Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Июньский «демарш»
На заключительном этапе работы над антикризисной программой разыгрался большой скандал в Верховном Совете СССР, спровоцированный безответственными действиями Павлова и «силовых» министров.
Павлов заявил, что у Кабинета министров нет прав безотлагательно и оперативно решать различные вопросы. Это относится к таким насущным проблемам, как уборка урожая. Это относится к формированию программы на 1992 год.
Премьер попросил предоставить правительству на 1991 год право законодательной инициативы и широкие полномочия. Оговорился, что предоставление таких полномочий не означает выхода Кабинета министров из-под контроля органов законодательной и президентской власти. Кабинет будет безотлагательно уведомлять о принятых решениях Верховный Совет СССР или Президента СССР.
Из зала посыпались вопросы. Депутаты стали допытываться: «Зачем вам такие полномочия, если ими располагает президент, под непосредственным руководством которого вы работаете?», «Выходите вы с этим предложением от Кабинета министров или это согласовано с президентом?», «Как относится президент к тому, что вы требуете эти полномочия, не продиктовано ли это вашими расхождениями с президентом?». Единственное, что можно было уловить, — это то, что вопрос о полномочиях Кабинета не новый, он раньше ставился премьер-министром, но на этот раз с президентом не обсуждался.
Страсти еще более накалились после выступления председателя планово-бюджетной комиссии Кучеренко, выдержанного в драматических, на грани паники, тонах. Этого как будто и ждали ястребы из группы «Союз». На трибуну один за другим стали подниматься Алкснис, Блохин, Коган, Чехоев, Сухов. Они почувствовали, что появилась возможность продолжить разыгрывание старой пластинки, которую недоиграли на осенней сессии Верховного Совета и Третьем съезде народных депутатов. Что можно поспекулировать на противопоставлении премьер-министра и президента, поддержать премьера, настроенного действовать самостоятельно и в более жестком ключе.
Подлило масла в огонь сомнительное замечание Лукьянова, что «надо отделить оперативно-распорядительную деятельность Кабинета министров от деятельности самого президента, его указов. В этом мы заинтересованы прежде всего, и это можно сделать в рамках тех полномочий, которые мы дали Президенту СССР». Тут был уже не намек, а прямое согласие с тем, что Верховный Совет вправе и уже вроде должен, откликаясь на обращение премьера, отобрать часть полномочий у президента.
Обсуждение не ограничилось экономическими проблемами, перекинулось в политическую плоскость. Блохин выступил с требованием заслушать руководителей министерств обороны, внутренних дел и КГБ, сославшись на то, что об этом была предварительная договоренность. Лукьянов поспешил заявить, что таких предложений не поступало, но, если есть вопросы, министры здесь и могут ответить. Договорились сделать это во второй половине дня на закрытом заседании Верховного Совета.
Но когда в 16 часов началось заседание, упомянутые министры стали выступать с развернутыми, хорошо подготовленными выступлениями, особенно Крючков. Именно тогда он запустил в оборот термин о так называемых «агентах влияния», навязчиво пугая депутатов массированным давлением со стороны западных спецслужб. Впрочем, без этой темы не обходилось ни одно выступление председателя КГБ.
А как чувствовало себя и действовало демократическое крыло? Радикалы в определенной мере испытывали наслаждение от того, что президента вновь прижимают и хлещут. Большинство из них предпочли отмолчаться. Все же некоторые, хоть и робко, выступили против предоставления дополнительных полномочий премьеру. Более четкую позицию заняли Рябченко, Лубенченко, Юдин.
Демократы зашевелились, а их лидеры пришли в движение лишь после того, как на заседании выступили силовые министры.
Только два года спустя после этих событий из статьи, опубликованной Гавриилом Поповым, стало известно о его срочной встрече с американским послом Мэтлоком и передаче через него (вроде бы для Ельцина, находившегося в то время в США) информации о начавшемся заговоре реакционных сил в Москве. Причем с явным намеком, что эти события происходят с ведома и, больше того, чуть ли не по сценарию и под руководством самого Горбачева. Конечно же, эта информация предназначена была прежде всего для Буша, который, по мнению Попова, и предотвратил тогда этот заговор.
На том злополучном заседании Верховного Совета 17 июня меня не было. Я не придавал особого значения докладу премьера и не был информирован о его намерении поставить вопрос о дополнительных полномочиях для Кабинета. С утра я участвовал в работе Учредительного съезда Крестьянского союза, во второй половине дня проводил заседание Подготовительного комитета, на котором предполагалось подписание проекта Союзного договора для передачи его в Верховный Совет СССР и Верховные Советы республик. Об этом у меня был накануне разговор с Лукьяновым, и он передал его содержание депутатам, сказав, что в ближайшие дни Горбачев найдет время побывать на сессии Верховного Совета.
Вечером у меня состоялся крутой разговор с Янаевым, Павловым и Лукьяновым по поводу каши, которую они заварили. Павлов признал ошибку, объясняя свое поведение тем, что, дескать, вопросы эти не новые, он не раз их поднимал в разговоре со мной. Объяснял это и тем, что взвинчен развалом экономики, бюджета, налоговой системы, что все ускользает из рук. Хотя сам в докладе уверял, что правительство контролирует положение и в экономике, и в обществе.
Обратил я внимание и Янаева на его пассивность на Верховном Совете. К сожалению, не смог тогда что-то конкретно сказать Лукьянову, поскольку не был знаком с нюансами его замечаний и высказываний. Только последующее внимательное ознакомление со стенограммой сделало для меня ясным, что он вел двойную игру. В общем, надо было как-то погасить разгоревшийся скандал.
21 июня, когда Верховный Совет собрался на очередное заседание, Я выступил с разъяснением. Премьер выглядел не лучшим образом, но я не хотел обострять ситуацию. Не оправдывал его демарша, но и не ставил вопрос о каких-то санкциях.
Как же все-таки оценить то, что произошло в Верховном Совете СССР между 11 и 21 июня? Это, конечно же, была новая атака на президента и его политику со стороны реваншистских сил. Ясно и то, что Лукьянов сочувствовал «союзовцам», по сути дела, поощрял их нападки на президентскую политику. По всему чувствовалось, что выступления и тактика действий последних были скоординированы и продуманы.
Атака реваншистов была отбита. Но вся эта история обострила ситуацию в стране.
Часть III. НОВОЕ МЫШЛЕНИЕ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
Отправные пункты
Едва ли нужно доказывать, что перестройка, кардинальные реформы в экономике и политической системе были бы невозможны без соответствующих изменений во внешней политике, создания благоприятной международной среды. Для начала надо было хотя бы расчистить снежные заносы «холодной войны», ослабить давление проблем, связанных с нашей вовлеченностью в конфликты в разных точках земного шара, с участием в изнурительной гонке вооружений. Понять, что как внутри страны, так и на международной арене «дальше так жить нельзя».
К тому времени стали очевидными признаки надвигавшегося кризиса. Потеря темпов роста, техническое и технологическое отставание от развитых государств, низкий уровень качества жизни людей говорили в пользу серьезных перемен. Представления о необходимости серьезного изменения внешней политики сформировались у меня под воздействием многих факторов еще до моего избрания генсеком. Не стану утверждать, что к этому моменту в портфеле лежал детально разработанный план действий, но была достаточно ясная цель и, в общем виде, наметки первых шагов. Так что перестройка начала продвигаться сразу внутри и вовне, успех на одном направлении подталкивал движение на другом, неудача, соответственно, тормозила дело на обоих.
Но как ни важны образ мыслей и намерения «первого лица», генсек не мог самостоятельно распорядиться внешней политикой. Тем более что речь-то шла не о каких-то мелочах, а о повороте руля почти на 180 градусов. Предстояло убедить в необходимости этого коллективное руководство страны, а значительную его часть просто обновить. И этим я занялся, о чем читатель уже знает.
Дело было не только в руководстве. Аппарат международных отделов ЦК, Министерства иностранных дел, КГБ, внешнеторговых организаций был в целом консервативен и идеологически «вымуштрован» не меньше, а может быть, даже побольше чиновничества внутренних ведомств. Хотя «на международном фронте» было немало аналитиков и специалистов, настроенных на волну перемен. Одной из первых моих задач стало выдвижение этих людей к руководству внешней политикой.
