Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Сталин подкреплял свою аргументацию не просто словами, а фактами. «В рядах оппозиции, — отмечал он с сарказмом, — имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет весь Хорезм».
Он безжалостно срывал маски. Перечисленные им «демократы» были хорошо известны общественности. Кстати, именно глава Уральского Совета Белобородов подписал 12 июля 1918 года решение о казни царской семьи. Правда, Сталин имел в виду не этот эпизод, а подавление Белобородовым в 1919 году восстания в Ростове. «Знамениты» были и другие названные им лица. Демократ Розенгольц, совместно с Троцким, «завинчивал гайки» на транспорте, Пятаков то же делал в Донбассе. И, наконец, еврей из Одессы Иосиф Бык с не меньшим усердием «демократизировал» Среднюю Азию.
Конечно, Сталин не мог оставить без внимания ведущего борца за «демократию». «Троцкий, — вопрошает Сталин на XIII конференции в январе 1924 года, — этот патриарх бюрократов, без демократии жить не может?»
«Нам было несколько смешно, — иронизирует он, — слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, который на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда партии и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры сверху в области профсоюзов, а теперь он перетряхивает те же ленинские кадры в области партии». И Сталин делает естественный вывод, что Троцкому «демократия нужна как конек, как стратегический маневр. В этом вся музыка».
То, что «музыка» оппозиции несла угрожающие мотивы, самонадеянно продемонстрировал в конце декабря начальник Политуправления Красной Армии Антонов-Овсеенко. «Старый» и убежденный троцкист, всегда готовый сорвать банк в пользу своего кумира, он дал указание провести в высших военных учебных заведениях конференции и направил в армию циркуляр № 200 об изменении системы партийно-политических органов на основе «Нового курса» Троцкого.
На требование Политбюро отозвать это предписание Антонов-Овсеенко 27 декабря прислал письмо с угрозами в адрес партийных руководителей. И, когда Троцкий 28 декабря представил в «Правде» статью с интерпретацией «Нового курса», начальник Политуправления заявил, что бойцы Красной Армии «как один» встанут за Троцкого.
От этого заявления повеяло дымом военного переворота. Идея переворота уже витала в воздухе. По сложившейся традиции первым запаниковал Зиновьев. Он предложил арестовать Троцкого, и, хотя его предложение не поддержали, необходимы были решительные действия, отрезвляющие перемены.
Оргбюро ЦК отменило циркуляр Политуправления, а Антонова-Овсеенко сместили с должности; на его место сел Бубнов, порвавший к этому времени с «платформой 46-ти». Отправили в отставку и заместителя Троцкого по Реввоенсовету еще с 1918 года, верного его сторонника Склянского.
Дружный отпор поползновениям оппозиции со стороны членов партии, занявших сторону Сталина, имел неоспоримый итог. Дискуссия завершилась в январе 1924 года убедительной поддержкой линии ЦК. 98,7% членов партии высказались в пользу руководства, и XIII партконференция констатировала, что у Троцкого оказалось лишь 1,3% сторонников. Сталин выступил на конференции с докладом «Об очередных задачах партийного строительства».
Троцкий на конференцию не явился. В этот критический для его сторонников момент «вечно воспаленный Лев» оппозиции, поверженный в битве с партийными «гладиаторами», отправился зализывать раны... в Сухуми. Утверждалось, что там он проходил курс лечения после простуды. Видимо, для любителя «свежего воздуха, окисляющего кровь», «открытые окна» дискуссии обернулись политическим сквозняком.
Сталин не имел иллюзий относительно окончательного разгрома своего противника и признал, что в полемике многие участники солидаризировались с Троцким. С присущей ему образностью он указал, что ряд парторганизаций, одобрив действия Политбюро, оставил «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого».
Эту деталь Сталин прокомментировал фольклорной шуткой: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь».
По воспоминаниям одного из участников конференции, Сталин «говорил спокойно, аргументировано... не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения». Однако, проявив сдержанность в оценке действий оппозиции и проанализировав «шесть ошибок Троцкого», он был категоричен в выводе: «терпеть группировок и фракций мы не можем, партия должна быть единой, монолитной».
Он не намеревался умалять успеха своих сторонников. Наоборот, закрепил его. Полным потрясением для оппозиции явилось то, что неожиданно он огласил содержание одного из пунктов до этого секретной резолюции X съезда «О единстве партии». В соответствии с ним ЦК имел право применять в случае нарушения дисциплины или «допущения фракционности все меры партийных взысканий, вплоть до исключения из партии...».
Троцкисты восприняли этот шаг болезненно. И. Радек обвинил Сталина в нарушении партийной «тайны», начав доказывать, что «только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом партии тайным, становится для партии явным».
Не потеряв выдержки, в заключительном слове Сталин уже более остро поставил вопросы разногласий с оппозицией. Сталин не был оратором с «зычным голосом», но он являлся блестящим полемистом. Он атаковал своих противников. Отбросив недоговоренности и условности, он указал на демагогическую сторону действий оппозиции, делавшей громогласные заявления о «кризисе в партии», но ничего не предпринявшей для его предотвращения и преодоления.
Его аргументы были убедительны. Говоря о социальных волнениях, обусловленных хозяйственным кризисом, он вопрошал: «Где была тогда оппозиция?
Если не ошибаюсь, Преображенский был тогда в Крыму, Сапронов — в Кисловодске, Троцкий заканчивал в Кисловодске свои статьи об искусстве и собирался в Москву. Еще до их приезда ЦК поставил этот вопрос у себя на заседании.
Они, придя на готовое, ни единым словом не вмешались, ни единого слова не выставили против плана ЦК... Я утверждаю, что ни на Пленуме в сентябре, ни на совещании секретарей нынешние члены оппозиции не дали ни единого слова намека о «жестоком хозяйственном кризисе» или о «кризисе в партии» и о «демократии».
Обратив внимание на тактику фрондеров, свидетельствующую о неискренности, и продемонстрировав демагогичность оппозиции, Сталин завершил выступление резким выводом:
«Оппозиция выражает настроения и устремления непролетарских элементов в партии и за пределами партии. Оппозиция, сама того не сознавая, развязывает мелкобуржуазную стихию. Фракционная работа оппозиции — вода на мельницу врагов нашей партии, на мельницу тех, которые хотят ослабить, свергнуть диктатуру пролетариата».
Логическим следствием этого вывода стало решение конференции «об организации массового приема в партию рабочих от станка». Этот массовый прием, получивший позже название «ленинский призыв», был осуществлен еще до смерти Ленина. И, похоже, этот шаг стал своеобразным ответом на беспрецедентный коллективный прием в РКП(б) еврейской ЕКП, о котором говорилось выше.
Затеяв дискуссию о «демократии», Троцкий совершил большую стратегическую ошибку. Своим плохо обдуманным выступлением, рассчитанным на популизм, он невольно укрепил политические позиции сторонников Сталина. Сплачивая ряды большевиков, демонстрируя единство, Сталин разрушал и опасения Ленина о развале партии вследствие раскола.
Конечно, в состоянии болезни Ленин переоценил возможности Троцкого. И хотя выступая как носитель общего мнения, Сталин оставил возможность для компромисса с Троцким, власть продемонстрировала свою реальную силу. Приняв курс Сталина, партия прошла важную веху своей истории.
Незадолго до начала конференции состояние Ленина улучшилось, и окружавшие его близкие почувствовали облегчение. Аккредитованная на конференции от газеты «Правда» его сестра Мария Ульянова сообщила, что он знакомился с содержанием материалов. Крупская позже вспоминала, что «суббота и воскресенье ушли на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы».
