Роберт Стивенсон - Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона
- Хм! - сказал он, вновь расплываясь в улыбке. - Расточительность мне досталась из тех же рук, что и пуговицы: от бедного моего батюшки Дункана Стюарта, да будет земля ему пухом! Лучший в своем роду, первый фехтовальщик в Шотландии, а это все равно, что сказать "во всем мире"! Уж я-то знаю, недаром он меня обучал! Он был в Черной Страже, когда ее в первый раз созвали и, подобно всем высокородным стражникам, имел при себе оруженосца, чтобы носил за ним кремневое ружье в походе. Раз королю, видно, пришла охота поглядеть, как фехтуют шотландские горцы. Избрали моего отца и еще троих и послали в город Лондон блеснуть мастерством. Провели их во дворец, и там они два часа без передышки показывали все тонкости фехтовального искусства перед королем Георгом, королевой Каролиной, палачом герцогом Кемберлендским и другими, я всех и не упомню. А когда кончили, король, какой он ни был наглый узурпатор, а обратился к ним с милостивым словом и каждому собственноручно пожаловал по три гинеи. При выходе из дворца им надо было миновать сторожку привратника, и тут отцу пришло в голову, что раз он, вероятно, первым из шотландских дворян проходит в эту дверь, значит, ему надлежит дать бедному привратнику достойное представление о том, с кем он имеет дело. И вот он кладет привратнику в руку три королевские гинеи, словно это для него самое обычное дело; трое, что шли позади, поступили так же. С тем они и очутились на улице, ни на грош не став богаче после всех своих трудов. Кто говорит, что первым одарил королевского привратника один, кто говорит другой, но в действительности сделал это Дункан Стюарт, и я готов доказать это как шпагой, так и пистолетом. Вот каков человек был мой отец, упокой, господи, его душу!
- Думаю, такой человек не оставил вас богачом, - сказал я.
- Это верно, - сказал Алан. - Оставил он мне пару штанов, чтобы прикрыть наготу, а больше почти ничего. Оттого я и подался на военную службу, а это и в лучшие-то времена лежало на мне черным пятном, и, а угоди я в лапы красных мундиров, и вовсе меня подведет.
- Как? - воскликнул я. - Вы и в английской армии служили?
- Вот именно, - сказал Алан. - Одно утешение, что под Престонпансом [3] перешел на сторону тех, кто сражался за правое дело.
С таким взглядом на вещи мне было трудно согласиться: дезертирство под огнем я привык считать позором для человека чести. Но как ни молод я был, у меня хватило благоразумия не заикнуться об этом вслух.
- Ого! - сказал я. - Ведь это карается смертью!
- Да, попадись Алан им в руки, расправа будет коротка, зато веревка найдется длинная! Правда, у меня в кармане патент на воинский чин, подписанный королем Франции, - все же какая-то защита.
- Очень сомневаюсь, - сказал я.
- Сомнений у меня самого немало, - сухо сказал Алан.
- Но, боже праведный! - вырвалось у меня. - Вы отъявленный мятежник, перебежчик, служите французскому королю - и рискуете возвращаться в Шотландию? Нет, это прямой вызов судьбе.
- Ба! - сказал Алан. - Я с сорок шестого каждый год сюда возвращаюсь.
- Что же вас заставляет?
- Тоскую, понимаешь ли, - сказал он. - По Друзьям, по родине. Франция, спору нет, прекрасная страна, но меня тянет к вереску, к оленям. Ну, и занятия тоже находятся. Между делом подбираю молодых людей на службу к французскому королю. Рекрутов, понимаешь? А это как-никак деньги. Но главное, что меня сюда приводит, это дела моего вождя, Ардшила.
- Я думал, вашего вождя зовут Эпин, - сказал я.
- Да, но Ардшил - предводитель клана, - объяснил Алан, не слишком, впрочем, для меня вразумительно. - Представь себе, Дэвид: он, кто всю жизнь был таким важным лицом, королевского рода по крови и по имени, ныне низведен до положения простого бедняка и влачит свои дни во французском городе. Он, к кому по первому зову собирались четыреста рубак, ныне (я видел это собственными глазами!) сам покупает на базаре масло и несет домой в капустном листе. Это не только больно, это позор для всей фамилии, для клана, а потом, есть ведь и дети, плоть от плоти Эпина, его надежда, которых там, на чужбине, надо обучать наукам и умению держать в руке шпагу. Так вот. Эпинским арендаторам приходится платить ренту королю Георгу, но у них стойкие сердца, они верны своему вождю; и так под двойным воздействием любви и легкого нажима - бывает, пригрозишь разок-другой - бедный люд ухитряется наскрести еще одну ренту для Ардшила. А я, Дэвид, - рука, которая передает ему эту ренту.
И он хлопнул рукой по поясу, так, что звякнули гинеи.
- И они платят тому и другому? - воскликнул я.
- Так, Дэвид. Обоим.
- Неужели? Две ренты?
- Да, Дэвид, - ответил Алан. - Этому капитанишке я сказал не то, но тебе говорю правду. И просто диву даешься, как мало требуется усилий, чтобы ее получить. Здесь, впрочем, заслуга достойного моего родича и друга моего батюшки, Джемса из рода Гленов, иначе говоря, Джемса Стюарта, кровного брата Ардшила. Это он собирает деньги и все устраивает.
Так впервые я услышал имя того самого Джемса Стюарта, который потом снискал себе столь громкую известность в дни, когда пошел на виселицу. Но в ту минуту я пропустил это имя мимо ушей, всецело поглощенный мыслью о великодушии бедных горцев.
- Какое благородство! - вскричал я. - Пускай я виг или вроде того, но я заявляю, что это благородно.
- Да, - отозвался Алан. - Ты виг, но ты джентльмен, и потому ты понимаешь. Вот будь ты родом из проклятого племени Кемпбеллов, ты, заслышав такое, зубами бы заскрипел. Будь ты Рыжей Лисой... - При этом имени Алан осекся и стиснул зубы. Много зловещих лиц довелось мне видеть в жизни, но ни одно не дышало такой злобой, как лицо Алана, когда он вспомнил о Рыжей Лисе.
Я слегка оробел, но любопытство пересилило.
- А кто это - Рыжая Лиса? - спросил я.
- Кто? - вскричал Алан. - Хорошо, я тебе скажу. Когда воины шотландских кланов были повержены под Куллоденом и правое дело было растоптано, а кони бродили по бабки в лучшей крови Севера, Ардшил, точно затравленный олень, вынужден был бежать в горы - бежать вместе с супругой и детьми. Тяжко нам пришлось, пока не погрузили их на корабль; а когда он еще укрывался в лесах, подлецы-англичане, не сумев лишить его жизни, лишили нашего вождя его исконных прав. Они отняли у него власть, отняли земли, вырвали шпаги из рук его собратьев по клану, носивших оружие тридцать столетий, - сорвали с них даже одежду, так что теперь и плед надеть почитается преступлением и тебя могут бросить в темницу за то лишь, что на тебе шотландская юбка. Одно только истребить им было не под силу: любовь клана к своему вождю. Свидетельство тому - эти гинеи. И вот тут на сцену выходит новое лицо: Кемпбелл, рыжий Колин из Гленура...
- Это которого вы зовете Рыжей Лисой? - спросил я.
- Эх, принес бы мне кто хвост этой лисицы! - свирепо выкрикнул Алан. - Да, тот самый. Он вступает в игру, получает у короля Георга бумагу на должность так называемого королевского управляющего в Эпине. Поначалу он тише воды и ниже травы, с Шеймусом - то есть Джемсом Гленом, доверенным моего вождя - чуть не обнимался. Потом мало-помалу до него доходит то, о чем я сейчас тебе рассказал: что эпинские бедняки, простые фермеры, арендаторы, лучники выжимают из себя все до последнего, лишь бы собрать вторую ренту и отправить за море Ардшилу и несчастным его детям. Как ты это назвал?
- Назвал благородством, Алан.
- И это ты, который немногим лучше вига - вскричал Алан. - Но когда это дошло до Колина Роя, черная кемпбелловская кровь бросилась ему в голову. Скрежеща зубами, сидел он за пиршественным столом. Как! Чтобы Стюарту перепал кусок хлеба, а он не мог помешать? Ну, рыжая тварь, попадись ты мне на мушку, да поможет тогда тебе бог! (Алан помолчал, силясь совладать со своим гневом.) Итак, Дэвид, что же он, по-твоему, делает? Он объявляет, что все фермы сдаются в аренду. А сам, в глубине своей черной души, прикидывает: "Мигом водворю новых арендаторов, которые забьют на торгах всех этих Стюартов, Макколов да Макробов - это все из нашего "клана имена, Дэвид, - и тогда, думает, волей-неволей придется Ардшилу ходить с сумой по французским дорогам".
- Ну, - сказал я, - а дальше?
Алан отложил давно уже погасшую трубку и уперся ладонями в колени.
- Дальше? - сказал он. - Ни за что не угадаешь! Дальше эти самые Стюарты, Макколы и Макробы, которым и так уже приходилось платить две ренты: одну, по принуждению, - королю Георгу, другую, по природной доброте своей, - Ардшилу, предложили Рыжему такую цену, какой не давал ни один Кемпбелл во всей Шотландии. А уж он куда только не посылал за ними, от устья Клайда и до самого Эдинбурга, выискивать, уламывать, улещать: явитесь, мол, сделайте милость, чтобы уморить голодом Стюарта на потеху рыжему псу Кемпбеллу!
- Да, Алан, - сказал я. - Это удивительная и прекрасная история. Я, может быть, и виг, но я рад, что этот человек был сокрушен.
- Сокрушен? - эхом подхватил Алан. - Это онто? Плохо же ты знаешь Кемпбеллов и еще хуже - Рыжую Лису. Не было этого и не будет, пока склоны гор не окрасятся его кровью. Но пускай только выдастся денек, друг Дэвид, когда у меня будет время поохотиться на досуге, и тогда всего вереска Шотландии не хватит, чтобы укрыть его от моей мести!
