Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)
И вот теперь хула. Осмеяли, выставили на глумление, сделали пугалом, бабы нацепили тряпье. Больше всего старалась пышная Секлетея Мамаева, да с ней еще откормленная Мотря Морозиха.
Ульяна Калитка, Мамаева Наталка, Настя Морозиха, девушки хозяйские, злорадствуют: пришла на хозяйский двор голая, на сытый кусок польстилась, на легкий хлеб, соблазнилась богатством, да еще и гулящая, нечестная...
Лукия бога молила, чтоб мать-земля ее поглотила, укрыла от страшного надругательства. Она не смела смотреть людям в глаза. Позорище, срам упали на ее голову - недоглядела дочку. Совсем занемогла женщина - на все село хула, хоть не выходи на люди.
Тем временем пьяные буйные гости исписали рогачами, обколупали всю печь - большую печь богатого дома, издолбили глиняный пол, намешали в ведре с водой пепла, вылили молодой под ноги... Знатные люди к Калиткам съехались на свадьбу, а тут оказалось, что молодая нечестная. Гости, родня в пьяном угаре перевернули все вверх дном, и важный хозяин должен был терпеть, покоряться, - издеваясь над молодой, потешаясь над отцом, свекром, гости чтут славные прадедовские обычаи, чтоб другим было неповадно...
Лукия вытирала кончиком платка красные глаза, тужила, горевала: ославила родителей дочка. Разве же мать за ней не глядела, разве же она ее не холила? Иван Чумак, праздничный, нарядный, в вышитой рубашке, в фабричном сукне, карает отцовской рукою дочь за тяжкую провинность перед миром. Дочь медленно кланяется, покорная, суровая, молчаливая. Знает, что натворила.
Жестокое людское презрение, глумление выпали на ее молодую долю. Орина от стыда не чувствовала боли, не видела света, лицо ее посинело, опухло от ударов отцовской руки. А отцу-то разве легко переносить надругательство? Приехали к Калиткам после первой брачной ночи, смотрят на воротах не красная хоругвь веселит отцовское сердце, а помело висит на тычке, и ветер его треплет... Лукия так и оцепенела, Иван очумел. А гости Калитки ревели, шумели, чуть хата не рушилась. Встретили Чумака на пороге выкриками, гвалтом, надели хомут на шею - срам! Смех, гам на всю улицу. Дебелая, как ступа, Морозиха, а с нею дородная Мамаевна завели глумливую песню:
Батьковi - вовка i матерi - вовка,
А в нас молода не ловка...
Тянули, выводили, назойливо непристойно... Дружки, шафера сорвали красные ленты, по всей хате наделали беспорядка, в сенях били горшки, залезли по дверям на чердак, сбросили ульи с сухими грушами, по всем сеням разбросали кукурузные венки, лук. Разгоряченная страстями хата жестоко мстила девушке. Мамай толкался в хате, мотался во дворе, потешался, веселился, ругал свою красавицу дочь, предостерегал:
- Смотри, сукина дочь!..
Наталка едва не сгорела со стыда, замешалась среди подруг, спряталась, - ловкая дивчина, хитрая, умная, такую никто не обманет, выглядывала из-за спин, смеялась до слез...
Конечно, Остапу Герасимовичу нечего самому заниматься всякими затеями, потешать народ, ему достаточно только моргнуть парням, и те уже сообразят, что надо делать, - хату перевернут.
Гладкая, сердитая Ганна сидит на подушках, воет, косит хмурый глаз на сватью, Чумакову Лукию.
- Это не то!.. Это не по-моему!.. Я этого знать не хочу! Не ожидала я, чтоб такое в моем хозяйстве случилось... Какая-то напасть. Опоганили, осрамили род наш!
Батько Чумак не может простить дочке, свекровь на всю хату воет, корит, распаляет отцовский гнев, и когда Орина поклонилась, нагнулась, батько так полоснул ее по налитой спине палкой, что даже выгнулась дочь. Здорово треснул!.. Гости одобрительно тряхнули чубами.
Тут дружка Мамаев Левко по-приятельски нагнулся к Якову, стал доказывать, убеждать молодого, обращался и к родителям с довольно правильной мыслью:
- Что делает Чумак? Мы взяли Орину, а батько поперебивает ей кости, переломит поясницу - как тогда быть? Будем с калекой возиться?..
Левко Мамай хоть и молодой, но парень рассудительный. Люди решили хороший совет дает, все с ним согласились, остановили отца.
- Будет уж, довольно! Поучил - и оставь. Покалечить хочешь дочь? закричали кругом.
Люди убедились - сурового нрава отец, да надо было раньше дочку учить уму-разуму, держать в руках. Иные возражали: разве удержишь?
Чумак, возможно, рад был оставить дочку, да не смел, чтобы, случаем, не сказали - распустил девку. И теперь он растерянно переминался с ноги на ногу, не зная, что дальше делать. Выпить бы нужно да закусить с родными, но вокруг насмешливые, недружелюбные взгляды.
Якову Калитке тоже не легко. Парни над ним потешаются, высмеивают: гулящую жену взял! Яков докажет, что он в дураках не останется. Не простит Орине обмана. Все к тому же знают - она с Павлом водилась. Иван Чумак учит дочку, чтобы она была верной женой. Но соображения дружки дельны, Яков, тоже рассудительный парень, сказал тестю - и это все слышали, - чтобы перестал бить дочку, а то еще покалечит. На что ему калека? Ни мужу жена, ни в хозяйстве работница. Хозяйственные рассуждения молодого понравились всем - человек с головой и не без сердца. Зря только наговаривают на этого Якова...
Из-за Чумаков поднялась эта великая кутерьма, и теперь вмешался сам Роман Маркович. Синее сукно лоснится на нем, тешит глаз, вишневый воротник врезается зубчиками в шею. Хозяин дома уговаривает гостей, любезно просит к столу, есть, пить, веселиться. Роман Маркович хоть и падок на выпивку, зато счастливого склада - никогда не хмелеет. Большая голова с широкой, во всю грудь, бородой довольно крепко сидит на короткой шее, высокий лоб светится, блестит довольством сытое лицо.
Чтобы заглушить шум, крики, по приказу хозяина заиграла музыка.
- Люди добрые, сваты! - призывает к порядку хозяин.
Да где там! Гости еще не натешились, не нагулялись. Жгучее питье взбаламутило душу, разгорячило кровь. Неизвестные силы кроются в человеке, толкают на странные затеи. Что трезвому не придет в голову, вынырнет у хмельного в мыслях. В печи горел огонь, и беспечный, как повеса, Лука Евсеевич Мороз тихонько набросал в печь кизяков, крайне довольный своей выдумкой. Люди почувствовали, что к ним словно вернулись молодые годы, забавляли хату причудливыми затеями. Остроумный, неповоротливый Остап Герасимович Мамай, достав из глубокого кармана горсть махорки, сыпанул в печь. Веселая Морозиха, незаметно собрав на столе стручки красного перца, тоже бросила в жар. Мамаиха к тому же закрыла трубу. Чадный смрад пошел по хате, дым выедает глаза, из печи так и валит, дышать нечем, кизяки стреляют, выгоняют из хаты Чумакову родню. Не по сердцу пришелся людям сват Калитки, вперся с важными людьми за один стол да еще и сбыл дочь, нечестную, гулящую. Гости надумали также проучить Чумака, чтобы не зазнавался. Кто попало у Калитки на свадьбе гулять не станет - все народ важный, родня, выборные, зажиточные хозяева из окрестных хуторов и сел.
А тут еще искусный на выдумки Лука Мороз привел в хату "поливать" барана, которого отец дал за дочерью на двор Калитки. Баран, черный до блеска, кучерявый, круторогий красавец, мечется среди хаты, смотрит на людей, не разберет, что тут делается, назад в кошару просится. Люди за бока держатся, с удивлением обступили барана - до чего же забавная тварь! Долго будут помнить свадьбу у Романа Марковича!
Но на этом еще не конец.
Еще малая кара выпала девушке, еще не натешились люди. Чего без толку болтаться на дворе? Гости пьют на морозе чарки, веселятся, а Орина носит воду, наливает бездонную кадку среди двора. Неугомонный Мамай и тут нашел себе забаву - понукает, прикрикивает на молодую, чтобы быстрее управлялась. Что-то очень уж неповоротлива молодая, как она хозяйничать будет. Едва движется. Кадка неполная, доливай проворней! И молодая не смеет не подчиниться - виновата перед всем светом. Она покорно носит воду, наливает кадку без дна под людской лай, хохот - длинный ручеек бежит до самой улицы.
Дочь носит воду, а отец с матерью смотрят, терпят смех, глумление. Пусть знают, как за дочерью смотреть. Недоглядели, осуждение всего мира тяготеет над Чумаком, и он не знает, что делать, за что взяться, не рад на свет смотреть, бестолково толчется возле хаты. Девчата, милые подруги, прячутся за спинами людей, чтобы не увеличить горя Орины, вытирают платками глаза, всхлипывают...
Орина стоит над глубоким колодцем, и грешная мысль тянет кинуться вниз головой. Потемнело в глазах, не отважилась - врагам на смех таскает тяжелые ведра с водой, кто знает, на что надеется...
А тут еще парни пришли под ворота колыхать дитя - плыви, плыви, дитятко, реками, а я пойду, погуляю с парубками. Пение, свист, выкрики немало нашлось охотников посмеяться над Яковом. Люди качались от смеха.
Павло, чтобы ничего не видеть, не слышать, ушел из села в экономию. Сестра Маланка с подругами стали упрашивать парубков, обещали им поставить магарыч, чтобы не издевались над Ориной.
Ганна на людях выплакивала свое горе, а люди сочувственно утешали паниматку, умоляли не мучить своего сердечка. Секлетея заботливо уговаривала куму, чтоб не грустила, не печалила гостей. Но свекровь была не в силах вынести позора, продолжала горько плакать, без слез, неутешно скулить:
