились в том, что, "если сказать по правде, мы росли слишком быстро. Мы должны были как "младшие партнеры" британской мировой империи набирать силу постепенно, следуя примерно той политике, которой руководствовались Франция и Япония. Если бы мы шли по их пути, у нас не перегрелись бы моторы нашего индустриального развития. Мы не превзошли бы Англию так быстро, и мы избежали бы смертельной опасности, в которую мы попали, вызвав всеобщую враждебность". Так писал посол Германии в США граф Бернсторф. Он считал, что Германия, если бы она не бросила вызов Британии на морях, то получила бы помощь в борьбе с Россией. В любом случае при индустриальном росте Германии ей нужно было мирно пройти "опасную зону", а через несколько лет с германским могуществом в Европе никто не рискнул бы состязаться. Но в будущем, полагал Бернсторф, Германии все же пришлось бы выбирать между континентальным колоссом Россией и морским титаном Британией. Германия сделала худшее для себя - оттолкнула обоих, да еще и к взаимному союзу.
В Лондоне, начавшем ощущать опасность игнорирования европейских процессов, начинают внимательно следить за взаимоотношениями двух блоков в континентальной Европе.
В сложный для России период, когда ее могущество на Тихом океане подверглось японскому удару, англичане сделали первый шаг навстречу. Навещая своего отчима - датского короля Кристиана, английский король Эдуард VII весной 1904 года посчитал необходимым встретиться в Копенгагене с восходящей звездой российской дипломатии - послом Александром Извольским, всегда безукоризненно одетым, европейски образованным, рассматривавшим окружающий мир в столь понятный англичанам лорнет. Пятидесятилетний Извольский безукоризненно говорил по-английски, демонстрируя знание английской истории и литературы. Его тщательно подобранные слова и обходительные манеры произвели наилучшее впечатление на самого светского монарха Европы.
Король Эдуард изложил Извольскому новые исторические императивы: Россия и Англия должны сгладить свои противоречия подобно тому, как это сделали Англия и Франция. Посол ответил, что это его самая заветная мечта. Эдуард тут же написал письмо императору Николаю с изложением идей исторического rapprochement'a, окончания долгого периода соперничества. В свете исторического сближения "хозяев земли и воды" едва ли случайно, что звезда Извольского взошла на дипломатическом небосклоне России. В мае 1906 года Извольский сменил графа Владимира Ламсдорфа на посту министра иностранных дел Российской империи. Николай II, разумеется, не случайно назначил Извольского - то был символ сближения противников германской гегемонии в Европе.
Николай II не был, как иногда полагают, англоманом. Консервативные политические симпатии влекли царя Николая скорее к Германии. Но велик был и "британский актив". С британским королевским домом его сближало кровное родство (король Эдуард VII был двоюродным братом царя Александра Третьего), знание языка, даже увлечение спортом. Сын королевы Виктории, герцог Эдинбургский, был женат на русской великой княжне. Встречи с британской королевской семьей стали приметами нового времени.
После аннексии Боснии Австро-Венгрией в 1908 году в Лондоне начинают ощущать, что соотношение сил в силовом центре мира начинает меняться в пользу центральных держав. Британский посол в Петербурге сэр Артур Николсон с очевидной обеспокоенностью пишет в Лондон: "Моим твердым убеждением является, что франко-русский военный союз не выдержал испытания, а англо-русский союз еще недостаточно утвердился и недостаточно крепок для того, чтобы оказывать соответствующее влияние. Если в Европе установится гегемония центральных держав, то Англия будет изолирована. Активность немцев в создании флота значительна, и неожиданное появление Германии на этой сцене производит впечатление. Когда мы пройдем сквозь этот период немецкой "бури и натиска", я не удивлюсь, если мы увидим и Францию и Россию тяготеющими к центральным державам... Конечная цель Германии безусловно заключается в том, чтобы получить преобладающие позиции на континенте"{68}.
В Лондоне и Петербурге еще не знали о степени решимости немцев Добиваться европейского первенства. Там пока еще не знали о записанной в 1906 году "аксиоме" рейхсканцлера Бюлова: "Наиболее важными для нас являются отношения с Австрией. Они становятся более важными, чем когда-либо, потому что Австрия является нашим самым надежным союзником... Австро-Венгрия была полностью лояльной в отношении нас в Алхесирасе (где немцы предъявили жесткие претензии к Франции. - А. У)., и мы должны отплатить ей тем же"{69}.
Дипломатия
Сближению чрезвычайно способствовала британская дипломатия. Англия встала на сторону этих двух стран, преследуя свою традиционную политику противостояния любой континентальной державе, претендующей на континентальную гегемонию В Лондоне стали приходить к выводу, что только Россия может на полях сражений остановить военную мощь Германии. Премьер Асквит, а затем Ллойд Джордж, министры иностранных дел Грей и Бальфур, военный министр лорд Китченер и начальник имперского генерального штаба сэр Уильям Робертсон пришли к мнению о необходимости поддерживать Россию в качестве противовеса Германии. Посол Британии в России в 1904-1906 годах лорд Хардиндж в два первых десятилетия века тоже приложил усилия для ликвидации взаимного недоверия, для союза России с Западом. "Я считал абсолютно необходимым найти какую-то форму согласия с Россией... и, придя в Форин-офис, надеялся, что смогу оказать влияние на высшее руководство". Все главные телеграммы, направляющиеся в Петроград и исходящие оттуда, помечены Хардинджем уже в качестве заместителя министра иностранных дел.
