Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812
Обычно принято писать, что английское правительство было очень сильно обеспокоено событиями на севере Италии и посредничеством Бонапарта в швейцарских делах[15]. Это, конечно, так, но не совсем так. На самом деле главной причиной раздражения английских правящих кругов был страх потерять безраздельное экономическое лидерство, потерять свои барыши.
Франция, выйдя из горнила революции, стала столь процветающей и богатой, что это пугало английских банкиров сильнее, чем пушки наполеоновской армии. Британские олигархи больше боялись мира, чем войны. Крокодиловы слезы по поводу независимости Швейцарии или Италии соответствовали действительности не более, чем в наше время демагогия о защите демократии со стороны известного всем государства. Мир приведет Англию к полному разорению — провозглашали сторонники Питта и Кэннинга.
Ясно, что мир в таких условиях не мог быть прочным, и достаточно было одной искры для того, чтобы вызвать взрыв. А таких искр, сыпавшихся со всех сторон на пороховую бочку англо-французских отношений, было предостаточно. В то время как Бонапарт послал в Лондон в качестве посла генерала Андреосси, человека покладистого и положительно относящегося к Англии, выбор английского правительства был прямо противоположным.
Первый министр Аддингтон, желая сделать жест в сторону непримиримых тори и подчеркнуть, что, несмотря на заключение мира, он бдителен по отношению к Франции, назначил в качестве посла в Париже небезызвестного нам лорда Уитворта. Уже сам этот выбор заставил Бонапарта изумиться — ведь новый посланник был причастен к организации убийства Павла I! Уитворт был известен в Англии как ярый противник подписания Амьенского договора, а его отвращение по отношению к Франции было, по выражению современников, настоящей «патологией».
Одновременно в прессе развернулась активная антифранцузская кампания. Так, «Morning Post» от 1 февраля 1803 г. описывала события, произошедшие во Франции, как «насильственную узурпацию собственности богатых людей бандитами и висельниками», а самого первого консула как «существо, которое невозможно классифицировать, — полуевропеец-полуафриканец — нечто вроде средиземноморского мулата (!)»[31].
Особенно усердствовала эмигрантская пресса. Некто Пельтье выпускал в Лондоне газету, в которой осыпал Бонапарта всеми возможными оскорблениями: «жалкий прихвостень Барраса, палач Александрии, изверг Каира, авантюрист, шарлатан, вожак разбойников, узурпатор, убийца, тиран», — а в одном из номеров редактор призывал к физическому устранению главы французского правительства.
В этой накалённой обстановке разгорелся спор вокруг о. Мальта, сыгравший огромную роль в европейской политике. Несмотря на условия Амьенского мира, англичане не спешили уводить с Мальты свои войска.
Тот, кто хоть раз видел остров Мальта, легко может понять, почему британские политики так цеплялись за этот клочок земли. Во-первых, остров находится в самом центре Средиземного моря и уже по своему географическому положению является идеальным местом для размещения военно-морской базы, которая может держать под контролем средиземноморскую акваторию. Во-вторых, за долгие годы правления мальтийских рыцарей на острове были возведены грандиозные фортификационные сооружения, многие из которых стоят и поныне. Богатый орден позволил себе роскошь вырубить в скалах гигантские бастионы и казематированные батареи, которые фактически делали крепость неприступной. Конечно, при условии нахождения в ней достаточного гарнизона.
Однако у Мальты есть ещё одна специфика. Вглубь острова вдаются просторные, совершенно недоступные для всех штормов бухты, причём их глубина такая, что огромные линейные корабли начала XIX века (с осадкой 7 метров и более) могли подходить прямо к пирсу (!) столицы острова Ла-Валлетты. Лучшей военно-морской базы невозможно вообразить. Неудивительно, что британским адмиралам совершенно не хотелось уходить с этого удивительного острова.
К началу 1803 г. французы выполнили все условия Амьенского договора. Англичане же уклонялись от вопроса эвакуации Мальты. Именно в этот момент канцлер и министр иностранных дел А. Р. Воронцов направил послание своему брату С. Р. Воронцову, послу России в Лондоне. Последний также получил рескрипт Александра I. Обе эти бумаги подчёркивали сочувствие России к действиям английского правительства. Нужно сказать, что горячий англофил граф Семён Воронцов в своей беседе с британским министром иностранных дел Хоуксбери ещё более усилил и без того проанглийские рекомендации. В результате британский министр сделал вывод, что русские одобряют действия англичан в отношении Мальты и в случае войны поддержат Англию. Отметим, что в данном случае Семён Романович явно усугубил позицию своего руководства. Крупный специалист по истории русско-английских отношений этого периода А. М. Станиславская справедливо отметила: «Очень двусмысленную роль и на этот раз сыграл С. Р. Воронцов, столь рьяно уговаривавший английское правительство не отдавать Мальту, что даже его англофильствующий брат, канцлер Александр Романович, остался недоволен»[32].
В результате на переговорах по вопросу Мальты англичане заняли очень жёсткую позицию, фактически встав на путь провокации. Английский посол начал действовать по принципу, описанному Нельсоном. «Неважно как положить кочергу, — восклицал знаменитый адмирал, — но, если Бонапарт скажет, что ее нужно положить так, мы тотчас должны требовать, чтобы ее положили прямо противоположным образом».
На встрече 13 марта 1803 г. с английским послом Бонапарт воскликнул:
«Значит, вы решились воевать?!»
А потом громко произнес, обращаясь уже ко всем:
«Англичане хотят войны, но, если они первые вынут меч, я последний вложу его в ножны. Они не уважают договоры, теперь их нужно закрыть черным крепом!»
Затем Бонапарт снова заговорил с Уитвортом и, сдерживая себя, начал с любезности, спросив у посла, где его жена. Уитворт ответил, что она осталась дома с больным ребенком. Тогда первый консул заметил:
«Вы провели здесь довольно плохое время года. Хотелось бы, чтобы вы увидели и хорошее…»
Через миг он вернулся к основной теме и с жаром выпалил:
«Вы, может быть, убьете Францию, но вы ее не запугаете… Нужно уважать договоры. Горе тем, кто не уважает договоры, — они будут ответственны перед всей Европой!»
Наконец, Бонапарт быстрыми шагами покинул зал и почти что прокричал: «Мальта или война!»[33]
В апреле 1803 г. Уитворт в ультимативной форме предъявил последние предложения английского правительства. Они были следующими:
1. Англия сохранит за собой Мальту на 10 лет, а затем остров будет передан не ордену, а его жителям.
2. Неаполитанское королевство уступит остров Лампедуза[16] Англии.
3. Французские войска эвакуируют Голландию.
4. Англия признает аннексию Пьемонта Францией.
5. Англия не будет требовать вывода французских войск из Швейцарии.
В принципе эти предложения были вполне приемлемыми для французской стороны, однако они умышленно формулировались таким образом, что подписаться под ними оказалось невозможно. Ответ нужно было дать в течение семи дней, причём ни малейшие замечания и контрпредложения не принимались. Бонапарт готов был согласиться, но, чтобы как-то спасти лицо, он предложил сократить срок пребывания англичан на Мальте.
Вечером 12 мая 1803 г. посол Англии Уитворт покинул Париж. Через четыре дня, 16 мая, Великобритания официально объявила Франции войну. А еще через сутки, в полдень 18-го числа, адмирал Нельсон поднял свой флаг на линейном корабле «Виктори». В этот же день английские военные корабли напали на французские торговые суда неподалеку от мыса Уэссан. Прогремели первые выстрелы пушек великой войны, которой суждено было длиться двенадцать лет.
Правящие круги Англии вступили в войну с энтузиазмом. На заседании палаты лордов 23 мая 1803 г. звучали только возгласы в поддержку войны. «Нужно наказать Францию!» — воскликнул герцог Кларенс, лорд Спенсер декларировал: «Без войны нельзя обойтись!» — а лорд Гренвиль, вторя ему, изрек: «Война — это сейчас необходимость».
Беспристрастный анализ ситуации легко мог показать, чего следовало ожидать от этой войны. Так как у англичан не было сухопутных сил, становилось ясно, что они снова всеми силами будут стараться вовлечь в войну против Франции континентальные державы. С другой стороны, было очевидно, что, не имея возможности сойтись с противником в равном бою на море, французы будут стараться расширить сферу своего влияния на суше, получить новые морские базы, корабли и моряков. Иначе говоря, англофранцузская война была чревата войной на континенте.
Поддержав амбиции английского правительства, Александр I и Семён Воронцов выпустили джинна из бутылки, и теперь остановить эскалацию конфликта было непросто. Кстати, сам царь прекрасно понимал, что англо-французская война означала вооружённую борьбу по всей Европе. Несколько позднее он написал Фридриху-Вильгельму Прусскому, очень точно оценивая значение этого конфликта: «До тех пор, пока будет продолжаться война между Францией и Англией, не будет спокойствия для всех держав континента»[34].
