Деникин. Единая и неделимая - Кисин Сергей Валерьевич
Война ввела в духовную жизнь воинов два новых элемента: с одной стороны — моральное огрубение и ожесточение, с другой — как будто несколько углубленное чувство веры, навеянное постоянной смертельной опасностью. Оба эти антипода как-то уживались друг с другом, ибо оба исходили из чисто материальных предпосылок».
Нельзя сбрасывать со счетов активную подрывную деятельность либеральных кругов, рвущихся к власти. Обделенные своим местом у кормила империи кадеты, народные социалисты, октябристы, эсдеки, националисты сами мечтали дорваться до министерских портфелей, дабы поуправлять страной так, как они сами считали нужным. Каждый из них «любил Россию» в свою пользу и полагал, что именно его обошли справедливым распределением материальных и политических благ.
В офицерских собраниях и кают-компаниях уже не шептались, а открыто говорили о предстоящем думском перевороте, в окопах травили байки про царицу и Распутина, кляли на все лады высшую власть, правительство, помещиков и отцов-командиров, заставлявших их за эту власть проливать кровь. Отсутствие решающих побед на фронтах и громадные потери сеяли уныние и нежелание идти в бой. Брошенный в окопы лозунг любой политической силы о мире мог стать решающим для штыка в землю и анархии на фронте.
Ситуацию подогревали письма из дома. Восемь млн оторванных от сохи и станка кормильцев семей — слишком много даже для обильной людскими ресурсами России. Обнищание и нерешенность земельного вопроса нервировали больше слухов об «изменах в верхах». В самих «верхах» властвовали уже не разум и воля, а лихо отплясывала «нечистая сила», выдавившая из власти (или уложившая в могилу) все самое умное, конструктивное, позитивное. Наглядный пример этому — последний министр внутренних дел Александр Протопопов, угодивший в итоге прямо с министерского кресла в психушку. Но даже этот «псих» свидетельствовал: «Финансы расстроены, товарооборот нарушен, производительность труда на громадную убыль… Пути сообщения в полном расстройстве, что чрезвычайно осложнило экономическое и военное положение… Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую промышленность. Деревня без мужей, братьев, сыновей и даже подростков была несчастна. Города голодали, деревня была задавлена, постоянно под страхом реквизиций… Товара было мало, цены росли, развилась продажа «из-под полы», получилось мародерство… Искусство, литература, ученый труд были под гнетом… Упорядочить дело было некому. Начальства было много, но направляющей воли, плана, системы не было. Верховная власть перестала быть источником жизни и света».
Не надо быть особо прозорливым, чтобы понять, что «масоны» или «пламенные революционеры» здесь ни при чем. «Революционную ситуацию» создал один человек — Николай Александрович Романов, последний русский монарх.
БЕЗ ЦАРЯ В ГОЛОВЕ
«Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединенное дворянство и рабочие группы, великие князья и сколько-нибудь образованные солдаты». Это мнение будущего главы Белого движения генерал-лейтенанта Антона Деникина, так увидевшего крушение царской власти с Румынского фронта.
Беспорядки в Петрограде, вспыхнувшие 27 февраля с подачи унтер-офицера Волынского запасного полка Тимофея Кирпичникова (взбунтовавшиеся волынцы прикончили начальника своей учебной команды штабс-капитана Ивана Лашкевича), затем прокатившиеся по всем подразделениям столичного гарнизона, поддержанные населением города и наиболее активными членами оппозиции в Государственной Думе, в итоге привели к цепной реакции, которую уже не мог контролировать никто. Ни власть, ни люди, на нее покушавшиеся. Джинн революции был выпущен из бутылки и быстро превратился в тот самый знаменитый «русский бунт бессмысленный и беспощадный». «Великая бескровная революция» только в Петрограде стоила 1443 убитых и раненых, среди которых значились 60 офицеров и 809 нижних чинов. Больше 100 офицеров и адмиралов были убиты на Балтике.
К концу февраля апокалипсический хаос в столице достиг апогея — уже никто ничем не управлял. Полиция и жандармы на улицу носа не казали, могли растерзать, банды грабителей сновали средь бела дня, грабя и убивая запросто. Забастовки, митинги, демонстрации, флаги, крики «Долой!», все на свете — от спекуляции до трона. Солдаты бегали из казарм на митинги, и не думая слушаться приказов офицеров. Те сами в казармах не рисковали появляться, участились случаи самосуда. Власть валялась под ногами, к ней уже потянулись десятки рук, но никто не знал, продержится ли он у власти хотя бы больше суток.
Впоследствии несколько офицеров — участников событий уверяли Деникина, что «растерянность и всеобщее непонимание положения в столице были так велики, что один твердый батальон, во главе с начальником, понимающим чего он хочет, мог повернуть вверх дном всю обстановку».
Видимо, эти офицеры сами плохо разбирались в обстановке. В громадном Петроградском гарнизоне (всего 460 тысяч штыков и сабель, из которых 200 тысяч в городе) не нашлось ни одного верного правительству батальона. Даже опора трона — казачество отказалось выступать на подавление беспорядков. Вся гвардия была на фронте. Крошечный отряд полковника Александра Кутепова (будущий лидер Белого движения), который попытался было восстановить порядок в районе Адмиралтейства, не видя поддержки от войск округа, вскоре разбежался. Сам император получил только ДВЕ телеграммы с предложением реальной поддержки — от командира 3-го конного корпуса графа Федора Келлера и командира гвардейского кав-корпуса генерала от кавалерии хана Гусейна Нахичеванского. Однако стояло ли за этим что-либо реальное, кроме личных чувств отважных кавалеристов?
«Каратели» генерала Иванова, посланные из Могилева в Петроград на усмирение, изо всех сил не спешили в столицу, правдами и неправдами саботируя собственное движение, пока окончательно не застряли далеко от Невы. Сам помазанник божий, которому ВСЕ командующие фронтами отказали в вооруженной поддержке, сумел доехать только до псковской станции Дно, где его встретили видные думцы Василий Шульгин и Александр Гучков, фактически в ультимативной форме потребовавшие от него отречения. Утомленный сплошными невзгодами, Николай сложил с себя корону, подписав отречение за себя и за сына Алексея (на что, кстати, не имел права), спустив «на дно» не только династию, но и всю империю.
Власть в России юридически перешла к Временному комитету Государственной Думы, тут же образовавшему Временное правительство во главе с князем Георгием Львовым и с министрами, представлявшими либеральные партии.
Интересно, что в 1920 году, когда Деникин в Лондоне беседовал с одним из самых активных думцев Павлом Милюковым, генерал спросил у него, почему премьером сделали именно князя Львова, которого всерьез никто не принимал. На что опытный политик ответил по-солдатски: «Выдвигались два кандидата: один — заведомая жопа, а другого хорошо еще не знали».
Однако к этому времени в Петрограде уже функционировал Совет рабочих и солдатских депутатов, составленный из эсеров и меньшевиков (во главе — меньшевик Николай Чхеидзе), который также претендовал на всю полноту власти. А поскольку влияние левых на толпу было несопоставимо с влиянием буржуазных партий, Временному правительству пришлось «проглотить» и первый же фортель Петросовета — так называемый приказ № 1, пустивший под откос всю военную машину рухнувшей империи. Заметим, подготовленный ДО ТОГО, как в России появилась легитимная власть в лице Временного правительства, утвержденного лишь на следующий день — 2 марта. «Вся власть Советам» стала реальностью ЗА СУТКИ до установления столь ругаемого всеми двоевластия.
Это было неслыханно. В разгар войны вводить в армии выборность командования, отменять чинопочитание, согласовывать приказы вышестоящего начальства с комитетами, представители которых и слышать не хотели о боевых действиях, — об этом не могли и мечтать в немецком Генштабе. По сути вся структура военной власти оказывалась парализованной. Армия покатилась под откос.
